Олена Степова - Все будет Украина Страница 31

И я не стала верить меньше, нет. Я просто стала ближе к Нему, убрала посредников. И закат снова стал похожим на мальвы, растущие под старой глиняной мазанкой в селе Провалье, и степь, снова дарит мне крылья и полет. Да, тьма, которую я увидела тогда на границе, стала чернее и опустилась на мою землю. Но, ведь она не знает истории и силы моей земли, умноженной на любовь и веру.

Но, каждый раз, гладя ладошкой, сухую, а теперь и пропитанную кровью, землю Провальских степей, я буду шептать ей, чтобы она, земля моей силы, донесла до него, знакомые слова, чтобы он знал, я не перестала молиться, даже за тех, кто стоял напротив меня с автоматом: 

Если ты заболел, занемог тяжело,

И, не можешь с постели подняться,

Значит, так суждено, по грехам нам дано

И не надо роптать и бояться.

Если будут печаль, и болезни, и скорбь,

Если в чем-то страдать нам придется,

Никого не вини, а всегда говори:

«Все от Бога нам грешным дается».

Слава Богу за все,

Слава Богу за все,

Слава Богу за скорбь и за радость!

По причине подвально-подпольной жизни у посельчан резко разболелись зубы. Ну, прямо эпидемия зубной хвори, приключилась. Ходят такие жалкие, расфлюснутые, перекошенные, стонущие и постанывающие.

Прихватила эта зубная эпидемия и мою куму, но так, чуток зацепила: мост зубной слетел. Но все равно, болит, зараза, прям током, бьется. Не зубы, а электроподстанция какая-то. Деваться не куда, стреляют, не стреляют, а зубная боль такая, что любые ГРАДы за пояс заткнет.

Поехала кума в стоматологическую клинику, а там, мать честная, очередина. Такое чувство, что, вот, полгорода специально договорились, прямо «место встречи изменить нельзя». И все грюстные такие. Кто за щеку держится, кто платочком распухшее личико прикрывает.

Первой в очереди (хотя так понимается, особо и, не спрашивая, кто за кем) стоит миловидно-расфлющенная-камуфляжно-автоматная девушка. Видать нам подвалы впрок не идут, а ей окопы зубом вылазят.

Все, зажав в руках стоматологические наборы, погрузившись в бахилы, приготовив платочки, ждут спасителя. На стенде график приема врачей почему-то пуст. В регистратуре, всех направляют в один кабинет. Больница пуста.

Кума, увидав камуфляжно-автоматную, упала духом, не готов ее нежный организм к таким потрясениям, но зуб дал электрошоковое включение, видать, подталкивая к принятию решения, и, несколько понервничав, ей же не рвать/резать/кромсать/сверлить, а мостик чуть-чуть на цементик и в роток прижать, кума устроилась в положенном по номеру очередном месте. 

И вот, открылась дверь, и на пороге появился Он. Судя по всему единственный военно-атошный, не сбежавший врач-стоматолог. Он был прекрасен: его …недельная небритость манила шиком загульного франта, халат, с засохшими пятнами крови, йода, и еще чего-то неприятно желто-коричневого, был застегнут на единственную пуговицу, он слегка что-то пожевывал, даже гонял по рту, источал запах одеколона, спирта и крови. Все, как на войне. 

- Ого, сколько вас, — подсасывая боком рта воздух, обреченно-философски молвил доктор, — а я думал, поубивало уже всех в городе. 

Он был прекрасен в своем жизнелюбии. Спаситель облокотился на дверной косяк, и небрежно вытер руки полой халата.

- Не, надо же, война их не пугает, выстрелы им побоку. А а эта, — ткнул взглядом на камуфляжно-автоматную, — я так понимаю вообще с полей. Дамочка, я вот извиняюсь, — а вам все равно, как вас убьют, с пломбой или без? 

Камуфляжно-расфлющенная попыталась что-то промычать, пошатывая автоматом. Очередь побледнела.

- Да мне плевать, на ваши аргументы, — без эмоционально рассматривая трещину в стене как далекий, видимый только ему мир, сказал врач. — Можете стрелять, это у вас быстро, а зубная боль — мучительно долго. С автоматом не пущу, болезненная моя, да, и лекарства, свои, — и, сплюнув что-то гоняемое во рту в угол урны, словно поставив точку в сотворении мира и выдав безапелляционно — кто по очереди, заходи, — спаситель ушел в Чистилище.

Часть очереди моментально выздоровела. На лицах появился жизнеутверждающий румянец, а медицинские пакеты быстро растворились в недрах сумочек. 

Часть очереди, нервно ропща, отправилась в регистратуру просить другого, вероятнее всего, более адекватного, санитарно-ухоженного доктора.

