Лоран Бине - HHhH Страница 31

В перерыве между таймами военный комендант Киева генерал Эберхард[167] зашел в раздевалку к украинским футболистам и сказал им: «Браво! Вы прекрасно играли, и мы это оценили. Вот только теперь, во втором тайме, вы должны уступить. Должны! Команда люфтваффе никогда не проигрывала, а уж на оккупированной территории — тем более. Это приказ. Если одержите победу, будете казнены. Все».

Футболисты молча выслушали Эберхарда, а когда вышли на поле — после нескольких мгновений неуверенности, — не сговариваясь, приняли решение: они играют как обычно. Вот забит один гол, другой… а вот уже и победа — со счетом 5:1. Украинские болельщики ликуют. Немцы злятся, кое-кто стреляет в воздух, но никого из игроков пока не трогают, потому что оккупанты еще надеются смыть оскорбление в следующем поединке.

Матч-реванш назначается через три дня — об этом извещают расклеенные по всему городу афиши. И к этому матчу оккупанты для укрепления своей команды срочно привозят из Германии профессиональных футболистов.

Начинается второй матч. Стадион снова полон под завязку, только на этот раз вокруг — части СС. Официально — для обеспечения порядка. Немцы снова, как и в прошлый раз, открывают счет, но украинцы выигрывают со счетом 5:3. К концу матча болельщики киевской команды на седьмом небе, игроки бледны как смерть. Немцы стреляют в воздух. Немцы бросаются на поле. Трем игрокам украинской команды воцарившаяся суматоха помогает скрыться в толпе, они пройдут войну и выживут, остальных арестуют и четверых сразу же отправят в Бабий Яр, где и окончится их жизнь. Перед тем как получить пулю в затылок, стоя на коленях перед рвом, капитан и вратарь киевлян Николай Трусевич успевает крикнуть: «Советский спорт никогда не умрет!»

Вслед за ним погибают и остальные трое. Сегодня перед киевским стадионом «Динамо» можно увидеть памятник — гранитную глыбу с горельефными фигурами четырех казненных захватчиками футболистов.

Существует множество версий этого легендарного «матча смерти». Некоторые утверждают, что был проведен еще один, третий, матч, украинцы выиграли его с разгромным счетом… 8:0 — и только после этого были схвачены и казнены. Но мне кажется самой достоверной именно та версия, которую излагаю здесь, к тому же в главном сходятся все варианты. Боюсь, я все-таки допустил кое-какие ляпы, что, наверное, естественно и объясняется дефицитом времени на по-настоящему глубокое расследование сюжета, не имеющего прямого отношения к Гейдриху; только разве я смог бы говорить о Киеве, не вспомнив этой невероятной истории.

На письменном столе Гитлера растут стопки докладов Службы безопасности, посвященных возмутительному отношению в Протекторате к установленным для него правилам. У чешского премьер-министра Алоиса Элиаша[168] постоянная связь с Лондоном, то и дело выявляются акты саботажа, до сих пор действуют подпольные организации — причем на всей территории; все чаще слышатся на улицах и в общественных местах подстрекательские речи, широко развит черный рынок, снизился на 18 % выпуск промышленной продукции… ситуация, которую описывают люди Гейдриха в своих донесениях, представляется взрывоопасной. Между тем с открытием русского фронта производительность чешской промышленности, одной из лучших в Европе, начинает приобретать для рейха жизненно важное значение. Ведется война, стало быть, необходимо, чтобы заводы «Шкода»[169] работали на полную катушку.

Каким бы Гитлер ни был параноиком, дураком он, скорее всего, не был и вряд ли позволил бы обвести себя вокруг пальца. Он наверняка знал, что Гейдрих, страстно желающий занять место протектора Чехии и Моравии Нейрата, заинтересован в том, чтобы сгущать краски и тем самым дискредитировать политику старика-барона. Но с другой стороны, Гитлер терпеть не мог слабаков (баронов, впрочем, тоже), и свежие новости из Праги стали той самой последней каплей, которая переполняет чашу. Местное население уже с неделю как усердно следует исходящему от Бенеша и его лондонской клики призыву бойкотировать оккупантскую прессу… На самом-то деле беда небольшая, но ведь это явная демонстрация того, что в стране сохраняется влияние чешского правительства в изгнании, и тут уже речь идет об умонастроении общества, чрезвычайно неприятном для оккупантов. Если вспомнить о ненависти Гитлера к Бенешу, сразу станет ясно, в какое бешенство пришел фюрер, познакомившись с пришедшей из Праги информацией.

