Сабуро Сакаи - Самурай. Легендарный летчик Императорского военно-морского флота Японии. 1938–1945 Страница 30

Еще два раза мы взмывали вверх, пикировали и делали петлю. Ни одно орудие не открывало огонь с земли, самолетов противника в воздухе не было.

Когда я завершил выполнение третьей петли, Нисидзава приблизился к моему самолету и со счастливой улыбкой на лице показал знаками, что хочет повторить все снова. Повернувшись налево, я увидел улыбающегося Оту, который кивал в знак согласия. Соблазн оказался слишком велик. Мы снизились всего до 6000 футов над аэродромом и четким строем выполнили еще три петли. Ни одно орудие не выстрелило! Мы, похоже, произвели фурор своей безрассудной выходкой. Я подумал о находившихся на земле и громко расхохотался.

Мы вернулись в Лаэ через двадцать минут после приземления других истребителей. Рассказывать о своем «подвиге» мы никому не стали. Едва оказавшись вместе, мы принялись громко хохотать и улюлюкать. Ота буквально выл от радости, а более сдержанный Нисидзава одобрительно похлопывал нас по спине. Но надолго сохранить нашу тайну нам так и не удалось. В тот же вечер, часов после девяти, один из дневальных появился у нас в казарме и сообщил, что лейтенант Сасаи хочет нас немедленно видеть. Мы, встревожившись, переглянулись. За эту выходку нас могли сурово наказать.

Не успели мы войти к Сасаи, как он, вскочив с места, стал орать.

– Посмотрите, кретины! – проревел он. – Посмотрите-ка сюда! – Он был красным от ярости и едва сдерживался, размахивая написанным по-английски письмом перед нашими лицами. – Вы знаете, откуда это у меня? – кричал он. – Нет? Так я вам скажу, болваны. Несколько мнут назад его сбросили с вражеского самолета!

В письме говорилось:

«Командиру авиабазы в Лаэ.

На нас произвели неизгладимое впечатление три летчика, нанесшие нам сегодня визит, все мы любовались их выполнением мертвых петель над нашим аэродромом. Это было настоящее шоу. Были бы весьма признательны, если бы они смогли вернуться сюда еще раз и каждый носил бы на шее зеленый шарф. Просим извинить, что не смогли оказать им достойного приема во время последнего посещения, но в следующий раз мы позаботимся, чтобы наш прием оказался очень „горячим“.

Мы едва сдерживались, чтобы не расхохотаться. Письмо было подписано летчиками-истребителями с базы в Порт-Морсби. Лейтенант Сасаи поставил нас по стойке „смирно“ и сурово отчитал за „идиотское поведение“. Мы получили приказ больше никогда не устраивать авиационных шоу над аэродромом противника. Но шутка нам удалась, и мы получили огромное удовольствие от своей „пляски смерти“.

В тот вечер никто из нас не знал, что на следующий день нам суждено стать свидетелями настоящей „пляски смерти“, но уже без фиглярства в воздухе. Семь истребителей из нашей эскадрильи сопровождали восемь бомбардировщиков, получивших задание нанести удар по Порт-Морсби. Едва мы долетели до базы противника, как восемнадцать истребителей ринулись на нас со всех сторон. Это был первый оборонительный бой, который мне пришлось вести. Нам приходилось так тяжело, что мы едва успевали прикрывать восемь бомбардировщиков от непрерывных атак самолетов противника. Хотя я и увел несколько истребителей от бомбардировщиков, сбить ни одного самолета противника мне не удалось. Три истребителя союзников завязали бой с остальными нашими летчиками. Тем временем бомбардировщики не слишком точно сбросили свой смертоносный груз и стали неуклюже разворачиваться, собираясь в обратный путь.

Мы увидели, как „P-39“ на огромной скорости ринулся сверху на строй бомбардировщиков, но не успели вовремя помещать атаке. Всего мгновение назад небо было чистым, но уже в следующую секунду самолет противника открыл ураганный огонь по замыкающему строй бомбардировщику. Затем, сделав переворот, истребитель вошел в пике и оказался вне пределов досягаемости наших орудий. Шлейф пламени потянулся за бомбардировщиком. Приблизившись, я узнал этот самолет. Это был бомбардировщик, накануне приземлившийся в Лаэ, его пилот беседовал с нами в казарме. Вскоре горящий самолет накренился носом вниз и резко скользнул на крыло. Он быстро терял высоту, и, казалось, вот-вот перестанет слушаться пилота. Оставались считаные секунды, крылья и фюзеляж были объяты пламенем.

Внезапно нос пылающего самолета дернулся вверх, и бомбардировщик начал набор высоты. Я с изумлением следил за самолетом, начавшим вычерчивать петлю – невыполнимую для этого типа машин фигуру высшего пилотажа. Летчик – тот самый, что рассказывал нам о своей мечте выполнить мертвую петлю, – теперь пытался сделать ее на своем бомбардировщике. Самолет набирал высоту, затем завис на мгновение в воздухе носом вверх и в следующую секунду превратился в огненный шар, полностью исчезнув в пламени.

