Владимир Коротких - Черная заря Страница 30

— Ну и что, по-твоему?

— Судьба, но не ихняя, а наша.

Шестак вдруг резко поднялся, вытащил шомпол из-под ствола автомата, сделал шаг в сторону и поднял шомполом с земли небольшую желто-коричневую змею. Потом, ловко ухватив ее пальцами за хвост, поднял на вытянутой руке.

— Вот, смотрите, товарищ старший лейтенант, змейка. Ползает себе, ползает и тоже свои квадратики змеиные складывает. Вот если бы она внезапно подползла, я, может, с испугу ее автоматом и огрел бы. Хотя, если не задеть ее, она сама не тронет. Но с испугу точно треснул бы. Но ведь я ее увидел вовремя, а потому и не треснул. Что-то ведь заставило меня именно в этот момент в ее сторону повернуться, хотя я и не собирался. Значит, судьба ее змеиная. Живи, змейка, только ползай подальше. — Он отошел на несколько шагов и отбросил змею.

— Ну-у, парень, — покачал головой Андрей. — Тебе с такими способностями точно в геологи не надо. Тебе судьба на замполита учиться, чтоб солдат воспитывать, а то сожрут тебя комары в тайге, и пропадет твой талант. А теперь иди и гони бойцов на ужин. Скажи, я через силу жрать приказал.

Шестак спрыгнул в окоп и заорал:

— Строиться с котелками! Жрать будем!

Андрей смотрел ему вслед и думал, откуда в этом пареньке такая внутренняя целостность и природная мудрость, проявляющаяся пока еще по-юношески неопытно, но удивительным образом располагающая к себе мощным внутренним притяжением. Поговорили немного, а на душе вроде бы и легче стало.

Он поднял с земли камень и далеко зашвырнул его, как бы пытаясь вместе с ним отбросить свои гнетущие мысли, и тоже спрыгнул в окоп. Под навесом сидели бойцы и ели кашу из котелков. Андрей присоединился к ним. Ели молча, глядя каждый в свой котелок. Опустошив котелок, Горчак произнес:

— От, батьку Шестак, не дав вид голоду нам передохнути. Усих уговорил душевно.

Бойцы закончили есть и молча сидели.

Андрей поставил котелок на ящик, зашел в блиндаж, взял сменную одежду и направился к бочке с водой. Он зачерпнул из бочки два ведра воды, стянул с себя задубевшую от засохшей крови форму, затолкал ее в ведра и сел рядом. Мысли беспорядочно сплетались в голове, превратившись в один общий гнет, до боли стиснувший его сознание. Он сидел, отрешенно глядя в сумерки, не торопясь покидать это место, где в наступившей темноте мог не стесняться проявления охватившей его неуставной слабости.

От блиндажа послышалось негромкое пение бойцов:

— Ой, да не вечер, да не вечер. Мне малым-мало спалось…

Грустная песня, как талая вода в разлив, заполонила тихую ночь.

На следующий день Андрей отозвал в сторону Шестака и протянул ему деньги:

— Держи, как колонна на Союз пойдет, закажи для Горчака гармошку. Пусть ему сюрприз от нас будет. Только чтоб хорошую привезли и с чехлом.

Шестак потряс кулаком.

— Ну, уважили, товарищ старший лейтенант! Микола помрет от счастья! Да я и сам чуток на гармошке балуюсь! Вот спасибо!

— Не за что. Я сейчас на перешеек смотаюсь, посмотрю, как там наши дежурят, а оттуда сразу к Барсегяну. Скажи водиле, пусть БТР выгоняет.

Вскоре БТР въехал на тот же холм, с которого они удерживали перешеек. Навстречу из двух уже стоявших на холме бэтээров вышли бойцы. Обстановка была спокойной.

Андрей понаблюдал в бинокль за кишлаком. Не обнаружив в нем никакого подозрительного движения, он опустил бинокль и просто смотрел то на горы, то на кишлак, обдумывая события последних дней.

То, к чему он мысленно готовился, неоднократно внутренне проигрывая свое поведение, пришло, наступило. Но как неожиданно, как быстро война окатила его своей кровавой грязью, всосавшись в него через кожу, дыхание, зрение, отделив его от прежней жизни, которая теперь представлялась ему далекой, ненастоящей, игрушечной, как репетиция перед большой премьерой.

Два дня назад, после успешно отраженного нападения на этом перешейке, он чувствовал себя если не героем, то по крайней мере более или менее состоявшимся воякой, предпочтя себе в угоду внешнюю сторону этого события. Теперь же, когда в последнем бою, которым командовал он, погиб его солдат, он не мог подавить внутренний душевный раздрай. Нет, он не подвергал сомнению своих действий и, более того, был совершенно уверен в их правильности. Война не терпит сомнений и не оставляет выбора — одни нападают, другие защищаются. Промедление в принятии решения недопустимо и даже преступно. Цена вопроса — жизнь. Он несколько раз анализировал вчерашнюю ситуацию и не мог в той обстановке найти другого способа подобраться к вертолету.

