Георгий Свиридов - Стоять до последнего Страница 31

Лейман обмяк и, воздев глаза к небу, стал шептать молитвы. Он благодарил и Бога, и деву Марию, и всех святых.

За спиной у подполковника, под осинкой, примостился Матвей Александрин. Поддев ножом и сломав никелированный замок, он раскрыл саквояж. В темных зрачках Матвея забегали искорки:

— Командир, можно пирушку закатывать!

Александрин выкладывал на траву толстые куски копченой колбасы, белый кирпичик хлеба, полголовки сыру, мясные консервы в плоских круглых железных коробочках, сгущенное молоко, пачки галет, печенья, две пузатенькие бутылки французского коньяка, пять плиток шоколада… На дне лежали маленькие ярко разрисованные коробочки с какими-то круглыми пилюлями.

— Лекарство, да? — поинтересовался Тагисбаев.

— Витамины, — ответил со знанием дела Матвей.

Оглядев припасы, Миклашевский велел резать колбасу и сыр, а консервы приберечь. Кто знает, какой путь впереди?

Тагисбаев вынул нож и на разостланную гимнастерку стал раскладывать еду.

Глава тринадцатая

Дратунь, не упуская из виду Петьку, шел по чуть приметной в траве тропинке. Тропинка петляла, вроде бы кружила на одном месте, но Дратунь часто поглядывал на звезды, на высокое, перепоясанное Млечным Путем небо, на половину луны, висевшую над лесом, и все время убеждался в том, что парнишка ведет его в строго выбранном направлении — держит путь к югу. Василий мысленно представил карту местности, ее он хорошо знал, налетать в этих краях в мирное время пришлось не один десяток часов, и понял, что находятся они где-то западнее станции Струги Красные, неподалеку от неширокой реки с устрашающим названием Люта.

Тропинку обступали со всех сторон высокие деревья. Строгие и ровные, словно колонны, поднимались до самого неба могучие, медного цвета стволы сосен. Огромные ели, мохнатые и разлапистые, тянулись за соснами и порой обгоняли их в росте. Попадались и кряжистые дубы, они стояли богатырями, их раскидистые узловатые ветви как бы раздвигали вокруг себя толпу любознательных лесных деревьев. Кое-где голубели стволы осинок, ласкали взгляд белизной березки.

У небольшой речонки они остановились. Неожиданно Василий, стоявший рядом, схватил Петьку за руку и молча повернул направо. Петька взглянул и замер. Метрах в тридцати от них, у куста орешника, свесившегося к воде, стоял лось. Был он крупный, темно-серого цвета, ноги тонкие, жилистые, а на голове, как ветки, росли раскидистые рога. Нагнувшись к реке, лось пил. Утолив жажду, поднял голову, и с темных губ его, с редкой серой бороденки стекали капли воды.

Почуяв людей, лось насторожился, потянул раздувшимися ноздрями воздух. Петька хотел было сказать зверю что-то ласковое, успокаивающее, но лось вдруг одним прыжком сиганул на берег и, ломая кусты, тотчас исчез в лесу.

— Красавец! — не удержался Дратунь.

— Большой, как корова, — сказал Петька, — и пугливее зайца.

Тропинка, петляя среди деревьев, вывела летчика и Петьку к березовой роще.

— Грибов уйма! — вздохнул Петька.

За березняком снова темнел ельник. Когда совсем рассвело и деревья потеряли свою таинственность, где-то поблизости ухнул тяжелый взрыв. Василий встрепенулся, полусонное оцепенение слетело с него. Не успел он осмотреться, раздались еще два приглушенных взрыва.

— Бомбят?.. Наши, да?

Дратунь, окинув взглядом побледневшее небо с потухающими звездами, покачал головой:

— Ни одного самолета…

— Бьют из пушек, да? — тихо спрашивал Петька.

— Не похоже.

— Тогда что же?

— Надо взглянуть. Но отсюда ни черта не увидишь.

— А тут скоро холмище будет. С него Струги Красные видать. Мы сюда часто с отцом на рыбалку приезжали. И наш пионерский лагерь за тем холмом… Вон, смотрите, какой холмище! Оттуда все видать!

— Тише! — Дратунь остановился.

Местность, куда они забрели, Василию не нравилась. В случае опасности даже скрыться некуда, хоть полезай в болотную тину. Вторично купаться в грязной жиже ему не хотелось. Какая-то смутная тревога охватывала Дратуня, хотя никаких причин для волнения, если не считать тех далеких взрывов, не было. Однако предчувствия редко обманывали его.

— Дядя Вась, смотри… Журавушка, — тихо выдохнул Петька, показывая на край болота.

Журавль находился неподалеку. Он прогуливался по краю болота, лениво подбирая корм. Вдруг птица почему-то насторожилась. Вытянув шею, журавль прислушался и крикнул громко. Тут же из-за кустов показалась его подружка. Быстро перебирая длинными ногами, они после короткого разбега замахали крыльями. Тревожно курлыкая, сделали круг и улетели.

