Анатолий Кузьмичев - Год рождения - СОРОК ПЕРВЫЙ Страница 30

И везде он был с нами, наш первый гвардейский генерал, а мы с гордостью называли себя руссияновцами.

— Знаете, — продолжал с доброй, чуть ироничной улыбкой Иван Никитич, — кое-кто даже упрекал меня за то, что я, дескать, не стремился продвинуться, что за всю войну стал лишь на один ранг выше в звании и с командира дивизии «вырос» только до командира корпуса… Не буду вдаваться в тонкости этого деликатного вопроса. Скажу только одно: я горжусь тем путем, который мне довелось пройти в годы войны, и в этом мое счастье — счастье коммуниста, солдата, гражданина, патриота… Я горжусь, что у меня были такие однополчане, что я был в их строю и вместе с ними шел к победе. И не буду лукавить, не буду изображать ложной скромности: самая высшая награда состоит для меня в том, что дивизию и корпус называли руссияновскими, а их солдаты и командиры называли себя руссияновцами.

5

…Оперативная группа штаба дивизии и основные силы 85-го стрелкового полка уже были на восточном берегу Днепра, когда прикрывавший переправу отряд был неожиданно атакован вражескими автоматчиками на бронетранспортерах. Схватка на лесной дороге и на просеках была короткой и ожесточенной. Прорваться к переправе противнику не удалось, но штаб полка оказался отрезанным от своих батальонов и от группы прикрытия, понесшей большие потери. В распоряжении подполковника Якимовича, кроме нескольких командиров Штаба, осталось всего десятка два бойцов комендантского взвода, и только с личным оружием.

— Что можешь предложить, комиссар? — взглянул он на Федора Зыкова.

— Выполнять приказ — идти в район сбора.

— Вопрос не в этом. Не куда идти, а как. У нас даже карты нет. Старые листы уже не годятся: все, что на них, давно под немцем.

Зыков затянул на левой руке тесемки окровавленного бинта, поднял усталые глаза:

— Будем брать проводников. Нам надо уйти за Днепр — вот что сейчас главное. Надо идти вдоль берега и искать возможность переправиться.

Двинулись, когда стемнело, и шли лесами всю ночь, ориентируясь по компасу, выдерживая общее направление на шум отдаленного боя. Орден Ленина, которым была награждена дивизия и который по традиции хранился в ее лучшем — 85-м — полку, находился у лейтенанта Срибного. Днем отдыхали в лесной чаще, высылали вперед разведку, старались обходить деревушки и хутора — чтобы случайно не напороться на немцев. Но к переправам на Днепре выбраться пока не удавалось.

Рано утром 16 июля группа командира полка услышала впереди шум машин. Подполковник Якимович немедленно послал одного из бойцов разведать обстановку.

— Большак, товарищ подполковник. Похоже — на Могилев, — доложил тот, вернувшись. — Проходит немецкая часть.

Короткими перебежками — от дерева к дереву, от кустика к кустику, — а где и ползком группа подошла к дороге. Сквозь ветки деревьев были хорошо видны проходящие по шоссе грузовики с немецкой пехотой, бронетранспортеры, мотоциклы, тягачи с артиллерийскими орудиями на прицепах.

Ждать «просвета» пришлось очень долго. Наконец лейтенант Срибный, лежавший в траве ближе всех к дороге, посмотрел направо, налево, негромко доложил!

— Чисто, товарищ подполковник.

— Всем — на ту сторону! — приказал Якимович. — Бегом!..

Первым, пригнувшись, перебежал дорогу Срибный, потом — один из красноармейцев его комендантского взвода. За ними пошел командир полка и другие бойцы. А Зыков и Шнейдерман вынуждены были остаться на той стороне — за поворотом шоссе опять послышался шум машин.

Казалось, немецкой моторизованной колонне не будет конца. Она шла часа полтора, и когда дорога наконец опустела, ни Зыкова, ни Шнейдермана на той стороне уже не было. Посланный за ними боец облазил все и справа, и слева от того места, где они находились, и вернулся ни с чем.

«Значит, решили пройти в другом месте, — сказал себе командир полка, — Задачу они знают, люди надежные, живы будут — пробьются».

— Продолжать движение по маршруту! — распорядился он.

