Валерий Николаев - Закуси горе луковицей Страница 30

Я наклонился к ребенку.

— Тебя как зовут? — спрашиваю.

— Рошанка.

— Рошаночка, — говорю ей, — мне нужно сбегать за помощью. Потерпи, милая, я сейчас что-нибудь придумаю.

— Дядя, не уходи, — взмолилась она. — Если тебя убьют, то меня здесь никто не найдет.

— Не убьют, — отвечаю. — Ты жди, я скоро вернусь.

И побежал за товарищами. Догнал их только квартала через три. Бой уже заканчивался. Но он, что карточная игра: если уж ввязался — уйти, когда захочешь, тебе не дадут. И мне пришлось немного задержаться. Найдя своего зама, я передал ему полномочия. Взял одного из бойцов и побежал выручать девочку. По дороге из обгоревшего бэтээра мы прихватили лом и два домкрата. Немного покружив по дворам, отыскали то место. Девочка, вся измученная и заплаканная, ждала.

— Вот я и вернулся, Рошаночка, — говорю ей — Сейчас мы тебя вытащим. Потерпи еще чуть-чуть.

— Костя, — говорю напарнику, — будем поднимать левую сторону. Ищи упор понадежней и подводи домкрат.

В общем, подготовили домкраты к подъему конструкции, вплотную подтащили к плите несколько железобетонных осколков, чтобы при необходимости тут же подложить их под нее. Начали подъем. Девочка вдруг и говорит:

— А дядя сказал, что мне уже никто не поможет, только Аллах, — заплакала она.

— Так, наверно, Аллах и прислал нас к тебе. Кстати, а куда тот дядя подевался? Пригодилась бы и его помощь.

— Он сказал: «Засаду надо делать», — и ушел.

— Какую еще засаду?.. Вот еще не хватало, — проворчал я. — Не на нас ли? Надо бы…

Автоматная очередь заставила нас упасть и отползти за развалины. Стреляли из уцелевшего крыла дома.

— А вот и дядя нашелся, — в сердцах сплюнул я. — Сразу видно — за народ воюет.

— Ну, отморозок! — возмутился солдат. — Знает, чем заняты, и стреляет. Сейчас я разберусь с этим гадом.

— Не время, Костя, — говорю. — Вот освободим девочку, тогда и до него черед дойдет. А пока прикрывай меня. Да не высовывайся, смотри.

Солдат занял позицию, а я подполз к домкрату, лег на бок и давай рычагом орудовать. Тут и перестрелка началась. Но я не прекращаю работы, знаю — уж теперь-то прицельной стрельбы у этой вражины не получится. Только чуть приподниму лестничный пролет, сразу подкладываю под него опору. Обдирая руки, колени, ползу ко второму домкрату. Девочку подбадриваю, как могу. Но по ее затуманенным глазкам вижу, что она на пределе своих сил.

Левый край конструкции удалось приподнять сантиметров на двадцать. А ножки ребенка все еще что-то держит. Правая сторона пролета в любое мгновение могла просесть. И тогда все будет кончено. Я напихал под пролет камней, влез под него и высвободил ножки. Минуту спустя и девочку вызволил.

Из-под обстрела вытащил ее на бушлате. Девочка обняла меня и прошептала: «Спасибо, дядя». Я достал аптечку, говорю ей: «Рошаночка, сейчас мы сделаем укольчик, если надо жгут наложим, и вмиг донесем тебя до госпиталя». Она улыбнулась и… умерла. Я попытался запустить ее сердечко. Ничего не получилось. Тогда сделал ей противошоковый укол, и снова старался оживить ее. Все напрасно. Я не смог ее спасти, понимаешь, — голос Некрасова дрогнул. — Меня это так мучает.

— Володя, но это могло произойти от отравления ядами, которые накапливаются в размозженных мягких тканях. И как только прекращается их сдавливание, яды тотчас разносятся по организму. Тут нет вины твоей.

— Возможно… — он глубоко вздохнул и продолжил. — Так вот. Когда я вернулся к напарнику, тот бинтовал плечо. Помог ему и говорю: «Вот теперь пора с этой гнидой разобраться». Прикинули план действий. Когда минут через двадцать я оказался возле двери, за которой отсиживался тот «заступник народный», ярость моя еще не улеглась. Первой гранатой высадил дверь, второй угодил в косяк той комнаты, из которой велась стрельба. Заскакиваю в нее, смотрю: в углу сидит раненый мужик, под рукой автомат, весь пол — в гильзах. Увидел меня, заулыбался поганенько так: мол, сейчас твоя взяла, сдаюсь, а завтра еще посмотрим, чья будет. Стал поднимать здоровую руку. Я качнул головой: «Нет… Рошанку тебе не прощу». И всадил в него остатки обоймы. А сам сел и заплакал. Думаю, девочка умоляла спасти её, а я так и не смог. Как с этим жить?

