Тимофей Чернов - В те дни на Востоке Страница 31

Анатолий сидел у окна вагона, читал одну из купленных книг. Взгляд его скользил по строчкам, а в голове были другие мысли, вспоминалась встреча с Таней. Случилось это в тот вечер, когда он с командой прибыл в город. Лейтенант решил сводить солдат в драм-театр, а то уж в сопках «одичали». Все охотно согласились.

И вот они идут по улицам… Чита в те дни, как и все города глубокого тыла, жила напряженным трудом. У людей было одно желание: дать фронту больше оружия и одежды, скорее разгромить ненавистного врага. Вечерами город светился огнями (к маскировке восток еще не прибегал), только по улицам не прогуливались беззаботные прохожие, а торопливо шагали, будто куда-то опаздывали. Возвращались со смены женщины и подростки в спецовках, телогрейках, кирзовых сапогах и просто в стеганках с галошами. Шумными стайками проносились школьники, бойко поскрипывая сапогами, шагали военные. Из репродукторов лилась грозная мелодия, напоминая о том, что в мире бушует война, льется человеческая кровь.

Арышев просчитался: в театральной кассе уже не было билетов. Но возвращаться в гостиницу никому не хотелось. На улице Анатолий увидел афишу: концерт в Доме офицеров, смотр художественной самодеятельности фронта.

— Идемте, товарищи. Это для нас роднее.

И вот они в просторном светлом зале. Раздвинулся занавес, и перед зрителями предстал большой полукруг выстроенных в три ряда бравых воинов. Они исполнили несколько хоровых песен. Затем конферансье объявил:

— Старинный романс «Калитка» в исполнении Тихоновой Тани и Радьковой Симы.

Анатолию показалось, что он ослышался. Но тут на сцену вышли две девушки в хромовых сапожках, в гимнастерках, туго затянутых ремнями. Одна смуглая, с длинными косами, другая — беленькая, с льняными локонами и тонким рисунком бровей.

«Таня! — чуть не вырвалось вслух у Анатолия. — На смотр приехала».

Он с трудом дождался антракта и поспешил за кулисы. В коридоре на диване сидели две девушки и над чем-то хохотали. В крайней он узнал Таню. Она смотрела в противоположную сторону. Анатолий приблизился к дивану и замер на секунду. Таня повернулась в его сторону. Глаза ее широко раскрылись.

— Толя! — она вскочила с дивана и обвила его шею. Потом, отстранившись, внимательно посмотрела ему в лицо. — Как ты сюда попал?

— На соревнования…

— Молодец! Сима, познакомься… Звонок возвестил о продолжении концерта.

Лейтенант взял девушек под руки и повел в зрительный зал. Теперь Анатолий сидел рядом с Таней, держал ее руку в своей руке. Наклоняясь к лицу, спрашивал о чем-нибудь из ее армейской жизни или же просто ловил взгляд ее сияющих глаз.

После концерта в фойе начались танцы. Анатолий поручил Старкову отвести солдат в гостиницу, а сам остался.

Оркестр заиграл вальс. Анатолий пригласил Таню. Как он еще плохо кружился! Делал широкие шаги, задевал танцующих. Словно извиняясь, он напевал слова вальса: «Танцевать я совсем разучился, и прошу вас меня извинить…»

Потом они гуляли по улицам ночного города, забрели в сквер. Там было как в лесу: дорожки засыпаны снегом, на сучьях хвойных деревьев висели белые шапки. Очистив от снега скамейку, они сели. Анатолий потрепал выбившиеся из-под шапки Танины прядки, прикоснулся к ее горячей щеке, обжигающим губам…

Таня нежно гладила его руку, говорила:

— Все-таки мы счастливые, правда? — Она заглянула ему в глаза. — Толь, расскажи, как живешь на границе, что во сне видишь?

— Что вижу во сне? Ну вот вчера, например, летал. Кажется, так легко и свободно машешь руками и летишь, летишь над городом.

— Растешь, Толенька, к верху тянешься. А я вижу во сне институт, подруг. Как прежде, хожу на лекции, сдаю экзамены. Ты не раздумал стать учителем?

— Конечно, нет. Работа с людьми, а тем более с малышами, мне нравится. Представляю, как после института поедем в район!..

— Какой ты у меня фантазер!

— А ты не знала? Узнаешь еще, только бы с самураями разделаться и тогда — мир, братья-славяне, по домам!

Ему стало душно. Он расстегнул ворот кителя, распахнул шинель.

