Игорь Шелест - Опытный аэродром: Волшебство моего ремесла. Страница 30

В день гибели Рейхельта сестра его заявила корреспонденту: «Я видела, как погиб мой брат, и не могу себе представить конца более красивого, чем эта смерть!»

Мы смотрим с высоты на Марсово поле. Гид что-то рассказывает, а я отвлёкся, думаю об удивительном времени авиационной зари, горячим участником которого был Париж. Воображение живо рисует, как вот здесь, на Марсовом поле, 2 марта 1784 года негодующе бушевала огромная толпа, считая себя ошельмованной предприимчивым аэронавтом Жан-Пьером Бланшаром: он собрал с публики деньги, но никак сперва не мог подняться на своём воздушном шаре… Кажется, не поспеши Бланшар в последний момент выбросить из корзины за борт всё, что можно было, и толпа разорвала бы на части и «мошенника», и его «поганый шар»!.. Но шар вдруг всплыл над головами и стал набирать высоту, и люди, мгновенно озарясь восторгом, завопили: «Виват Бланшару!.. Виват победителю воздуха!»

И было это через три месяца после первого в истории человечества полёта монгольфьера с людьми и за девять месяцев до того дня, когда Бланшару посчастливилось перелететь на аэростате из Англии во Францию через пролив Ла-Манш… Тоже впервые в истории человечества!

А дерзновеннейший облёт Эйфелевой башни Сантос-Дюмоном!.. 19 октября 1901 года Альберто Сантос-Дюмон стал самым знаменитым парижанином!.. И никому в Париже не хотелось вспоминать тех насмешек, которыми награждали чудака бразильца, транжирившего огромные деньги на постройку все новых и новых своих «летающих колбас» будто бы лишь для того, чтобы падать и удивительным образом не разбиваться…

А чудаком бразилец был действительно замечательным!.. Получив богатое наследство, он не пустился очертя голову проматывать состояние на курортах и в игорных домах, что можно было ждать от пылкого юноши, а к своим увлечениям всеми видами спорта — Альберто был отличным пловцом, яхтсменом, отчаянным вело-мото-автогонщиком! — прибавил и воздухоплавание. А тут два промышленника — Дейч де ла Мерт и Эрнест Аршдакон — объявили приз в 100 тысяч франков тому, кто первый облетит на дирижабле Эйфелеву башню… И Сантос-Дюмон загорелся идеей во что бы то ни стало завоевать этот приз!

На пятом своём творении, облегчённом до такой степени, что сам изобретатель сидел на велосипедном седле, Альберто почти достиг цели. Он уже было обогнул башню и «топал» над крышами Парижа со скоростью 12 километров в час обратно в Сен-Клу, чтобы приземлиться на место старта, но тут мотор вдруг отказал, руль потерял эффективность, и дирижабль рухнул на крышу пятиэтажного дома в центре Парижа!..

Отделавшись царапинами, Сантос-Дюмон принялся за постройку шестого дирижабля, оказавшегося наконец счастливым… Альберто превысил всего на тридцать секунд обусловленные полчаса для этого полёта, но ликующий Париж единодушно признал его победителем…

Как же распорядился Сантос-Дюмон призом в сто тысяч?.. Он и этим поразил парижан! Половину денег Альберто передал на благотворительные нужды, другую половину подарил своему механику.

Сантос-Дюмон продолжал строить новые дирижабли, много летал, не раз терпел аварии… На четырнадцатом своём дирижабле он так освоился в полётах, что пользовался им как автомобилем…

Но однажды Сантос-Дюмон услышал о полётах братьев Райт на аэроплане в Америке, и новость совершенно его ошеломила. Забросив сразу дирижабли, он немедленно взялся за проектирование аэроплана и работал так энергично, что ему удалось опередить Фердинанда Фербера, Габриеля Вуазена, Анри Фармана и Луи Блерио, уже многое сделавших для создания первых аэропланов. Своим удачным полётом в октябре 1906 года на аппарате тяжелее воздуха, напоминавшем коробчатый змей с мотором и воздушным винтом, Сантос-Дюмон всколыхнул неслыханную волну авиационного энтузиазма в Европе. В Париж потянулись смельчаки, давно мечтавшие о летании на крыльях…

Париж становился центром авиационной лихорадки. ..

А гид между тем продолжал что-то рассказывать. Я прислушался.

«Теперь взгляните вот сюда, вдоль Сены… В отдалении вы, конечно, узнали остров Ситэ и высящийся фасад Нотр-Дам… Несколько ближе и левее от реки, за зелёным массивом Тюильрийского сада, площадь Карусель, как бы обрамлённая с востока Луврским дворцом, где мы были с вами вчера… Ещё ближе к нам, в том же направлении, площадь Согласия, которую вы, очевидно, узнали по Луксорскому обелиску (бывших Фив египетских)… Обелиск этот, подаренный Луи-Филиппу Мехмедом-Али, установлен в 1836 году на месте снесённой в 1792 году статуи короля Людовика XV… По общему признанию, это самая красивая площадь Парижа. Спроектирована она в 1757 году архитектором Габриелем… Во время Великой французской революции площадь неоднократно служила местом казни и, в частности, казни Людовика XVI. — На этом гид прервался, чтобы взглянуть на часы. — Ба, а время, оказывается, подошло к обеду… Здесь мы с вами сейчас прекрасно и отобедаем!.. Туристическое агентство, вас обслуживающее, снабдило меня достаточной суммой денег, а уж я позабочусь, чтобы вам понравилась французская кухня… Итак, вперёд! Пред вами двери ресторана на Эйфелевой башне!»

С этим мы и вошли в большой зал, светлый, обильно остеклённый. Бордовый цвет портьер, обрамления эстрады и потолка… Семь люстр-гирлянд из крупных кремовых шаров… К нам подошёл толстый, вальяжный метрдотель во фраке и представился на русском языке, несколько коверкая слова:

«Мне доставляет особое удовольствие приветствовать гостей из Москвы!..»

«Вы бывали в Москве?»

«О да! И очень люблю Москву!.. Был в ней в самом конце войны… Я служил в полку „Нормандия — Неман“ механиком на истребителе Як-3… Дорогие гости, сюда, пожалуйста!.. О… как это у вас говорится… О!.. Я разобьюсь в лепешьку, чтоб вам здесь было корошо !..»

Тамарин прервался и принял записку:

«Расскажите что-нибудь о Лувре».

Он несколько помедлил.

— Что-нибудь о Лувре?.. О величайшем собрании шедевров мирового искусства, экспонированном в бесчисленных залах Луврского дворца, обежав его за три часа?.. Нет, не мне вам повторять общеизвестные восторги… Скажу только о Нике.

Неизгладимое впечатление произвела на меня древнегреческая статуя крылатой богини — Ника Самофракийская… Вот и сейчас стою перед вами и ясно вижу её, эту устремлённую вперёд мраморную, как живую , крылатую женщину… Она вроде бы на носу корабля, и взмах её крыльев вот-вот вознесёт её, оторвёт от палубы… У статуи нет головы, но она угадывается, прекрасная… Как радостен, как лёгок взмах её ангельских и в то же время таких реальных, трепетных крыльев!.. Чудо!

Позже, отыскав на карте в Эгейском море маленький остров Самофракия, я, затаив дыхание, попытался унестись воображением в 306 год до нашей эры!.. И мне представилось, с какой величайшей осторожностью трудятся люди вместе с мастером, устанавливая на краю острой и отвесной самофракийской скалы эту белокрылую Нику… И вот она, восторженная и величавая, высится над морем, будто бы готовая взметнуться, как с носа боевого корабля… А люди, кто присев, кто отойдя поодаль, не могут оторвать от неё зачарованных глаз… И никто из них не замечает, как мастер то и дело смахивает со щёк катящиеся слезы… Он плачет оттого, что воплотил в ней свою душу… А она, устремлённая навстречу порыву ветра, жадно теребящему лёгкую ткань её туники, самозабвенно трубит в боевой рог, возвещая победу, одержанную Деметрием I Полиоркетом над египетским флотом Птолемея!..

Но как несправедлива история: донесла до нас имена и победителя и побеждённого, однако утратив в пыли веков имя великого Мастера.

Ну и ещё два слова, коль об этом начал. Как и Ника Самофракийская, знаменитая Венера Милосская установлена в отдельном помещении, вроде бы угловом, чтоб ничто не отвлекало. У стены — скамья, можно посидеть — в Лувре разрешается! — подумать…

Гид сказал; «На этой скамейке сиживал Иван Алексеевич Бунин. Одно время он приходил сюда каждую неделю. Смотрел подолгу и тихо плакал…»

Заканчиваю, дорогие друзья.

В ночь перед отлётом я бродил один по Парижу, Он особенно красив в переливе световых реклам и ярко освещённых витрин. На Больших бульварах почему-то вдруг вслух читаю синие светящиеся буквы: БРАБАНТ… Отель «Брабант»… Мучительно думаю: «Почему это название мне так знакомо!..» В конце концов вспомнил… Когда-то, интересуясь ранней авиационной историей, вычитал в старом журнале, что в 1909 — 1910 годах пионеры русской авиации — Михаил Ефимов, Николай Попов, Игорь Сикорский, Александр Васильев, Сергей Уточкин, Лев Мациевич и многие их последователи, приезжая в Париж учиться летать, останавливались в отеле «Брабант»… Так вот где стихийно образовался тогда русский авиаторский клуб!.. Вот где в многочасовых спорах они пытались докопаться до истины: какой аппарат перспективней — биплан или моноплан!.. Какой из двигателей надёжней — «Гном», «Анзани» или «Антуанетт»?.. Наконец, какой из авиаторских школ отдать предпочтение — школе Анри Фармана или Луи Блерио?..