Владимир Лифшиц - На берегах Невы Страница 3

Борис Петрович

Наконец-то мы с Костей раздобыли лодку!..

Ее дал нам напрокат местный рыбак — Борис Петрович Кукушкин.

Дал после долгих переговоров и уговоров, и то на один только день.

Советы, которыми сопровождал Борис Петрович передачу нам пары самодельных весел, пары уключин, ржавого ведра для вычерпывания воды и увесистого булыжника, заменяющего якорь, были оскорбительны, потому что он считал наше увлечение пустой ребячьей забавой.

Он даже счел нужным предупредить нас, что сидящий на веслах должен сидеть спиной к носу лодки, собственным носом — к корме…

Получив это предупреждение, мы окончательно поняли, что Борис Петрович не ставит нас ни во что. Костя сопел и чуть было не испортил дела, собираясь пуститься в пререкания с Кукушкиным, но я вовремя успел ему подмигнуть, и все обошлось благополучно. Самолюбие пришлось, как говорится, спрятать в карман.

И вот мы выгребаем на середину реки и держим курс на железнодорожный мост. На веслах сидит Костя. Штаны его закатаны выше колен, кепка лихо сбита на затылок, он гребет, стараясь не шлепать веслами, и чем больше старается, тем звучнее шмякают весла о воду. Если бы не макинтош, на мне давно бы уже не было сухой нитки.

Мы намерены закинуть удочки под мостом. Костя утверждает, что в тени моста рыба клюет охотнее, чем где-нибудь в другом месте. Не знаю — с чего это он взял.

Мы проплываем мимо затонувшего буксира, мимо щербатых крепостных стен, которым немецкие снаряды и мины причинили вреда не больше, чем если бы немцы швырялись в них грецкими орехами, и приближаемся к черным фермам моста, словно тонкой кисточкой вписанного в сиреневое утреннее небо.

Под мостом мы становимся на якорь, вернее — на камень, распутываем лески и лезем в погнутую консервную банку за наживкой. Банка до половины наполнена теплой сырой землей, и из этой земли мы привередливо выбираем двух наиболее, с нашей точки зрения, привлекательных червей. Они среднего размера, багрово-красные, а утолщенные их концы шевелятся, отливая золотом и всеми цветами радуги.

Костя говорит, что будь он лещом, он на других червей и не посмотрел бы!..

Но едва мы закидываем удочки, как выясняется одно неприятное обстоятельство… Каждому известно, что рыба не любит шума, а тут внезапно послышался даже не шум, а невероятный грохот. Он шел откуда-то издалека и, наконец, разразился над нашей головой с такой силой, что нам пришлось, бросив удочки, зажать уши руками.

Над Невой громыхал бесконечный товарный состав. Шатуны паровоза ходили, как громадные железные локти, дробно тараторили вагоны, фермы моста гудели, словно струны исполинского контрабаса.

Мы молча снялись с якоря, вернее — с камня, Костя виновато сел на корму, а я — на весла, и мы покинули злополучное место. Когда мы выбрались из-под моста, товарный состав был уже далеко, и теперь казалось, что он уже не мчится, а медленно ползет по голой приневской равнине.

И тут я подумал, что сегодня Костя услышит занятный рассказ.

— Рассказать тебе, Костя, про Бориса Петровича? — спросил я как можно равнодушнее.

— Про Кукушкина? И слышать о нем не хочу!

— Нет, не про Кукушкина. Борис Петровичей много и без Кукушкина. В одной телефонной книге, наверно, тысяч десять Борис Петровичей!

— А этот Борис Петрович воевал?

— Еще как!

— Он был в вашем батальоне?

— Нет. Он воевал самостоятельно. Он один стоил целого батальона! Однажды, впрочем, он сильно помог нам своим огнем…

— Ага, значит он был снайпером!

— Как тебе сказать… Стрелял он метко… Но снайпер стреляет из снайперской винтовки, а Борис Петрович богатырского был сложения, — он по немцам лупил сразу из нескольких пушек.

— Дядя Сережа, я не маленький, чтобы мне такие байки рассказывать. Я еще понимаю — из пушки, значит он был артиллеристом, а вы говорите — из пушек!..

— Представь себе, он действительно бил из пушек. Брал штук шесть пушек, да еще пару зениток прихватывал, да и пулеметы всегда были при нем. Более легкого оружия он не признавал.

— Это уж сказки какие-то… Кто же он был по званию?