Пылающая масса рухнула вниз. Прежде чем она успела коснуться земли, раздался оглушительный взрыв объятых огнем топливных баков».

Глава 17

В течение мая, июня и июля шли почти непрекращающиеся воздушные бои. Лишь после войны я узнал, что действия нашей базировавшейся в Лаэ авиагруппы оказались самыми успешными из всех операций японской истребительной авиации, действовавшей отнюдь не столь блестяще в других местах. База в Лаэ стала для противника настоящим «осиным гнездом» истребителей. Даже Рабаул, являвшийся главной базой наших бомбардировщиков и надводных кораблей, не мог похвастать столь значительными успехами в уничтожении самолетов противника, каких добились мы за четыре месяца с середины апреля до середины августа.

Мы летали на лучших по тем временам истребителях на всем Тихоокеанском театре военных действий. Наши летчики благодаря строгим требованиям, предъявляемым к подготовке пилотов в довоенной Японии, имели явное превосходство над противником, многие из них обладали огромным опытом, приобретенным в боях в Китае.

Поэтому неудивительно, что противник нес такие огромные потери в боях с нашими истребителями, базировавшимися в Лаэ. Но нам тогда казалось, что наивысшей похвалы заслуживает мужество летчиков и экипажей, пилотировавших вражеские «B-25» и «B-26». Эти двухмоторные самолеты не обладали огневой мощью и защитной броней «Летающих крепостей», и, тем не менее, они часто наносили удары по базе в Лаэ и другим объектам без сопровождения истребителей, что считалось у нашего командования непременным условием выживания бомбардировщика в бою.

Самолеты противника всегда совершали налеты на небольшой высоте, снижаясь с 1500 футов до такого уровня, что порой едва не задевали верхушки деревьев. Помимо мужества летчики противника обладали высочайшим мастерством, и не их вина, что пилотируемые ими самолеты не шли ни в какое сравнение по своим летным качествам и маневренности с нашими Зеро. Впрочем, им не раз удавалось уцелеть, когда после очередного налета они уходили под жесточайшими ударами наших истребителей. Им был неведом страх. Они продолжали свои налеты, нанося удары всеми имеющимися в их распоряжении средствами. Днем и ночью их бомбы сыпались на нашу базу, а стрелки вели огонь по любому движущемуся объекту. Их боевой дух был очень высок, несмотря на огромный урон, нанесенный им нашей авиацией в конце весны и летом 1942 года.

23 мая семь Зеро вступили над Лаэ в бой с пятью «B-25» и «утопили» один из них в море в 30 милях к югу от Саламоа. На следующий день шесть бомбардировщиков попытались снова нанести удар. Их экипажам не повезло, поскольку находившаяся на острове сеть наблюдательных пунктов засекла их на дальних подступах к Лаэ, и одиннадцать истребителей атаковали злополучные бомбардировщики, сбив пять из них и сильно повредив шестой. Я участвовал в обоих перехватах, и в архивах Генерального штаба Императорских вооруженных сил за мной числятся три сбитых за эти два дня бомбардировщика.

В конце мая натиск противника усилился. 25 мая впервые четыре бомбардировщика «B-17» атаковали под прикрытием двадцати истребителей. Над пиками гор Оуэн-Стэнли разверзся настоящий ад, когда шестнадцать Зеро ринулись сверху на ряды вражеских самолетов. Пять истребителей противника были сбиты, но «Летающим крепостям» удалось уйти. Через три дня пять «B-26» без прикрытия совершили налет на Лаэ. Я записал на свой счет еще одну победу. 9 июня я сбил над океаном еще два «B-26».

Все смешалось, дни стали похожи один на другой. Жизнь превратилась в бесконечную череду повторяющихся событий: вылеты на поиск противника, сопровождение бомбардировщиков в Порт-Морсби, беготня к самолетам для взлета по тревоге на перехват приближающихся бомбардировщиков противника. Запас самолетов у союзников казался неисчерпаемым. Каждую неделю противник нес серьезные потери, но его самолеты по два, по три, а то и целыми дюжинами продолжали совершать налеты. С течением лет многие подробности тех боев стали забываться, даже несмотря на дневник, который я регулярно вел. Но некоторые события я помню очень отчетливо.

Незабываемой стала бойня 24 мая, когда сигнал воздушной тревоги превратил базу в потревоженный муравейник. Шесть находившихся на боевом дежурстве самолетов уже успели взлететь, пока мы, вцепившись в борта кузова грузовика, везущего нас из казармы, добирались до аэродрома. Не теряя ни минуты, мы поднялись в воздух. Мой истребитель оторвался от земли, когда бомбы вспахали взлетную полосу прямо позади меня. К тому моменту, как шесть «B-25», отбомбившись, повернули домой, в воздухе находились одиннадцать Зеро. Нисидзава и Ота первыми догнали самолеты противника и открыли по двум из них ураганный огонь. Через несколько секунд два «B-25» были объяты пламенем. Они рухнули неподалеку от нашего аэродрома. Остальные наши летчики набросились на оставшиеся четыре бомбардировщика, которые, искусно маневрируя, ушли из-под огня и оказались над морем. Все одиннадцать истребителей ринулись в погоню за противником.