Владимир Масян - Замкнутый круг Страница 31

— Иди скорей, — позвал адъютант Сидора и отворил узенькую дверку.

Из кладовой выбрался Капелюх.

— Узнал? — спросил Сирко.

— Есть золото, — стуча зубами, еле выговорил Капелюх. — Если не проморгаем, будет наше.

И они спешно юркнули в запасной лаз.

Капелюх не просчитался, сделав ставку на алчность Сирко. Намекнув адъютанту, что Сидор с Прыщом прячут золото, награбленное еще при немцах, подбил его на подслушивание всех разговоров в штабе. То, что услышал Капелюх в схроне главаря, стоило опасной игры. Теперь он знал, каким способом хотят избавиться от него. Это намного облегчало план его спасения. Он решил не противиться сотнику и не показывать вида Прыщу, что недоволен его придирками и подозрениями. Самому вызваться в прикрытие, как бы во искупление старой вины. А тем часом припасти надежную бричку с парой добрых коней, которую к назначенному сроку пригонит Сирко. И когда начнется заваруха, незаметно исчезнуть. Благо он знает, где хранится заветный сундучок.

На следующий день пошли обложные дожди. Свинцовое небо придавило, пригнуло к земле мокрый лес и сеяло, сеяло без конца свою холодную капель. Непогода, однако, позволила бандеровцам вылезти из земляных нор. Было уже достаточно тепло, чтобы бояться сырости. Да и в заплесневелых погребах сидеть больше не было сил. Поделали навесы из веток, развели костры. В дождь самолетов не опасались.

Обстановка располагала к праздности. Сначала кое-где звякнули чарки, потом бутылки пошли по рукам. Не известно откуда появились новые припасы самогона, и загуляла в банде лихая пьянка. Несколько человек даже пытались запеть, но были поколочены временно вынужденной оставаться трезвой, а потому злой охраной. Но к вечеру пьяное воинство стало неуправляемым. То и дело у костров возникали драки, брань. Всюду требовали самогона и хлеба. Кричали и звали на разбой. Дело кончилось тем, что перепившийся насмерть кашевар сунул в огонь вместо полена противотанковую гранату. Разметанные по веткам куски человеческих тел и парящая горячая кровь заставили многих впасть в оцепенение. Но других привели в неистовую ярость, граничащую с безумием.

— Как бы не вышло бунта, — докладывали Сидору, все время попойки остававшемуся в схроне. — Кто зовет грабить железку, кто жечь Копытлово, а кто и на город замахивается.

— Вид крови требует новой крови.

— Приказывай, сотник!

— Надо утихомирить их, пообещать набег, — советовал Прыщ. — Не ровен час, без команды кинутся.

— Обещания сейчас не помогут.

— Но и вести пьянющих нельзя, побьют.

— Нужна жертва, — цинично изрек Сидор. — Грехи я отпускаю.

— Охрим, божий человек, — подсказал Прыщ.

— Нельзя, браты! Не в себе он! Иисуса побойтесь! — зароптали некоторые.

— Цыц! — прикрикнул на них Прыщ. — Кто пикнет, сам удавку получит.

Контуженый крестьянин Охрим стирал в банде белье, помогал кашеварить, ухаживать за ранеными. Вследствие контузии разговаривать он не мог и только мычал, как немой, да часто смеялся там, где надо было плакать, а плакал тогда, когда люди смеялись. В банду он забрел случайно, бездомным скитаясь по свету. За ковш похлебки стал помогать людям, кому — неведомо.

— Боевики, измена! — кричал Прыщ на поляне. — Все ко мне!

Позади него бандеровцы держали под руки улыбающегося Охрима.

— Поймали предателя! — неистовствовал Прыщ. — Вот кто наших заложил на мельнице, вот кто предал нас на маслозаводе! Раскололся он под нашими дознаниями!

— У-у, — страшно загудела толпа.

— Пусть все видят, что не наговор это! — размахивал руками Прыщ перед лицом Охрима. — Скажи им, что правду говорю!

Улыбающийся старик закачал головой.

— Смерть! — заревела толпа. — Смерть!

— Погодите, судить будем! — кричал Прыщ, но его уже не слушали, оттеснили в сторону и кинулись на полоумного смеющегося человека.

Дальше страшно было смотреть даже Прыщу. Он отошел подальше от разъяренной стаи и тут встретился глазами с ненавидящим взглядом Жабы.

— За что старика на растерзание отдал? — сжимая кулаки, хрипло спросил Михаил.

— Молчи, сука! — подскочил к нему Прыщ. — Своими руками удавлю.

— Но-но, не замай! — ткнули ему в спину стволом автомата. Позади него стояли Кудлатый, Боярчук и Ходанич. Решительный вид троицы остудил пыл помощника главаря.

— Я выполнил приказ Сидора, — поспешно сказал он и, пятясь, отступил прочь.

