Колыбельная Аушвица. Мы перестаем существовать, когда не остается никого, кто нас любит - Марио Эскобар Страница 30

– О чем ты говоришь, Людвика?! Я просто бедная мать, которая пытается заботиться о своих детях, – ответила я.

– Нет, Хелен. Тебя нам послал Бог. Нам так нужен был глоток надежды, и вот появилась ты со своей прекрасной семьей.

Ты заставляешь меня снова гордиться принадлежностью к человеческому роду, Хелен Ханнеманн.

Эти слова придали мне сил, которые я разом потеряла, когда мне пришлось покинуть Иоганна.

– Пока я жива и у меня есть силы, я сделаю все возможное, чтобы нацисты относились к нам как к людям. Это будет нелегко, но мы постараемся не терять наше достоинство, – сказала я.

Моя подруга выпрямилась и подняла высоко голову. К ней вернулась часть ее гордости, которую она потеряла, приехав в Аушвиц. Я видела, как из ее глаз уходит страх. А ведь это было главное оружие нацистов – господство посредством страха.

Спустя несколько месяцев я вспомнила наш разговор. Людвика оказалась права. Тогда, в конце лета, и вправду приближался шторм, хотя какое-то время мы надеялись, что он минует нас стороной.

Глава 13

Октябрь 1943 года

Аушвиц

К осени 1943 года стало понятно, что нацисты теряют былую мощь и начинают проигрывать войну. Начали приходить новости о больших потерях на русском фронте, о продвижении союзников в Италии и уничтожении большей части немецкого воздушного флота. С начала лета немецкие города регулярно подвергались бомбардировкам – мы сами видели, как в сторону Германии летят тяжелые самолеты.

В Аушвице ситуация тоже накалялась. Из-за военных неудач охранники бесчинствовали, а наш куратор – доктор Менгеле – стал более раздражительным.

Почти все время он проводил на железнодорожной станции или в бараках лазарета, куда по его приказу для экспериментов доставляли близнецов. Никто не знал, чего он добивался от этих бедных созданий, хотя некоторые говорили, что он поставил себе целью увеличить плодовитость немецких матерей, чтобы они заполнили всю землю своим потомством. Для нацистов женщины были фабриками по производству детей. Мы должны были производить сильных, здоровых детей для Рейха, который затем забирал бы их и бросал в огонь войны. Сколько же мальчиков погибло за своего безумного вождя в России или Африке?

Менгеле лелеял мечты о том, чтобы снабжать нацистскую машину уничтожения тысячами и тысячами невинных существ арийской крови. Детский сад и школа, по всей видимости, теперь его нисколько не интересовали. Несмотря на мои неоднократные просьбы выделить нам необходимые для детей материалы, он только отсылал формальное письмо коменданту лагеря или попросту игнорировал меня. Мы превратились в сломанную игрушку, играть в которую уже неинтересно.

Несмотря на кучу проблем и общее ухудшение лагерной жизни, в лагере открылась школа для мальчиков постарше. Блаз посещал занятия, совмещая их с дневными репетициями цыганского оркестра. А в свободное время помогал мне в яслях и с младшими детьми.

Однажды вечером сын пришел в нашу комнату очень взволнованный. Оказывается, на следующий день некоторые офицеры лагеря решили послушать наш оркестр. И музыканты боялись, что если их выступление зрителям не понравится, то у всех могут быть серьезные проблемы. Я решила воспользоваться этим случаем, чтобы попросить о помощи детскому саду с учебными материалами и продуктами.

Музыка, звучавшая в тот прохладный день, заставила всех нас на несколько минут позабыть о тягостной реальности. Я закрыла глаза и мысленно перенеслась в то время, когда я была счастлива и были счастливы мои дети. Прекрасные звуки, казалось, одинаково действовали как на жертв, так и на их палачей. Творимое ими зло не отменяло того факта, что они тоже были измученными душами, которые тонули в океане ненависти и жестокости.

Когда я открыла глаза, передо мной предстала прекрасная картина: мой сын, с впечатляющим мастерством играющий на скрипке. Он так напоминал мне Иоганна в молодости: та же простая элегантность и расслабленная поза, те же глаза, та же немного печальная улыбка. Скрипка печально пела в его руках, пробуждая наши лучшие чувства, которые мы в последние месяцы подавляли в себе.

Менгеле сидел недалеко от меня, и каждый раз, поворачиваясь, я видела его восхищенное лицо. За те несколько месяцев, что я его знала, он очень изменился. Он напоминал главного героя «Портрета Дориана Грея» Оскара Уайльда, продавшего свою душу дьяволу в обмен на сохранение молодости и красоты. И хотя внешне он и остается привлекательным, внутреннее его состояние со временем ухудшается, что заметно по портрету, который он хранит взаперти в своей комнате. В конце концов на картине появляется образ чудовища.

Раньше я никогда не воспринимала Менгеле в таком ключе и не могла выразить словами свое отношение к нему. Мне он внушал ужас. Однажды Зося – одна из ассистенток доктора в его экспериментах – пришла в школу, чтобы забрать двойняшек. Я проводила ее до двери, и как только мы оказались на улице, она велела двум девочкам пройти немного вперед по дороге, закрыла лицо ладонями и разрыдалась:

– Я больше не могу. Если бы я раньше знала, что этот сумасшедший делает с бедняжками… Каждый день, просыпаясь, я говорю себе, что помогаю ему в последний раз, – рыдала она. – Первая моя мысль – броситься на забор, где проходит ток, и покончить со всем этим, но у меня не хватает смелости.

– Это ненадолго, Зося. Скоро нацистов разобьют и нас освободят отсюда, – попыталась я утешить ее.

– Но пока этого не произошло, это чудовище продолжит мучить несчастных детей.

Ее слова пробрали меня до мозга костей. И прежде ходили слухи о том, что происходит в бане и в четырнадцатом бараке лазарета, который некоторые заключенные называли «зоопарком». Но вот я услышала о бесчеловечных опытах из первых уст – от одной из помощниц самого доктора. И это стало настоящим потрясением.

– Каждый день мы проводим эксперименты на детях разных возрастов. Обследуем, проводим опыты, пытаясь изменить цвет их глаз. Очень многие умерли от инфекций или остались слепыми. Сейчас мы заражаем детей всевозможными болезнями, чтобы потом убить их и сделать вскрытие. Это ужасно! Я не могу больше этим заниматься!

Я обняла ее, пока чуть поодаль нас дожидались близняшки – Елена и Жозефина, две красивые еврейские