Семён Борзунов - С пером и автоматом Страница 30

Здесь были непривычные для русского глаза постройки. Низкие продолговатые дома с высокими черепичными крышами походили на какие-то военные укрепления.

Узкие сводчатые окна в них напоминали бойницы старых крепостей.

«Кажется, что люди здесь только тем и занимались, что воевали», — подумал Чапичев, когда впервые увидел в бинокль немецкий дом. Разведка сообщала, что гитлеровцы засели в серых каменных домах, обнесенных железными решетчатыми оградами. Улицы и дороги они заминировали и перегородили баррикадами.

Бойцы устали после долгого пути по бездорожью. Им хотелось отдохнуть, но согласно приказу они должны были решительным ударом взять этот город, превращенный врагом в крепость: даже на ближних подступах соорудили несколько железобетонных дотов.

Прежде чем начать наступление наше командование решило провести разъяснительную работу с бойцами.

Майор Головин сказал Чапичеву:

— Давай, комиссар, приступай к своим обязанностям. Надо сделать так, чтобы каждый боец проникся стремлением во что бы то ни стало выполнить приказ командования — овладеть городом. Ну да не мне тебя учить…

Чапичев тотчас же собрал партийный и комсомольский актив батальона и повел речь о том, как важно взять этот немецкий город и тем самым пробить брешь в системе обороны врага. Это позволило бы нам вбить клин и расчленить немецкие войска на две части. Подробно остановился на обороне противника, на его огневой системе, на инженерных сооружениях, которые предстояло разрушить.

…Полк, совершив смелый обходный маневр, внезапно для фашистского командования занял западную окраину города я стал продвигаться дальше. Враг предпринял ряд контратак, но все его усилия были тщетны. И тогда немцы стали устраивать засады на чердаках каменных зданий. Подпустив на близкое расстояние наши наступающие подразделения, они внезапно обрушивали на них пулеметный и автоматный огонь. Но и это не принесло противнику успеха. Советские воины быстро разгадали хитрость врага и научились бороться с засадами.

Выбитые из окраинных домов, гитлеровцы укрепились в следующем квартале. Наши прекратили атаки, чтобы подготовиться к новому броску. Воспользовавшись передышкой, Чапичев решил побеседовать с бойцами батальона, разместившегося на трех первых улицах. Солдаты прижались к мокрой стене серого здания. Он подошел к ним. Поздоровался. Задал несколько вопросов. Бойцы отвечали неохотно, вяло.

— Устали мы, товарищ майор, — сказал один из красноармейцев.

— И я устал, — признался Чапичев, потом не спеша сел на лафет брошенной немцами пушки, закурил и передал бойцам пачку папирос. Но и закуривали они без особого энтузиазма.

— Знаю, дома нас заждались. Думают, что мы вот-вот вернемся с победой. А тут работы еще чертова уйма, — как бы сам с собой продолжал беседу Чапичев. — Мне вот уже второй месяц нету писем от дочурки. Не знаю, что и подумать.

Откровенное признание офицера в том, что ему тоже трудно, подействовало на солдат лучше всяких воодушевляющих речей. Они сами уже готовы подбодрить Чапичева. И уже не майор, а один из этих смертельно усталых солдат, пожилой усатый боец, сказал уверенно:

— Хоть и кусаются они, как осенние мухи, а подыхать им придется скоро, товарищ майор.

— Это всем ясно, что скоро, — поддержал другой. — Да хочется враз покончить с этой чумой. Домой, может, к пахоте успели бы…

— К пахоте вряд ли успеем, а к сенокосу наверняка вернемся, — заметил Чапичев.

— Ну и то неплохо, — бросив окурок, сказал усатый боец.

— Но помните, наш путь к дому лежит через Берлин. Там мы поставим последнюю точку, — резюмировал Чапичев.

И солдаты снова дружно взялись за лопаты, начали рыть окопы, укреплять занятую позицию.

Ночью, под покровом темноты гитлеровцы снова пошли в контратаку. У них было заметное превосходство, что позволило им очень близко подойти к нашим позициям. И в эту ответственную минуту майор Чапичев с автоматом в руках появился среди бойцов, с которыми беседовал вечером, и во всю силу своего голоса крикнул:

— За Родину! Вперед!

— Ура! — пронеслось по рядам атакующих.

Бойцы дружно бросились на врага. Десятки фашистов были перебиты в рукопашной схватке. Другие бежали, побросав оружие.