Немыслимая смерть Охрима сделала свое дело. Снова пьяный разгул взметнулся над поляной. Но в бой уже никто не рвался. Многие в душе своей плакали над выпавшей долей и заливали горе вонючим зельем. Черная жуткая ночь скрывала их слезы.

Дом Сидоруков указал голопузый и босоногий малец. По зову Ченцова он смело уселся на лопнувший дерматин сиденья. Утирая сопливый нос, грязным пальцем тыкал в сторону подворий и называл писклявым голосом хозяев.

— Только в хате нимае никого, — объяснил хлопец, когда машина остановилась у нужного плетня. — На огороде шукайте.

Огород, а точнее, гектарное приусадебное поле, у Сидоруков прямо за вишневым садом. Цветочные почки на ягодных кустах еще только начинали лопаться, но горьковатый привкус вишневого клея щекотал ноздри, напоминал то о домашнем варенье с кипящей пеночкой в тазу на летней печке, то о терпко-сладком сушняке плодов, рассыпанных заботливыми хозяевами на сухом чердаке клуни.

Шофер Ченцова Сашка не выдерживал соблазна, по пути ковыряя янтарный нарост на стволах, с причмокиванием пихая в рот. Странно, но и самого Ченцова неудержимо тянет к смоле, а он только шумно вдыхает густой воздух, да трясет головой.

— Здорово ль ночевали? — невпопад кричит он супругам.

Те неспешно оборачиваются на приветствие, из-под ладоней разглядывают нежданных гостей. Узнав, шагают навстречу.

— Эко вспомнил, Василий Васильевич, — говорит Сидорук. — Мы уж, почитай, обедать собираемся.

— Добре, — поддерживает мужа смекалистая хозяйка. — Будэмо обидаты. И гость поисть з намы.

Она снимает с плеча корзинку с зерном кукурузы и ставит к ногам Ченцова.

— Чи не разучился крестьянскому делу? — смеется она.

— На обед заработаю!

Ченцов с удовольствием снимает гимнастерку, ловко подхватывает корзину и, захватив горсть семян, широким жестом разбрасывает их по вспаханному полю.

Теплое зерно грело ладонь. Теплое солнце грело израненную спину. «Живи, земля! Рожай, земля!» — проговорил про себя Василий Васильевич и чуть не заплакал, вдруг ясно представив бледное, безжизненное лицо Ульяны. Покачнулась под ногами пахота, перекувыркнулось над головой небо.

Очнулся он на лавке в сидоруковой хате.

— Как же это, товарищ подполковник, — плаксивым голосом спрашивал Сашка. — День и ночь работает, не отдыхает, замаялся вконец, — объяснял хозяевам.

— Не гундось, — хотел остановить его Ченцов, но сам не услышал своего голоса.

— Испейте молочка, полегчает. — Жена Сидорука приподняла голову подполковника, насильно приставила к губам холодную крынку.

И правда, полегчало. Отступила хворь. Только богатырский сон свалил намертво начальника райотдела. Даже слова промолвить не смог. Так и уснул с полуоткрытым ртом. Но не успели Сашка с Сидоруком выкурить на колоде под стеной сеновала по цигарке, как во двор вышел Ченцов.

— Разбудили? — встрепенулся Сидорук.

— Не-е! — Сашка каблуком сапога затоптал окурок. — Это он на фронте приучил себя спать по двадцать минут. В разведке. — И пошел к колодезному срубу за родниковой водой.

Помывшись по пояс, подполковник порозовел лицом, глаза его снова заблестели.

— А кто, Сашка, нас обедом грозился напугать? — попробовал он отшутиться.

Недолго ты так протянешь, — по-мужицки серьезно сказал Сидорук.

Ченцов не ответил. Надел гимнастерку, затянулся ремнями.

— Не серчай, — упрекнул его крестьянин. — Не в укор тебе сказано.

После скромного, но сытного обеда поехали к зданию сельсовета. Сюда же должен был заявиться и председатель райисполкома Скрипаль. Цель поездки, мягко говоря, не очень устраивала Ченцова. Нужно было охватить жителей Копытлово кампанией по участию в подписке на государственный займ. Как член бюро районного комитета партии он был обязан контролировать ход подписки, хотя предпочел бы сам остаться без оклада, лишь бы не выпрашивать деньги у населения. Займ был делом, конечно, добровольным, но Скрипаль рекомендовал Ченцову прихватить с собой взвод солдат, дабы не затягивать дело. Василий Васильевич еле уговорил председателя отказаться от подобной затеи. Себя же утешал мыслью поучаствовать вечером в торжествах по случаю открытия комсомольцами сельского клуба. А к Сидоруку заехал, чтобы предупредить его боевую дружину на случай возможных провокаций со стороны бандеровцев. Не мог он и предполагать, что об этих торжествах думал и Сидор.