— Нас испугались, — сказал Петька.

— Чуткая птица.

— Дядь Вась, можно вас спросить? — Петька заглянул в лицо летчику.

— Валяй.

— За что вам орден Красной Звезды дали?

— Долго. Петруха, рассказывать.

— Много немецких самолетов сбили? — допытывался парнишка.

— Немецкие тоже приходилось сбивать, а орден у меня за Монголию.

Дратунь мог бы поведать о славных боях летом позапрошлого года против японцев на восточной границе Монгольской Народной Республики, в районе реки Халхин-Гол, но за болотом в утренней тиши послышался яростный собачий лай.

— Собаки брешут, — удивился Петька, — вроде бы на охоте…

— Какая сейчас охота!.. — чертыхнулся Дратунь, прислушиваясь к выстрелам.

— Стреляют, да? — Петька вопросительно взглянул на летчика. — Вот еще… Слышите?

— Да, слышу.

Перестрелка становилась все ожесточеннее. Дратунь вслушивался. Одни автоматные очереди. Автоматы, конечно, немецкие, по звуку определить можно. Редкие пистолетные хлопки… Все больше стрекочут автоматы. Видно, они и у тех, и у других. Дратунь хмурился, стараясь по темпу и характеру перестрелки определить силы. Если автоматы и у наших, значит, там нерегулярные части, пробиваются к своим окруженцы. А может быть, наша спецгруппа? Ведь только что ухнули взрывы. Подорвали объект и уходят…

Дратунь вынул пистолет. Одна обойма полная и еще шесть патронов. Не ахти как вооружен. Но он не стал долго раздумывать. Его место там, где сражаются наши.

— Веди, — попросил он Петьку. — Самой ближней… Понимаешь? Самой ближней!

— Можно прямиком… Через болото, — ответил Петька, загораясь решительностью летчика: ему страсть как хотелось увидеть настоящий бой!

— А пройдем?..

— Мы тут клюкву собирали, — выпалил Петька, не уточняя подробностей: в этих болотистых местах он всего один раз бродил, да и то на спор. — Вон кривая березка, у нее сухая ветка торчит, рядом ива, дальше будет сломанная осина… Тут приметная дорога. Пошли!..

— Пошли, — согласился Дратунь.

Немцы появились неожиданно. Рассыпавшись цепью, они полукольцом охватывали высотку. Первым их заметил Тагисбаев. Чуткое ухо степняка уловило чуть слышное собачье повизгивание. Откуда здесь собаки? Чьи они?

Бердыбек, быстро дожевав кусок колбасы, вскочил на ноги.

— Ты куда? — остановил его Миклашевский.

— Там собаки… Пойду посмотрю.

— Показалось, — сказал Матвей.

Тагисбаев, прихватив автомат, неслышно скользнул в кусты. Вначале Бердыбек не поверил своим глазам: два немца находились в двухстах метрах от него, бежали пригибаясь, держа натянутые поводки, на которых рвались вперед крупные овчарки… У Тагисбаева во рту стало сухо. Вскинув автомат, он тщательно, как на стрельбище, прицелился и выстрелил. Первый немец уткнулся лицом в траву. Его пес хрипло залаял, пытаясь сорваться с ремня. Пса тут же поддержали нетерпеливым лаем еще три овчарки. Подножие вершины сразу ожило. Немцы, молча бежавшие за проводниками с собаками, открыли пальбу из автоматов.

— Нас окружают! — закричал Тагисбаев. — Тревога!..

Миклашевский и Александрин схватили автоматы. Подполковник Лейман тоже встрепенулся. Наконец-то идут свои!.. Он выпрямился и, стараясь быть хозяином положения, повелительно крикнул:

— Рус швайне! Развязайт рука официрен! Шнель! Стреляйт нет! Я есть большой официрен! Обещайт тебе, тебе и тебе хороший плен! Обещайт жизню!..

Игорь поднял толстый портфель. Куда его деть? Был бы заплечный мешок, можно бы сунуть туда. А нести в руках нельзя, мешает, — все время надо наготове держать автомат, чтобы отстреливаться. Но и бросать важные документы — а Миклашевский не сомневался, что ему попались важные штабные бумаги, — не хотел. И тут он придумал, вспомнил школьные годы. Быстро расстегнул ремень и, продев сквозь ручку, привязал портфель себе к животу, затем схватил Леймана за грудки, тряхнул и рывком поднял на ноги.

— Вставай!

— Уходить надо! — кричал Александрин, отстреливаясь от наседавших гитлеровцев. — Игорь! Кончай с гадом!..

— Успеем!

Миклашевский повесил на шею два автомата, подумал, потом наклонился, взял дергающегося немца за ремень, приподнял и взвалил, как мешок, на плечи.