- Че орете, — отреагировало окошко регистратуры, — чего-то не видно, что с зубами пришли, орете, как на митинге, другого врача нет, не будет. Вон, — окошко, материализовав руку, ткнуло на камуфляжно-расфлющенную,-меньше б стреляли, больше б врачей осталось. Ты еще здесь стрельни мне, и этот сбежит, сами себе зубы дергать будете.

Очередь еще частично оздоровилась, и, расправив плечи и челюсти, рванула из стоматологии. Остальные, обреченно, двинулись назад. Их, радостно потирая руки, ждал, видно уже принявший успокоительное, врач, Глаза его блестели нездоровым интересом к работе.

Смех Мефистофеля, по сравнению со смехом, потирающего руки в ожидании жертвы, стоматолога, это смех ребенка, увидавшего мороженку. У расфлющенных, зубы выдали барабанную электродробь, приветствуя повелителя и лишая надежды на отступление.

Камуфляжная ретировалась. Первая пошла бабулька. Очередь молилась. Кто-то пытался договориться с болезненной частью тела, кто-то с нервами. К удивлению граждан, камуфляжная вернулась без автомата и в бахилах. Чинно заняла очередь, скромно теребя пакет с медикаментами, тихо расспрашивала о туташних врачебных порядках. Мол, хорош ли врач, хорошо ли лечит, и нет ли тут еще кого-то, ей бы адресок, она на БТРе бы быстренько сгоняла. Очередь убила в ней последнюю надежду. Больница-одна. Врач — один. Точка! А не Пуй бабахать! 

Дверь выдала бабку, бледно-шатающуюся, но счастливую. И врача, в халате со свежими пятнами крови, который, как властелин мира, осматривал, вжимающихся в стену, выбирая очередную жертву. Мужик, сидящий возле кумы, даже глаза закрыл, типа, меня нет, я в домике.

-Ты! — перст владыки указал на камуфляжную, — и ты, — на куму.

Очередь выдохнула. Мужик открыл глаза, типа, пронесло.

Рассадив жертв в кресла, врач стал изучать проблемы, приведшие больных к нему в столь тревожное время:

- Ага, мостик на цементик, и все, — разочарованно куме. И…

- О, мадам, вы моя надолго, — потирая руки, обратился небрито-спиртовой зубной фей к бледнеющей камуфляжной, — у вас, я прошу прощения, гранатка во рту рванула, или зубную пасту не подумали отжать на блок-посту. Война войной, а зубки чистить надо. Да, да, так и передайте братьям по оружию, а то, тут у меня всем батальоном сидеть будете. Чудесно, чудесно, — и влепив ей укол, зубной фей, вернулся к куме.

Как рассказывала оздоровившаяся родственница, такого ужаса она не испытывала даже в глубоком младенчестве, оставаясь дома в грозу одна. Насвистывая и подмурлыкивая какую-то песенку, типа «не кочегары мы не плотники» зубной фей, размешав цементик, скомандовав «прикусить и подержать», что-то продолжал ваять. Кума, закрыв от ужаса глаза, только вслушивалась в звуки и ощущения. Не болело, и то хорошо, было мокро и холодно в районе носа, почему-то уха и глаза. Кума приоткрыла глаза. Врач смотрел на нее, нежно улыбаясь, как Пигмалион на свое творение.

- Вот так, и еще вот так, штришочек, чудненькая моя, прелесница,-ворковал целитель, тыкая куда-то в сторону щеки, ватной палочкой. 

Кума скосила глаз на камуфляжную. Она сидела бледная, с диким, можно сказать, животным страхом, вжавшаяся в кресло и смотрела в сторону воркующего возле кумы врача. В ее взгляде был и ужас жертвы, и страх безумия, и мольба о пощаде. 

«И это он ей только укол сделал, о, народ нервный пошел, как бабахать цельный, день, так они герои, а как зубик лечить, так все, раскисла»,-подумала кума, умиротворенно-согласительно принимая ватно-тампонное тыканье.

- Ну, все, мостик готов, кусайся, любезная, хоть орешки коли, только гранатки в ротик не суй. Иди-ка сюда,- врач, с галантностью салонного джентльмена, подав руку, сопроводил куму к зеркалу.

С зеркала на нее глянуло…

Зубной фей, был явно в ударе, видно задолбало его разнобаханье и камуфлировано-расфлющенное, и, он, хоть как-то решил, нести в массы не только облегчение от зубной боли, но и прекрасное. Пол лица кумы занимала маска, обычная, из гипса, медицинского, или зубопротезного, кто знает, что используют зубные феи, возомнившие себя Церетели. У нее было ушко эльфа, пикантный носик гоблина и всё это в петриковскую роспись цветочки из зеленки. Удовлетворенно хмыкнув, насладившись реакцией ступора, врач, легким движением руки, снял маску и вручил ее куме, выпроводив за дверь.

Она взглядом попрощалась с вжавшейся в кресло камуфляжной, к которой, натягивая перчатки на руки и выражением лица главного героя фильма «Кошмары на улице Вязов», приближался стоматолог.