От автора

Лишь в 1965 году мне с помощью однополчан удалось установить, что Михаил Викторович Якимович живет в Риге, а Феодосии Андреевич Срибный — на Украине, в городе Фастове, недалеко от Киева. В свою Сотую они обратно не попали: Срибный, чуть ли не на руках вынесший к своим тяжело контуженного командира 85-го стрелкового полка, был направлен в другую часть, а М. В. Якимовичу немало пришлось помаяться по госпиталям. Они подробно рассказали мне в своих письмах, как все было тогда, в сорок первом. А семь лет спустя мне в руки попала книга Л. Безыменского «Особая папка «Барбаросса» (М., изд-во АПН, 1972). На 185-й странице читаю:

«Начиная с 25 января штабы армий Донского фронта каждый день докладывали о пленении огромных масс немецких солдат и офицеров. Немало было и генералов. Это создало для штаба фронта необычную задачу: как разместить пленных генералов?.. По распоряжению начальника штаба фронта генерала М. С. Малинина комендант штаба полковник Якимович приступил к созданию необычного генеральского городка… Несколько домиков было отведено специально для размещения пленных генералов 6-й армии».

И далее:

«1 февраля 1943 года… поздно вечером комендант штаба Донского фронта полковник Якимович получил распоряжение доставить фельдмаршала Паулюса на первый допрос».

Якимович? Тот самый? Наш однополчанин? Герой обороны Минска? Командир стрелкового полка, бойцы, командиры и политработники которого первыми применили против фашистских танков бутылки с бензином?

Ответ из Риги пришел через неделю. Да, это был «наш» Якимович, и отдельные места из его письма, представляющие, на мой взгляд, определенный интерес, я, с разрешения Михаила Викторовича, опубликовал в своей книге «Час переклички» (Минск, «Беларусь», 1981); позволю их себе здесь процитировать:

«…действительно при допросе генерал-фельдмаршала Паулюса и других немецких генералов я выполнял обязанности коменданта штаба Донского фронта.

Паулюс, его начальник штаба генерал-лейтенант Шмидт, личный адъютант бывшего командующего 6-й немецкой армией полковник Адам и ординарец (он же повар) Хайн были доставлены из штаба 64-й армии 31 января и размещены в одном доме… Вид гитлеровского фельдмаршала меня удивил. Паулюс был в простой, очень длинной, забрызганной грязью шинели, в обычном, мышиного цвета, мундире, в солдатских, с короткими и широкими голенищами, сапогах. Высокий, худой, бледный, левая щека и веко все время подергиваются — настоящий старик. Часто старался уединиться, много думал и много курил. Фанатичного нациста Шмидта открыто ненавидел…

1 февраля я в сопровождении офицера комендатуры, переводчика и охраны отправился на окраину деревни Заварыгино, где жили пленные. Был сильный, около двадцати пяти градусов, мороз, вьюжило, поземка заносила снегом недавно расчищенную дорогу.

Когда мы вошли в общую комнату, где был установлен телефон и находился внутренний офицерский пост, Паулюс встал и несколько церемонно поклонился. Генерал-лейтенант Шмидт в сапогах и одежде лежал в спальне на койке, лицом к стене, будто бы не замечая нас. Адам и Хайн что-то делали на кухне.

Я объявил Паулюсу, что ему надлежит немедленно ехать на допрос к представителю Ставки — Главному маршалу артиллерии Воронову, Шмидта словно укололи. С налитым кровью лицом он вскочил с койки, уперся злым взглядом сначала в меня, потом в переводчика:

— Почему только Паулюс? Я начальник штаба и знаю всю обстановку лучше!..

— Скажите господину генералу, — повернулся я к переводчику, — что Ставка Верховного Главнокомандования Красной Армии находит нужным допросить прежде всего командующего армией, а потом, если сочтет необходимым, допросит и ее бывшего начальника штаба…

А через три с лишним года, осенью сорок шестого, мне снова довелось повидаться с Паулюсом.

Будучи начальником гарнизона в одном из городов Германии, я получил предписание «встретить одного старого знакомого» и обеспечить ему ночлег. Когда «гости» прибыли, оказалось, что это Паулюс, который в сопровождении охраны и соответствующих должностных лиц следует на Нюрнбергский процесс фашистских преступников, где ему предстоит выступить в качестве свидетеля. По сравнению с февралем сорок третьего бывший фельдмаршал сильно изменился: выглядел свежее, бодрей, свободней и, по-видимому, не имел никаких причин жаловаться на здоровье. А если судить по тому, что он говорил, во многом изменилось и его мировоззрение.

Все прошло как положено. А утром, как доложил мне потом наш переводчик, уже садясь в машину, Паулюс сказал одному из сопровождавших: «Мне очень знакомо лицо этого полковника. Но я никак не могу вспомнить, где и когда мы с ним встречались…»

В том же письме Михаил Викторович прислал мне и копию одного архивного документа. Вот она: