Сергей Михеенков - Солдатский маршал [Журнальный вариант] Страница 30

Читая немецкие документы того периода и дневники фон Бока, Гальдера, Гудериана, воспоминания офицеров, командовавших в период московских боёв полками, батальонами и ротами, а также рядовых солдат вермахта и СС, невольно приходишь к мысли о том, что все они не вполне отдавали себе отчёт, с кем имеют дело.

Гигантской группировке фон Бока, которой предстояло исправить историческую ошибку Наполеона, а именно — разбить русские войска и с триумфом войти в Москву, — противостояли три фронта: Западный (генерал- полковник Конев), Резервный (маршал Будённый) и Брянский (генерал- полковник Ерёменко).

По данным Института военной истории, силы советских фронтов насчитывали 1 250 019 человек.

В центре обороны стояли армии Конева. Их было шесть: 16‑я (генерал- лейтенант К. К. Рокоссовский), 19‑я (генерал–лейтенант М. Ф. Лукин), 20‑я (генерал–лейтенант Ф. А. Ершаков), 22‑я (генерал–майор В. А. Юшкевич), 29‑я (генерал–лейтенант И. И. Масленников), 30‑я (генерал–майор В. А. Хоменко).

Армии к тому времени стали небольшими. Согласно решению Ставки, к осени практически был завершён переход к системе небольших армий в пять, максимум шесть дивизий без корпусных управлений. По штату от 29.07.41. дивизии, в свою очередь, тоже были уменьшены почти на 30 % и теперь имели в своём составе 11 634 человека. К 17 сентября из стрелковых дивизий изъяли вторые артполки. В распоряжении командира дивизии для огневой поддержки полков оставался один артполк при 16 орудиях калибра 76 мм и 8 — 122 мм. Сократилось также количество автомобильного и гужевого транспорта. Таким образом, к началу осеннего немецкого наступления на Москву советская стрелковая дивизия, укомплектованная по полному штату, в полтора раза уступала немецкой пехотной по всем основным показателям, а по орудиям и миномётам в 2,1 раза.

Кроме того, многие дивизии с августа практически не выходили из боёв, проводя частные наступательные операции, и не имели даже сокращённого штата.

Когда Конев объехал свои войска и на месте ознакомился с обстановкой, когда воочию увидел то, о чём докладывали командармы, — растрёпанные в летних боях дивизии, маршевые роты, поступающие из тыла необученными и безоружными, когда батальонами командуют лейтенанты, на взводах в лучшем случае сержанты из резервистов, многие бойцы не знают материальной части винтовки, не хватает специалистов — пулемётчиков, миномётчиков, артиллеристов, — в общем, когда новый комфронта понял, на какое хозяйство его определила Ставка и судьба, с присущей ему энергией принялся наводить порядок. Уже 19 сентября был издан приказ по фронту о переходе на сокращённые штаты и полном укомплектовании подразделений. Приходилось идти на самые радикальные меры, чтобы повысить боеспособность войск. К примеру, были расформированы 170‑я и 98‑я стрелковые дивизии, а их остатками и матчастью доукомплектовали дивизии 22‑й армии, нуждавшиеся в пополнении и оснащении.

«Мне было ясно, что войска Западного фронта ослаблены, — вспоминал маршал, — имеют недостаточную численность, были полки, которые насчитывали всего 120 человек, в некоторых дивизиях осталось по 7–8 орудий. Мы испытывали недостаток в артиллерии, в противотанковых средствах, даже бутылок с горючей смесью не хватало, а в то время они были основным средством борьбы с танками. Были и такие части, где недоставало стрелкового оружия. К моменту, когда я принял фронт, запасный полк, например, совсем не имел винтовок. Дело не в том, что кто–то этого не предусмотрел, а в том, что немцы разгромили ряд складов, находившихся на территории Белорусского военного округа, и оружие приходилось доставлять с центральных складов, которые были от Москвы на большом удалении».

14 сентября 1941 года Сталин срочно вызвал Конева в Ставку. Новый комфронта прервал свою поездку по подразделениям и прибыл в Москву.

Конев: «Встреча со Сталиным происходила в присутствии членов Государственного Комитета Обороны. Сталин предложил мне доложить о состоянии фронта и о положении войск. Однако в ходе дальнейшей беседы обсуждению подвергся ряд вопросов, непосредственно не относившихся к фронтовым делам, — это были общие вопросы строительства Советской Армии. Обсуждался также вопрос о награждении командиров орденами, не следует ли создать отдельные ордена для командиров частей, соединений, командующих армиями и фронтами, а также офицерского состава. Сталин спросил, как я смотрю на то, чтобы установить ордена Кутузова и Суворова. Конечно, я поддержал это предложение, поддержали его и присутствовавшие члены Государственного Комитета Обороны. Сталин тут же поручил начальнику тыла Советской Армии А. В. Хрулёву разработать статут полководческих орденов, которыми во время войны стали награждать офицеров и генералов Советской Армии».

Эти воспоминания маршал надиктовал уже после написания «Записок командующего фронтом». Прошли годы, миновали времена, и уже стало возможным кое–что (пока ещё немногое) осмыслить по–новому. И неважно, что, видимо, по инерции маршал называет Красную армию Советской Армией. Суть в другом.

Самое тяжкое своё поражение Конев испытал именно тогда, под Москвой, когда ему был передан Западный фронт.

Конечно, когда только что назначенного на должность комфронта, прибывшего с передовой, где не хватало винтовок и бутылок с горючей смесью, в Ставке начали спрашивать, что он думает по поводу учреждения орденов Суворова и Кутузова, ему, обескураженному, ничего другого не оставалось, как отвечать по существу заданного вопроса. И надеяться на то, что разговор всё же вернётся к более насущному.

Но: «Ставка на этом совещании не обсуждала со мной задачи фронта, ничего не было сказано об усилении фронта войсками и техникой, не затрагивался вопрос и о возможности перехода фашистских войск в наступление. Генеральный штаб также не дал никакой ориентировки».

Конев вернулся в штаб фронта в Касню. На душе было неспокойно. Начальник штаба фронта генерал Соколовский тут же подал донесения авиационной и агентурной разведки: противник, прикрываясь вялыми действиями на фронте своей обороны, производит активную перегруппировку в своём тылу; установлен подход к фронту новых частей, в том числе танковых и моторизованных, в частности, в районе Духовщины на стыке 19‑й и 16‑й армий, в районе Задня — Кардымово и на левом крыле 20‑й армии. Армейская и дивизионная разведка подтверждала эти данные.

В ту же ночь штаб подготовил директиву для командармов: активизировать непрерывную боевую работу всех видов разведки на всех участках; действовать сильными разведотрядами, главным образом ночью; держать противника в постоянном напряжении, проникать в его тыл, дезорганизовывать работу штабов; уточнить группировку противника, стыки подразделений, резервы перед фронтом армий.

Конев–мемуарист очень деликатен. Нет в его книгах попытки перевоевать какое–то сражение или бой задним числом и навязчивой идеи поиска виновных. Вот и здесь он словно бы мимоходом говорит о создании прочной обороны с выводом войск в резерв. Что это означало? А означало это то, что войска обучались маневру отступления, отходу на резервные позиции. Второе: как бы ни было тяжело на передовой, но командиры частей и соединений получили приказ комфронта создавать собственные резервы, и резервы создавались. Вскоре это поможет некоторым дивизиям и полкам вырваться из окружения с минимальными потерями, более успешно действовать во время обороны и в момент прорыва.

Имел некоторый резерв и командующий: дивизии, которые были особенно ослаблены и нуждались в пополнении и вооружении, он приказал вывести во второй эшелон и пополнять их по мере поступления из тылов маршевых подразделений. Вооружали их тем, что поступало из оружейных и артмастерских, а также передавали новую технику, винтовки и автоматы, выделенные Ставкой для оснащения и усиления Западного фронта. Основные грузы, обещанные фронту — пушки, гаубицы, миномёты, грузовики, пулемёты, автоматы, винтовки, гранаты и бутылки с КС, — как говорят военные, с прибытием задерживались.

Поскольку новой техники и вооружения поступало мало, Конев приказал отремонтировать и поставить в строй всю покалеченную, но вывезенную с поля боя технику, особенно танки и артиллерийские орудия, миномёты. Ремонтировалось и стрелковое вооружение. Особенно не хватало пулемётов — чтобы перекрыть надёжным огнём особенно беспокойные и опасные участки обороны.

Конев: «Несмотря на принятые меры, плотность обороны и в противотанковом отношении, и в артиллерийском была явно слабой. Ощущался острый недостаток стрелкового вооружения».

В конце семидесятых годов в одной из деревень, входившей в 41‑м году в Смоленскую область, мне удалось отыскать бывшего старшину, воевавшего под Вязьмой и попавшего там в плен. Ефим Трифонович Половой осенью 41‑го года призывался уже на четвёртую войну. Сейчас бы такого назвали профессиональным солдатом. Таковым он по существу и был. На призывной пункт он прибыл в форме, в которой полгода назад прибыл из Западной Белоруссии. Затем, когда из запасного полка их маршевый батальон прибыл на передовую, он, кроме кадровых офицеров, командиров рот, был единственным, кто имел военную форму. Возможно, именно поэтому ему дали винтовку. Большинство были вооружены винтовками старого образца, по три–четыре винтовки на отделение, из них половина учебные, с рассверленными патронниками. Когда стали приближаться к передовой, всем выдали по тридцать патронов, даже тем, у кого не было винтовок, и по три запала для гранат образца 1914 года. «Когда те запалы раздавали, — вспоминал Ефим Трифонович, — я спросил: а где же, мол, гранаты? Там, сказали, на передовой, там и гранаты, и винтовки, и пулемёты. На передовой, сказали, всё получите. Получили…» А получил Ефим Трифонович 8 октября 1941 года контузию и осколок в бедро размером с ладонь, который ему вытащили уже в лагерном лазарете. Чудом выжил в плену. Вернулся в свою родную деревню и всю жизнь вспоминал свой единственный бой под Вязьмой, который начался утром на рассвете 8 октября и закончился для него около полудня того же дня.