— Я и сам не знаю. Ясно только, что ходил он в больших чинах. И знаки различия носил особенные. Вместо погон, носил он на груди одну большую звезду, вроде маршальской. И боевые задания получал не от кого-нибудь, а прямо из штаба фронта. Позвонят ему из штаба фронта по военному проводу и говорят: «Борис Петрович? Слушай-ка, Борис Петрович, сходи, милый, в Колпино, дай огоньку по Красному Бору, там немецкая батарея что-то расшалилась, город обстреливает…»

Борис Петрович отвечает: «Есть, товарищ начальник!» — и идет в Колпино. Причем идет он не по траншеям, а прет по чистому полю, напрямик! И всегда по одной и той же дороге… Немцы как увидят его, бьют по нему изо всех стволов, а ему все нипочем. Подойдет на нужную дистанцию и залпами по заданному квадрату как дунет! как дунет! как дунет!.. И — обратно. Приходит обратно и по телефону докладывает: «Ваше задание выполнено, товарищ начальник!» А начальник в трубку: «Спасибо, Борис Петрович! Я и сам вижу, что выполнено. Артиллерийский обстрел города прекратился. Благодарю за службу!» — «Служу Советскому Союзу!» — отвечает Борис Петрович, как положено по уставу, и ждет следующего задания… Вот как он воевал!

— Он, что же, был тяжеловес? Вроде Григория Новака?

— Пожалуй, даже посильнее Новака!.. А хитер был, а умен!.. Однажды налетел на него немецкий бомбардировщик и давай его бомбить. А Борис Петрович пробежит шагов триста вперед, остановится, подождет, пока бомба позади разорвется, и — во весь дух — назад! Немец снова заход делает, идет на него в пике, а он опять как рванется вперед, и опять немецкие бомбы падают позади… Больше часа так бегал, бегал, а потом изловчился, да и стеганул по «юнкерсу» из всех своих зениток. «Юнкерс», как летчики говорят, тут и «гробанулся»!..

А когда прорывали мы блокаду, Борис Петрович одним из первых подошел к этому мосту, — он тогда взорван был, — и через Неву забросал немцев снарядами. А как только отогнали немцев от берега и построили новый временный мост, Борис Петрович по этому мосту самым первым прошел, никому этой чести не уступил!

— А где же он сейчас?

Я не стал отвечать на этот вопрос. Я Только тихонько запел:

Мы мирные люди,Но наш бронепоездСтоит на запасном пути…

Потому что «Борисом Петровичем» называли у нас на фронте наш Ленинградский бронепоезд.

Как я сел отдыхать

Меня могут упрекнуть в том, что, подробно рассказывая о поисках лодки, о наживке, о сборах и приготовлениях к рыбной ловле, я умалчиваю о самом главном: о ее результатах…

На это есть две причины.

Во-первых, откуда вы взяли, что самое главное в рыбной ловле — ее результат? Я с этим не согласен!.. По-моему, самое главное как раз приготовления. Что может быть приятнее — с вечера уговориться с приятелем о завтрашнем дне, подобрать крючки, накопать червей и, наконец, на рассвете выйти к реке и закинуть удочки, в надежде на удачу?..

Вторая причина, заставлявшая меня до сих пор умалчивать о результатах, не менее важна, чем первая. Она заключается в том, что понедельник, вторник и среда принесли нам с Костей по десятку ершей на брата. Вот и весь результат, если не считать пяти крупных рыбин, сорвавшихся, по уверениям Кости, с его крючка.

Не скрою, что мы без особого удовольствия возвращались домой, особенно, когда приходилось шагать мимо избушки Бориса Петровича Кукушкина. Он, как назло, всегда в этот час сидел на крыльце, посасывая трубочку и бросая на нас иронические взгляды.

Однажды он даже вынул трубку изо рта и довольно приятным голосом пропел:

Подойди ко мне, рыбак,Возьми рыбки на пятак!..

Костя остановился и в упор поглядел на Бориса Петровича, но тот с невинным видом уже снова пускал кольца махорочного дыма.

Вот почему я с такой охотой рассказываю о пятнице. В пятницу мы закинули удочки с мостков, и ровно через три минуты Костина леска натянулась и заходила из стороны в сторону.

Костя побледнел и рванул удилище вверх. Оно согнулось и затрещало. Костя потянул удилище еще раз, а оно вдруг потянуло Костю! Он стоял на самом краю мостков, издал жалобный вопль и, не выпуская удилища из рук, полетел вниз.

Война научила меня действовать с той же быстротой, с какой разворачиваются события. Именно поэтому мне удалось поймать Костю за босую ногу, мелькнувшую перед моими глазами. Я поймал его буквально на лету, между мостками и рекой. К чести своего друга должен сказать, что, кроме вопля при первом толчке, он не издал больше ни звука, и даже в полете не выпустил из рук удилища… Это был настоящий рыбак!

Я втащил его на мостки и крепко ухватил за ногу, а он начал осторожно выбирать леску из воды. Он то тянул ее, то снова понемножку отпускал, а леска то натягивалась и резала воду, как ножом, то вяло болталась над ее поверхностью.