И вот сейчас я опять услышал те же самые слова, как будто Бог дал мне еще одну попытку спасти ребенка. Я испугался: на такой волне трудно подобрать человека. При сближении его может оглушить бортом, что он сразу ко дну пойдет. А мне и отстегнуться нельзя, все равно не успею.

— Держись! — кричу.

Достаю из-под скамейки бухту швартового каната — надежная такая веревочка, — делаю на конце петлю и ору во всю силу:

— Эй!! Приготовься! Сейчас брошу веревку! Как поймаешь, наденешь ее вот так, — показываю ребенку, — под мышки.

И бросил конец веревки. Неудачно. Бросаю еще раз и еще. Веревка намокла и стала тяжелей. Мешает ветер. Тогда я зашел с наветренной стороны и снова бросил ее. Она хлестко стегнула по крыльям матраца, хорошо, что они приподняты были. И тут ручка ребенка судорожно схватилась за веревку. Я подгреб поближе. И, перекрывая шум моря, крикнул:

— Сделай петлю! Надень ее на себя, под мышки! Да затяни. И не торопись, осторожней!

— Ладно, — кричит ребенок в ответ.

Когда матрац был подтащен мною совсем близко, по желтому купальнику я понял, — девочка. Как только волна приподняла ее над кормой, крикнул:

— Прикройся матрацем! Держись!

И, словно выуживая большую рыбу, плавным рывком дернул на себя веревку. Девочка, скользнув по корме, упала на донную решетку. Я схватился за весла и выправил лодку. Затем выловил матрац, бросил его за спину в носовой отсек и подналег на весла.

Девочка, худенькая, черноволосая, все лежала и лежала без движения. «Уж не зашиблась ли она до смерти?» — мелькнула мысль. Подумал: «Если и она умерла — все к черту! Переверну лодку».

— Ты не сильно ушиблась? — кричу ей.

В ответ она слабо так шевельнула рукой. У меня и от сердца отлегло.

— Ну, отдыхай, отдыхай, милая, — говорю.

И такая тяжесть с моей души свалилась, что у меня слезы потекли. И как-то сразу устал я до изнеможения. Но потом обозлился на свою слабость, взял себя в руки. Гребу.

Через полчаса она подползла ко мне, села и, увидев меня на скамейке в приспособлении, похожем на ходунки ребенка, обомлела.

— Не бойся, — кричу, — я не пират. Без этих штук я бы не смог выбраться в море. Давай знакомиться.

— Вера, — с усилием отвечает она.

— А я — Володя.

— Как вы меня нашли?

— Случайно, Верочка. Что-то в душе заштормило, вот и потянуло в море.

— А вы моряк?

— Нет, девочка, отдыхающий. И долго ты плавала?

— Очень.

— Отдыхай, Верочка, — говорю.

— Уже можно отвязаться? — показала она на причальный канат.

— Да, конечно, — засмеялся я, — теперь можно.

В тот раз я устал как никогда. Мое безразличие к исходу морской прогулки сменилось таким страстным желанием вернуться, что я сам был удивлен. Нелегко же мне это далось. К концу путешествия мои мышцы судорогой сводило.

Степан, увидев озябшую девочку, ее полуспущенный матрац, все понял. И молча пожал мне руку. А девчонку растерли докрасна и смазали ей разбитые коленки йодом. Отдохнула она маленько. Потом Степан дал ей «пофорсить» свою рубаху, и мы с Верой отправились в жилую зону.

По дороге спрашиваю:

— Ты кому-нибудь сказала, что пошла купаться?

— Нет, — отвечает. — Я рассердилась на маму и ушла без разрешения.

— Как видишь, тебе это чуть не стоило жизни.

— Да, вижу. Спасибо вам.

— Будь здорова.

После этой прогулки мои мышцы трое суток болели.

Вот так мы с ней и познакомились. Все как я и говорил: возникла необходимость — мы и встретились…

Глава 16

Благословение

Девушка поднялась со скамеечки, встала за спиной Владимира.

— Володя, а почему встретились мы с тобой? — вдруг спросила она.

— Возможно потому, что я без тебя просто не выжил бы.

— Но оперировали-то тебя врачи.

— Зоя, не мне тебе объяснять, от чего может зависеть выздоровление. Я знаю определенно: ты мне очень помогла, очень…

И тут она положила руки на спинку коляски и негромко спросила его:

— Володя, ты когда-нибудь, наконец, сделаешь мне предложение?

Он замер. Помолчал. Повернул голову влево.

— Ты это… серьезно?

— Конечно, — ответила она. — Или меня в твоих мечтах совсем нет?

— Зоя, ты же знаешь. Я… я запретил себе даже думать об этом.

— Почему?

— Ну, это ж ясно как день. Ведь я не смогу тебе дать и половины того счастья, которого ты заслуживаешь. Зоенька, что я могу тебе предложить? Жизнь, полную неудобств?

Некрасов чуть развернул коляску.

— А зачем она такая тебе … молодой, умной, красивой?..

— Я к этому готова, Володя.