Однажды в Карабахе - Ильгар Ахадов Страница 3

Это спросил тощий и длинный ветеран, сидевший с краю. До сих пор он молчал и спокойно выпивал.

– Нет, не вернул, – опять вздохнул Ганмурат бек. – Более того, женился на соседке Карине и поселился в нашем доме. Продал скот курдам, купил себе ферму.

– Так тебе и надо, – злорадно прошипел ветеран с тонкими усами. – Нечего было брататься с врагом.

– Не перебивайте… – с укором посмотрела на него Аталай. – Вы извините, Ганмурат бек… Все это печально, нам жаль ваших… – запнулась она, – …коров. Но мы бы хотели услышать рассказ о Карабахской войне.

– Да причем тут коровы? – огрызнулся Древний Огуз. – Что вы понимаете в этом, живя в своем клоповнике в Баку? У нас в горах если дружат, то дружат до могилы… И это все имеет отношение к Карабаху. Не могу же я сразу вцепиться зубами в сырое мясо! Надо предварительно сделать бастурму, подсолить, поперчить…

– Как поэтично, – запела Аталай. – Ганмурат бек, вы, оказывается, романтик.

– Лучше бы его отец не мешал тогда медведям лакомиться армянами, – не выдержал опять Бакинец. – Романтику там надо было разводить, а не здесь!

– Дядя Гурген оказался порядочным человеком. Он проклял сына за вероломство и, по слухам, даже, умирая, не простил. А ты, гаденыш, если еще раз пикнешь, я из тебя самого бастурму сделаю, – угрожающе привстал опять Огуз.

– Только попробуй! – прихватил паленую бутылку со стола Бакинец. Но поняв, что она не совсем пустая, бережно поставил обратно.

– Да что вы, в конце концов, вцепились как два барана. Скажите этому шпиндику, чтобы не приставал к этой горилле! – возмутился опять Прилизанный.

– Молчать! – пролаял, как по команде Кахраман Зопаев. – Остановите съемку!

– Это вовсе не обязательно, – промямлил Режиссер, на секунду отрываясь от бутылки и монитора, – все равно будем монтировать.

– Вы гений, дорогой мэтр, я вас обожаю, – промяукал Оператор, собирая кудри в хвостик. – Получится что-то сюрное.

– Да-а, вроде тебя, моя дорогая, – пробубнил под нос Режиссер.

–Что такое горилла? – осторожно наклонившись, спросил у меня Древний Огуз.

– Ну-у… – замешкался я, вспомнив, что это как-никак моя передача и эксцессы тут нежелательны. – Это типа… дитя гор, джигит. Гор-ил-ла! Вы же дитя гор, Ганмурат бек, сами сказали.

– Аа-а… В этом смысле…

Заметив тревожное подпрыгивание Гюлечки и нетерпеливые жесты Прилизанного, мы с Аталай невольно переглянулись и почти в унисон воскликнули:

– Продолжайте, Ганмурат бек, с последней мысли…

– Тьфу!.. Мерзость!.. – опрокинув емкость с огненной жидкостью, проворчал Древний Огуз. – Как вы эту гадость… эту минеральную пьете?.. Короче, те, кто воевал, наверное, помнят, что первые годы в Карабахе воевало много еразов2, горевших желанием мстить врагу за свои поруганные очаги. Я вам одно скажу – если нас тогда, когда выгоняли из Армении, впустили бы в Карабах, мы тамошних армян-предателей лопатами и вилами вытурили бы оттуда. И не было бы никакой Карабахской проблемы. Они бы поселились в Армении, а мы в Карабахе. В Армении боялись такого поворота событий, как огня. Но тогдашнее наше беззубое правительство в угоду кремлевским негодяям, повернуло беженцев в Баку. И началась очередная трагедия в нашей истории…

– Поменьше политики, товарищ, – предупредил Прилизанный.

– А гусь свинье не товарищ… – тихо заворчал Арзуман. Кажется, все услышали.

– Эта не политика, это опять бастурма, – констатировал Бакинец. Но, заметив гневный взгляд Древнего Огуза, второпях затараторил:

– Молчу, молчу, молчу…

Ганмурат пофыркав, продолжил:

– Я, как и многие мои родичи, добровольно записался на фронт. И мы били врага по всем позициям, пока не вмешалась в события опять подлая политика, – тяжело вздохнул Огуз. – Но это уже другая история…

Однажды, когда мы дислоцировались в Кельбаджарах, высоко в горах, я ночью со своими родичами – а мы служили в одном батальоне – пошли на разведку в стан противника… Вы же знаете, что каждый ераз знал армянский не хуже самого армянина и был сыном гор, как мудро отметил этот начальник, который, почему-то очень нервный, – кивнул он в сторону Прилизанного. Тот недоуменно пожал плечами.

– Тебе надобно бы за коровами побегать, братец, научиться со скотом общаться и, глядишь, тоже бы стал гориллой, – назидательно обратился Дитя гор к нему.

Гюля хихикнула, прикрыв ротик, а Зопаев от страха поджал уши. Прилизанный, побагровев, в досаде огрызнулся на Зопаева:

– Что он говорит? Собрали сюда каких-то психов…

Тот беспомощно развел руки.

– Это он меня обзывает? – Прилизанный насупился.

– Нет, меня… – жалостно простонал секретарь.

– Не отвлекайтесь от темы, Ганмурат бек, – торопливо попросил я.

– А я и не отвлекаюсь, – покосился на почти пустой стакан Древний Огуз. Арзуман благоразумно наполнил емкость…

– Так вот… До этого пропали в ночной вылазке три моих родственника, в том числе и двоюродный брат Хамзат. Мы очень переживали по этому поводу, но утешали себя мыслью, что ребята где-то окопались и следят за позицией врага. Такое уже было.

Вдруг я с удивлением заметил на деревьях какие-то свежие зарубки. Не было сомнения, что со стороны противника здесь орудовал разведчик, которому было знакомо мое ремесло. Так охотники помечают деревья, когда забираются слишком далеко, чтобы не заблудиться. И когда внимательно присмотрелся к меткам, то почувствовал, что волосы у меня подымаются дыбом. Это был почерк моего покойного отца. Такие зарубки, кроме него могли сделать только два человека на всем белом свете, которых он долго учил своему ремеслу. Это был я, его родной сын, и сын его друга Гургена Ашот. Я не поверил глазам! Не было сомнения, что этот ловкий разведчик, который так близко пробрался к нашим позициям, был не кто иной, как мой вероломный друг Ашот.

Я был вне себя от гнева, но сдержался и о своем открытии никому не рассказал. Даже родичам, которые также увидели зарубки, но, естественно, не додумались, кто их оставил.

Утром я доложил комбату о ночных вылазках вражеской разведки и посоветовал укрепить передние посты. Командир был карабахский – седоватый мужик с прокуренными усами. Когда-то бывший тракторист, потеряв родных и близких в Ходжалы3 и увидев их обезображенные трупы, как говорят очевидцы, поседел в один миг. Сам он, весь израненный, чудом остался живым…

Теперь он старался пленных не брать…

Комбат внимательно выслушал меня и тяжело вздохнул:

– Я сам хотел об этом с тобой посоветоваться, Ганмурат, – прикурил он от ночного костра трубку, – ребята из верхнего села, из батальона Кара Керима, сообщили, что тут появился какой-то новый отряд, одетый в масхалаты, банданы, и наносит нам немалый урон в живой силе. Обстреляли позицию спецназа из города. Атаковали нижний пост