— Зачем? Простынешь.

— Жарко. — И начал расстегивать крючок на ее шинели. Но она отвела его руку.

— Не надо, Толя. Мы же ничего не можем себе позволить. Дождемся конца войны, правда?

— Ты всегда такая строгая? — Анатолий было рассердился на нее. Но разве она виновата? Война наложила на все свои запреты, поставила людей в такие условия, в которых возможное стало невозможным.

— Не горюй, милый, — она поцеловала его в щеку. — Побеждает тот, кто умеет ждать. Помни это всегда.

…Лейтенант закрыл книгу, взглянул в окно. Широко расстилалась степь, уже виденная им много раз. Но всякий раз он находил в ней что-то особенное, присущее времени года. В этот солнечный мартовский день степь была покрыта тонкой корочкой ноздреватого льда, который днем подтаивал, а ночью застывал. И от этого степь казалась студено-синей, а вершины сопок уже пестрели темными проталинами. Кончились бураны, яснели дали. Близилась весна.

Слева впереди вырисовывался силуэт пятиглавой горы. Поезд катился под уклон. Следующая станция — конечная.

Арышев положил книгу в чемодан, одел шинель. «Что нового в полку? Илья Васильевич, видно, заждался. А Померанцев все на заставе, ждет, когда выйдет из госпиталя Женя. Кто же все-таки ее ранил?»

На перроне стояло несколько военных из комендантского надзора. Но из своей роты Арышев никого не встретил. До полка пришлось добираться на попутных подводах. Первым делом он заглянул в штаб, к Воронкову. Того на месте не оказалось. Как сообщили писари, теперь он не лейтенант, а старший лейтенант и не помнач-штаба, а начальник штаба.

«Что же со Смирновым? — удивился Анатолий. — Неужели проштрафился?»

В кабинете начальника штаба сидел за столом Воронков, что-то писал. Анатолий начал докладывать, но тот вышел из-за стола и заключил его в свои могучие объятия.

— С повышением, Александр Иванович!

— А тебя — с успехами на соревнованиях! — Успехи не мои, коллективные.

— А Старков с Шумиловым? Не скромничай, я же читал газету.

Они сели: Воронков — на свое место, Арышев — у стола. Анатолий достал пачку «Беломора», угостил товарища. Выпустив изо рта дымок, Воронков прищурил глаза, задумался.

— А у нас ведь в полку ЧП. Не слышал еще?

— Нет, а что случилось?

— Ужасное, невероятное… Жена Померанцева оказалась шпионкой.

— Да вы что?

— Арестовали ее. А Иван, как узнал об этом, так в ту же ночь бежал с заставы в Маньчжурию.

Анатолий приложил ладонь к щеке и застонал, как от зубной боли:

— Мерза-а-вец! Предать Родину — в голове не укладывается.

— Нас тут за него основательно потрясли: начальника штаба отстранили от должности, командиру полка — строгий выговор. Словом, всем досталось и еще достанется.

— Сколько времени скрывал человек от людей свою черную душу и вот раскрыл, — негодовал Анатолий. — Лучше бы пулю пустил себе в башку, подлец!

— А он, чтобы спасти свою шкуру, пустил пулю в Примочкина, который сопровождал его при проверке постов.

Арышеву жалко было солдата. Какой сложный путь прошел он, чтобы понять свои ошибки, и вот нет его.

— Да-а, грустно и гнусно. — Воронков загасил папиросу, за чем-то полез в стол. — Илья Васильевич тут без тебя замотался. Но сейчас он не один. Три дня назад я направил к нему в роту двух младших лейтенантов.

— Спасибо, Александр Иванович… Пойду в казарму. Шибко соскучился по людям. — Арышев встал, взял чемодан.

— Что-нибудь купил? — спросил Воронков.

— Несколько книг для Дорохова.

— Вот будет рад! У него же скоро целая библиотека соберется.

— Конечно, почти весь батальон читает.

Арышев вышел из штаба. В пади было тихо. Пригревало яркое солнце. Но радостное настроение Анатолия омрачило предательство Померанцева. «Где он сейчас? Неужели не кается? Ничего, земляк, мы еще с тобой встретимся. От расплаты тебе не уйти».

Часть вторая Расплата

Глава первая

Как ни рисуют в своем воображении прелести капиталистического мира, как ни обольщаются ими жаждущие вкусить райскую жизнь, а когда окажутся в ней, то все выходит не так, как им представлялось, все иначе.