Канта Ибрагимов - Аврора Страница 30

— Погоди, — встрепенулся Цанаев, — а сколько это стоит? Как оплатить?

— Не волнуйтесь, Гал Аладович, — улыбнулась Аврора. — Все оплачено. Ваше дело — лечиться, отдыхать и ни о чем более, как о своем здоровье, не думать.

Думать о другом в этой клинике невозможно: с утра до вечера его развозят, именно развозят в инвалидном кресле с моторчиком по разным кабинетам и лабораториям. Через три дня, в его присутствии, в его палате консилиум врачей. Цанаев мало что понимает, но понимает, что его положение незавидное, и вот вечером, как обычно, появилась родная Аврора — только так он отныне думает о ней. И она, как врачи, тоже озабочена:

— Гал Аладович, ситуация непростая. У вас два инфаркта и еще целый набор болезней.

— Инфаркт только один, и то микроинфаркт, — испуган Цанаев.

— Не волнуйтесь, ничего страшного, — успокаивает Аврора. — Нужна операция. Операция на сердце.

— А деньги?

— Не думайте о деньгах, — просит Аврора. — За все заплачено… Операция сложная, длится будет много часов. Врачи говорят, что все будетхорошо, аиначе… — она замолчала и чуть погодя: — Гал Аладович, нужно ваше согласие и согласие вашей жены.

— А ты как считаешь? — Цанаев попытался заглянуть в ее глаза.

— Надо делать. Я верю здешним врачам.

— Как ты скажешь, Аврора.

— Спросите жену.

— А надо?

— Обязательно, — твердо постановила Аврора.

— Тогда, — тяжело вздохнул пациент, — я хочу, чтобы ты присутствовала.

— Вот это не надо.

— Надо, — теперь тверд Цанаев, — мне нечего от тебя скрывать… Послушай, пожалуйста, что она скажет.

Цанаев почувствовал, как Аврора заволновалась. Почему-то это же волнение передалось и ему:

— Ты дома, в Москве? Как в Турции отдохнули? — Цанаев включил громкую связь.

— Я-то в Москве. А ты что, в Норвегии? У этой сучки? Как это старая дева поживает? Небось, молитесь, грехи замаливаете. Ха-ха, пьяница муллой стал.

— Я в больнице, — перебил супругу Цанаев. — Мне на сердце должны сделать операцию. Необходимо твое согласие.

— А зачем им и тебе мое согласие? Ты туда без моего согласия поехал. Пусть согласие твоя Аврора дает. Кстати, а кто платит за твое лечение?

— Платит Аврора, — громко ответил он.

— Ах! Даже так! Омолаживает?! Молодой и здоровый ей мужчина нужен? Ну-ну, давай. Только я хотела бы напомнить тебе байку про твоего родственника Узум-Хаджи.

— Для формальности нужно твое согласие, — перебивая процедил Цанаев.

— Молодую захотел? Делай, что хочешь. Я занята, в гостях. Прощай.

После этого разговора Цанаеву стало не по себе. Он видел, что и лицо Авроры стало пунцовым, и она первой нарушила возникшую неловкость:

— А что за байка про Узум-Хаджи? — спросила она.

— Был у нас родственник Узум-Хаджи, вроде, как и я, неудачник, посредственный человек. Предстояла ему операция аппендицита, и он стал донимать врача: «Скажи, буду ли я прежним мужчиной?» На что доктор, хорошо знавший пациента, ответил: «Станешь ли ты мужчиной или нет, я не знаю, но знаю, что прежним Узум-Хаджи ты останешься точно».

— Понятно, — Аврора вскочила и, словно на митинге, произнесла: — Во-первых, вы не «неудачник» и тем более «посредственный человек». Вы всемирно известный ученый-физик! Вы сын великого Цанаева. Во-вторых, у вас все еще впереди, и мы это докажем. А в-третьих, вашей жене надо бы напомнить другую байку: имеючи — не ценим, потерявши — плачем.

— Хм, — усмехнулся Цанаев. — Как ты слышала, моя жена не плачет и не жалеет.

— Еще не вечер, — вся взведенная Аврора стала собираться. Вдруг замерла. — Мы, точнее, я, не о том. Как насчет операции? — и увидев, что больной молчит: — Надо, обязательно надо делать. Врачи так говорят. И откладывать нельзя.

— А сколько это стоит? — виноват голос Цанаева.

— Ничего не стоит, копейки. Гораздо меньше, чем в Москве… И вообще, об этом не думайте, — она в упор глядя сверху на него: — Гал Аладович, я скажу, что все согласны на операцию.

— Я в твоих руках.

— Все и все в руках Бога. От судьбы не уйдешь.

То же самое Аврора сказала, когда Цанаева на носилках-каталке уже завозили в операционную, а он увидел на ее лице давно позабытую маску-улыбку, и понимая, что это значит, он спросил:

— Аврора, ты хочешь плакать?

— Н-нет, — она страдальчески улыбнулась, глаза увлажнились.