Гитлеру известно, что Гейдрих — карьерист, готовый на все ради достижения своих целей, но это его нисколько не задевает; впрочем, тут ведь нечему удивляться: разве он сам не таков? Гитлер уважает Гейдриха за то, что в том беспощадность политика удачно сочетается с чиновничьей деловитостью, а если прибавить к этим двум качествам третье — верность фюреру, подвергнуть сомнению которую ни у кого никогда и мысли не возникало, вот вам и три главных свойства идеального нациста. Не говоря уж о внешности: Гейдрих-то точно выглядит чистокровным арийцем. Гиммлер, каким бы он ни был «верным Генрихом», никогда не сможет соперничать с ним в этом плане. Стало быть, вполне возможно, Гитлер восхищается Гейдрихом. Возможно и то, что Гейдрих и Сталин — всего две современные фюреру личности, удостоенных его восхищения. И при этом Гитлер, кажется, совсем не боялся Гейдриха, что при его паранойе более чем странно. Может быть, он ставил себе целью разжечь соперничество между Гейдрихом и Гиммлером. Может быть, он думал, как и говорил своему рейхсфюреру, что досье о предполагаемом еврействе Гейдриха — самая надежная гарантия его преданности. А может быть, в белокурой бестии до такой степени воплотился нацистский идеал, что Гитлер даже и предположить не мог со стороны этого человека ни предательства, ни измены, ни отступничества.

Как бы там ни было, Гитлер, видимо, позвонил Борману и поручил тому созвать в «Волчьем логове», главной штаб-квартире фюрера, расположенной под Растенбургом[170], антикризисное совещание. И в ставку сразу же были приглашены Гиммлер, Гейдрих, Нейрат и его статс-секретарь Франк — бывший книготорговец из Судет[171].

Франк появляется первым. Это высокий человек лет пятидесяти с лицом мафиозо, прорезанным глубокими морщинами. За завтраком он обрисовывает Гитлеру картину происходящего в Протекторате, в точности подтверждающую донесения Службы безопасности. Тут прибывают вместе Гиммлер и Гейдрих, и последний делает блестящий доклад, в котором не только обозначает проблемы, но и предлагает способы их решения. На Гитлера это производит самое благоприятное впечатление. Нейрата задержала плохая погода, он приезжает только на следующий день, и к тому времени не остается уже ни малейших сомнений насчет его судьбы. Гитлер ведет себя с Нейратом так, как обычно вел себя с генералами, которых хотел отстранить от командования: ему предлагается бессрочный отпуск по состоянию здоровья. Место протектора освободилось[172].

27 сентября 1941 года контролируемое немцами Чешское телеграфное новостное агентство опубликовало следующий документ:

Рейхспротектор Богемии и Моравии, министр рейха и почетный гражданин господин Константин фон Нейрат счел своим долгом испросить у фюрера длительный отпуск по состоянию здоровья. Поскольку сейчас, в условиях войны, рейхспротектору следует работать полный день, господин фон Нейрат обратился к фюреру с просьбой временно освободить его от должности и назначить на период его отсутствия заместителя. Принимая во внимание сложившиеся обстоятельства, фюрер не мог отказать рейхспротектору и назначил на все время, пока будет длиться болезнь рейхсминистра фон Нейрата, исполняющим обязанности протектора Богемии и Моравии обергруппенфюрера СС, шефа политической полиции Рейнхарда Гейдриха.

Для того чтобы Гейдрих мог занять столь высокий пост, его сделали обергруппенфюрером, то есть он получил второе по значимости в иерархии СС звание — на первом месте оставался Гиммлер в чине рейхсфюрера. Выше мог быть только оберстгруппенфюрер, но в сентябре 1941-го этого звания никто еще не носил, да и к концу войны его удостоят всего четверых[173].

Ну и сейчас Гейдрих наслаждается этим решающим этапом в неуклонном, пусть и не всегда прямом, восхождении. Он звонит жене, та поначалу явно не радуется тому, что теперь придется жить в Праге (Лина впоследствии утверждала, что с ее стороны в ответ не прозвучало ничего кроме: «Ох, лучше бы ты стал почтальоном…» — но уж слишком она потом чванилась своим новым статусом, чтобы это хоть как-то вязалось с якобы сказанными ею тогда словами), и он просит: «Попытайся понять, насколько важно для меня это назначение! Я буду избавлен от грязной работы. Я наконец-то перестану быть помойкой рейха!» Помойка рейха — так, стало быть, он воспринимал свои обязанности шефа гестапо и Службы безопасности. Обязанности, которые он все-таки и дальше будет исполнять с не меньшей отдачей и не меньшей пользой для Германии.