Но что-то все же не давало ему покоя, грызло душу. Он чувствовал нарастающее, как пена на убегающем молоке, раздражение от подступающих мыслей.

В задумчивости Андрей снова перевел взгляд на кишлак и обратил внимание на две человеческие фигурки, появившиеся вдали на его окраине. Он поднес к глазам бинокль. У высокого глинобитного забора играли дети лет десяти. Они бегали по кругу, дразня небольшую собачонку, игриво подпрыгивающую и хватающую их за одежду. Судя по всему, военные, стоявшие на холме у дороги, для них имели значение не более чем мухи на зеркале. Они бегали друг за другом, махали руками, как бы очерчивая, отвоевывая границы своего детского мира, который, оказывается, тоже существует здесь, в этом кишлаке, и не менее значителен по своей важности, чем их взрослый.

Его отвлекли возгласы бойцов:

— Гляньте, гляньте, товарищ старший лейтенант, какой идет! Давно таких здоровенных не было!

Он повернулся и посмотрел в сторону, куда указывали бойцы. Вдалеке по пустыне передвигалась высоченная худая кишка рыжего смерча. Смерч, шатаясь своим худым километровым телом, шлялся по огромной пустыне, жадно набивая свою ненасытную утробу, всасывая внутрь себя тонны песка. Андрей, в отличие от бойцов, видел это явление природы первый раз. Смерч то останавливался, то снова рывками двигался, поедая по пути барханы, демонстрируя свою необузданную, бешеную мощь, завывая и веером разбрасывая с высоты песок.

В конце концов этот огромный, движущийся на большой скорости вихрь, покинув пределы пустыни, вышел в степь и, к удивлению Андрея, вскоре стал рассыпаться, оторвав от земли свой хобот и теряя стройность фигуры, бесследно рассеялся по ветру.

Андрей посмотрел на часы и скомандовал водителю:

— Поехали на КП роты!

Прибыв в крепость, Андрей направился к Барсегяну. Тот стоял посередине двора и смотрел, как водитель водовозки возится под капотом машины.

Увидев Андрея, он пошел к нему навстречу и, поздоровавшись, сказал:

— Пошли, чего покажу.

Они вышли за пределы крепости и отошли от нее метров на пятьдесят.

— Смотри, такого ты точно не видел! — Барсегян указал рукой на землю впереди.

Андрей посмотрел и открыл от удивления рот.

— Ничего себе! А что это такое?

По земле ползли тараканы или моллюски, каких Андрей еще не встречал. Каждый был сантиметра два в длину, с множеством мохнатых лапок. Они ползли стройной колонной, шириной около пяти метров. Начало колонны терялось из виду, как и ее конец. Это была сплошная живая движущаяся лента. Андрей брезгливо передернул плечами.

— Ну и гадость. Куда они идут?

Барсегян весело засмеялся.

— Эти клопы безобидные. Каждое лето в горы из пустыни переходят, потом назад. В этом году нам повезло! А в прошлом, мы как раз тут стояли, они через крепость проходили. Представляешь? Больше суток шли. Ступить было нельзя. Жрать и спать невозможно, они везде были. Пробовали бороться с ними. Перед крепостью на их пути бензин поджигали. Бесполезно. Но через сутки они все до одного сами собой ушли, как и не было. В этот раз они маршрут сменили, повезло нам!

Они вернулись в крепость, зашли в комнату Барсегяна. Он дал Андрею чистые тетрадные листы.

— Пиши рапорт на мое имя. Пиши подробно. Как подъехали, как оценил обстановку, почему принял такое решение, как проходил бой, все пиши. Я в полк вчера доложил.

Андрей уселся на табурет перед тумбочкой и приступил. Барсегян вышел, оставив его одного.

Примерно через час Андрей закончил писать. Он оставил рапорт на тумбочке и вышел из душной комнаты в поисках Барсегяна. В крепости его не оказалось. Тогда Андрей вышел за ее пределы и увидел Барсегяна, стоявшего в окружении других военных. Подойдя ближе, он узнал в них своих старых знакомых — Блинова и Бочка. С ними был еще один высокий, среднего сложения розовощекий лейтенант. Андрей догадался, что это и есть Дирижер — командир второго взвода. Они спокойно разговаривали. Андрей направился к ним. Увидев его, прапорщик Бочок кинулся к нему, улыбаясь, обнажив свои железные зубы:

— Андрюха! Надо же, свиделись! Кто ж тогда в поезде мог подумать? Эх, Андрюха, зря мы тогда с тобой мало самогона выпили! — он, смеясь, покосился на Барсегяна.