Утром Чапичев обходил позиции бойцов. Он был смертельно усталый, но не подавал вида. И те, кто слушал его задорный голос, невольно проникались симпатией к майору. Зачитывая сводку Совинформбюро, он вносил свои комментарии, основываясь на том, что произошло на их участке, пересыпал свою речь шутками. А сводки не могли не радовать бойцов. И эту радость разделял с ними Чапичев.

— Теперь уже сами немцы не верят в победу, — говорил Чапичев и приводил выдержки из заявлений солдат и военачальников фашистской армии.

Попав в плен, начальник штаба 42-го немецкого армейского корпуса вынужден был сказать: «Немецкое командование принимало отчаянные меры, чтобы остановить наступление русских войск, но не смогло изменить ход событий. Германия войну проиграла. Гигантское и успешное наступление Красной Армии ускоряет окончание войны и день крушения Германии».

А когда нашим войскам сдался в полном составе 242-й немецкий батальон во главе со своим командиром, пленный капитан сообщил: «242-й батальон сформирован в начале января и через десять дней был послан на фронт. По дороге к месту назначения мы расположились на ночлег в здании школы. Ночью в селе поднялась тревога, послышались выстрелы. Солдаты заволновались. Я успокоил их и приказал сидеть и ждать, пока обстановка прояснится. Вскоре русские подошли совсем близко. Было уже поздно что-либо предпринимать — весь батальон сложил оружие и сдался в плен».

Новая атака гитлеровцев застала Чапичева во взводе пулеметчиков, которым командовал его старый знакомый, старшина Пронин. Пришлось спуститься в окоп, к пулеметному расчету, за которым Пронин особенно внимательно наблюдал.

— Новичок, — шепнул он майору, кивнув на большого, с виду неуклюжего парня, прильнувшего к пулемету. — Очень уж нетерпеливый. Немцы еще на горизонте, а он уже палит по ним, как зенитчик…

Чапичев невольно вспомнил другого пулеметчика — Сашу Киселева, который панически боялся немцев и стрелял не целясь. Но потом Саша стал хорошим, смелым бойцом. Может, и этот станет таким, если с ним повозиться.

— Трусит, что ли, ваш новичок? — спросил Чапичев у командира взвода.

— Нет, не трусит. Скорее, наоборот. Только что толку от его храбрости, если он проявляет ее слишком рано.

— Ну это не самая страшная беда.

Спустившись в окоп, Чапичев поздоровался за руку с пулеметчиком и его вторым номером. Пулеметчика звали Володей Солодовым, а его подручного — Сашей Дорониным. Они называли себя земляками. Один — с берегов озера Селигер, откуда начинается Волга, другой — из-под Астрахани, где она заканчивает свой путь. Чапичев по этому поводу заметил:

— На фронте это, как однополчане, — все равно как если б жили в одном селе, только на разных концах улицы.

— Верно, товарищ майор! — оживился Солодов. — У меня дома катерок имеется, сам смастерил. Моторчик все-таки! После войны я во время отпуска смогу ездить к Доронину в гости.

Воспользовавшись затишьем, Чапичев расспросил Солодова о его довоенной жизни.

…Володя родился и до окончания семилетки прожил в доме бакенщика, что в десяти километрах от Астрахани. В школу его возил отец на моторке. Зимой вся семья переселялась в город, в общежитие судоремонтного завода, на котором работали мать и отец. А на лето снова возвращались в свой домик на круче, под которым ютились тысячи стрижей. Уже в третьем классе Володя сам начал водить моторку (отец лишь сидел на корме и правил). А через год Володя и совсем завладел старой отцовской моторкой: сам плавал на ней в школу и обратно. И не было в селе мальчишки, который не завидовал бы юному мотористу. В армию он пошел добровольцем на целых полгода раньше срока. Ехал со сжатыми кулаками, готовый с поезда ринуться в атаку…

Солодов вдруг прервал свой рассказ и схватился за рукоятки пулемета — со стороны противника донеслись пьяные крики, беспорядочная стрельба.

— Смотри не сорвись! — положив руку на плечо пулеметчика, сказал Чапичев. — Издали ты сможешь из сотни убить одного. Понял? Подпускай их как можно ближе и бей наверняка! Толку будет больше.

Ободренные тем, что пулемет на нашей стороне молчал, фашисты осмелели и пошли в атаку.

Ладони Солодова, крепко державшие рукоятки пулемета, одеревенели. Указательный палец правой руки нервно подрагивал на спусковом крючке. На лбу пулеметчика появились крупные горошины пота.

Вот гитлеровцы уже в ста метрах. Пули роем проносятся над головой. Мины и снаряды с треском и грохотом рвутся вокруг.

— Еще немножко, — шепчет Чапичев на ухо Солодову.