— Не плачь, не плачь, все будет хорошо, — успокаивал теперь Цанаев и вдруг схватил ее руку. Она не одернула. — Аврора, там, в той жизни, мы будем вместе? Скажи!

— О-об этом и думать не надо, — взмолилась она.

— Ты скажи, скажи, мы будем там вместе?.. Ты будешь рядом со мной?

— Буду, буду, Гал Аладович! Но мы еще здесь поживем. Вы долго, долго будете жить, я в этом уверена, — теперь она уже плакала и двумя руками сжимала его кисть. — Все будет хорошо. Не бойтесь.

— Я не боюсь. Ты рядом! Теперь ты вечно рядом. Ты любишь меня?

Она очень низко склонила голову и сквозь слезы, шепотом, лишь по губам видно:

— Люблю, очень-очень люблю, вечно буду любить!

— Профессор Цанаев, — доволен лечащий врач, — я с удовлетворением хочу вам сообщить, вы абсолютно здоровый человек, и ваше состояние соответствует вашему возрасту.

Гал Аладович сам это прекрасно понимал. Оказывается, как прекрасно жить, когда ничего не болит, когда ты не думаешь о дыхании, а просто свободно и глубоко дышишь, как будто заново родился на свет, и даже зрение улучшилось — словно прозрел, и мир стал совсем иным — светлым, спокойным, радостным. И все чувства обострены, в том числе и обоняние, и он уже издалека ощущает ее приближение — так она пахнет, цветет, источает аромат жизни, и сама она теперь светлая, умиротворенная и не может скрыть своей радости.

А врач продолжает:

— Тяжести не поднимать. Вредные привычки забыть. Острое, жареное и соленое не потреблять. А в целом, вы нормальный, трудоспособный мужчина. Единственно, мы рекомендуем, как реабилитацию, после операции, пару недель провести в нашем профилактории. Но это на ваше усмотрение.

— Да, уже договорились, — вместо Цанаева отвечает Аврора. — Огромное спасибо, профессор. Мы прямо сейчас уезжаем.

Всем руководила Аврора. Дорога до профилактории неблизкая, и таксист предложил, да и сам Цанаев хотел, сесть на заднее сидение рядом с ней, но Аврора безапелляционно порекомендовала Цанаеву сесть впереди.

И в профилактории никаких вольностей. Аврора даже не вошла в его номер.

— Здесь все, что необходимо, есть. Питание отличное.

— Мы даже не посидим, не поговорим? — удивился Цанаев.

— Вам надо отдохнуть, набраться сил, — деловито отвечала она. — А мне на работу. На том же такси поеду. Я вечером наберу… А вы домой позвоните.

Домой, в Москву, Цанаев принципиально не звонил, хотя очень хотелось услышать детей.

А тут жена сама позвонила:

— Тебе, серьезно, сделали операцию? На сердце?.. Я думала, ты выпил, шутишь. Как ты?

— Как в той байке. Тот же Цанаев Гал, только гораздо здоровее, спокойно дышу.

— Ну, слава Богу. Мы так волновались… А кто оплатил?

— Понятно кто. Аврора.

Долгая пауза. Цанаев слышит, как жена тяжело дышит, а затем вердикт:

— Все-таки купила мужика.

— Я не мужик, — возмутился супруг. — Я профессор Цанаев! И никто меня не купит и не продаст, — закричал он.

Однако последние слова, как он понял, уже произносились в отключенный аппарат. Это его еще более рассердило, и он быстро набрал Москву. Казалось, что там все невозмутимо, по крайней мере, голос более чем спокойный:

— Алло, я слушаю вас.

— Не смей бросать трубку, когда я говорю.

— Мобильный не бросают, просто отключают, — так она и поступила, а Цанаев еще не раз пытался ее набрать — идет сброс.

Он так занервничал, разозлился, что руки стали дрожать, ему стало плохо, и возникло одно желание, как спасение — покурить, выпить, точнее, напиться, чтобы забыть все. Но у него в кармане лишь загранпаспорт и немного российских рублей, коих даже на дорогу обратно в Москву не хватит.

Он заметался по комнате, бросился к окну: ухоженный сосновый парк, небольшой пруд; несколько человек неторопливо гуляют по аллеям. Этот сказочный, но чужой мир еще более разозлил Цанаева. Он даже не знал, что ему делать и как быть.

«Купила мужика», — эта фраза жены неотвязно жужжала в ушах и могла довести до невроза, как звонок — Аврора:

— Гал Аладович, вы чем-то расстроены? Вам плохо? Примите лекарство. Я выезжаю.

Ее голос вернул ему некое спокойствие. А когда, где-то через час, она тихо постучала в дверь и он ее увидел, сразу все плохое позабылось и ему захотелось радоваться и жить.

Аврора даже не переступила порог его номера. Вначале они сели в небольшом светлом холле; стали говорить на родном и громко, потому что сели по-чеченски, далековато друг от друга. Наверное, поэтому они привлекали внимание, а когда Цанаев начал говорить о причине своего расстройства, Аврора деликатно перебила его, предложив: