Игорь Моисеенко - Сектор обстрела Страница 32

Объяснения не отняли много времени.

— Почему я должен верить тебе? — спросил Низари после того, как выслушал, разоружившего его авангард путника.

Равиль ответил без единой нотки колебания:

— Ты мудрый человек, и ты видел: я сам пришел. А мог и обойти.

Глядя на путника, Низари, после некоторого раздумья, приказал:

— Пойдешь с Мошоллой… Пока что…

Зуммер рации отвлек его. Тахир вызывал «Странника».

— Странник, на приеме…

Саиб просил обозначиться на карте. Низари передал в эфир координаты своего отряда и отключился.

— Присмотришь за ним, — добавил он для Мошоллы…

Глава двадцать седьмая

Богдан постарался снова переключиться на подсчёт груза за спиной: "Пулемет с патронами — 32–35 килограмм, жратвы на неделю — 10 кг, ракеты, гранаты, дымы — килограмм 5, две мины повесили по шесть кг, воды… Воды — всего две фляги. Если за неделю не попадется хотя бы лужа — хана", — подумал он. И никто не поделится.

Богдан вспомнил, как он, воспитанный на фильмах про "Молодую гвардию" и про Павку Корчагина, был поражен, когда на первой же операции раздал свою воду и потом с ним никто не поделился. Если бы замполит не напоил — сдох бы от жажды. Богдан тогда не пил уже сутки. Горло свело сухой судорогой так, что он с распухшим языком и прерывающимся дыханием уже не мог и слова произнести. А мешок, казалось, весил тонну. У замполита четырехлитровая плоская фляга была. Он-то и растолковал, что в горах боец превращается в дерьмо, если не подумает о себе самостоятельно. И если этого дерьма будет полная рота — то кто эту роту напоит и во что она превратится из боевого подразделения?

Только тогда Белоград и понял, почему в бригаде бойцы, все поголовно, правдами и неправдами лихорадочно «рожали» фляги. Воровали друг у друга, доставали через земляков, выменивали у афганцев на ложки, простыни, мыло. Только откуда у «молодого» в первые дни службы связи? На всю роту тогда было пять славян. Да и те — такие же «духи», как и он сам.

Богдан тогда выпросил на ПХД трехлитровую банку из-под какой-то дряни, да так и таскал ее на операции. Сколько эта банка доставила ему мучений?.. Она болталась в вещмешке, как чемодан без ручки. Ее, наполненную водой, при каждом шаге швыряло из стороны в сторону как гирю. Она вечно путалась в боеприпасах и сухпайке. Ее перед каждой операцией приходилось перематывать тряпьем, чтобы она не разбилась о гранату или ракету и не залила водой патроны. За тот месяц, что Богдан таскал эту банку, она превратилась в ненавистный предмет, вызывающий в его адрес потоки безжалостных издевательств и унизительных шуточек. Каждый раз, когда Богдан, путаясь в лямках вещмешка и тряпье, доставал ее, чтобы сделать глоток теплой, разящей затхлым болотом воды, полроты ржало над ним, как табун жеребцов.

А потом в ночном карауле он украл из какой-то машины возле офицерской столовой «пузатую» афганскую флягу. Позже, по совету «черпаков», Богдан выковырял из патрона пулю, заглушил гильзу с порохом под «холостой» и, прикрепив флягу к стволу, шарахнул из автомата внутрь. Флягу раздуло пороховыми газами до необъятных размеров, и Богдан тут же, следующим патроном, с неописуемым удовольствием расстрелял чёртову банку вдребезги.

Белоград поднял взгляд на вершину. Оставалось метров тридцать. Там уже будет полегче. Последние метры — самые трудные. Сколько ни пытался Богдан себя заставить не считать расстояние до вершины, так ни разу и не сдержался. А ротный с десятком солдат уже перевалил на хребет и, не останавливаясь, продолжил путь.

Белоград почти уже совсем выбился из сил, когда высоко над головой зловеще прошуршала пуля. Сломя голову бойцы, уже одолевшие высоту, рванули назад. Самого выстрела никто не услышал. Рота, как по команде, рухнула наземь. Далеко позади по склону покатилась труба миномета. Следом за ней понесся минометчик. Выронил с перепугу. Теперь бедолаге придется спускаться вниз и тащить ее назад.

С небольшим запозданием, после серии отборных матов от Шамиля, на песок шлепнулся Маслевич. При падении сухо звякнула его винтовка. Ствол качнулся и уставился в Белограда. По спине пробежала мелкая дрожь. Богдан поднял глаза на снайпера и через пару секунд предложил:

— Ты бы ствол… убрал бы в сторону.

Маслевич молча подтянул винтовку за ремень. Его уже учили, что ствол, даже незаряженный, нельзя направлять на человека.

Наука парню доставалась нелегко.

Белоград со Старостенком в свое время, как могли, пытались помочь «душенку». Несколько раз они не давали узбекам забить земляка толпой и обеспечивали ему драку "сам на сам". С самого начала Мася заявил, что на гражданке был классным боксером. Но, когда доходило до дела, накладывал в штаны и вполне справедливо получал по роже. Старый с Богданом видели в нем потенциального помощника. В палатках расположения конфликты между бойцами разных национальностей вспыхивали частенько. Тогда волей-неволей приходилось отбиваться. И вдвоем, если рядом не оказывалось Цымбала, во время этих стычек им крепко доставалось. Иногда помогал Рустам. Он неплохо знал каратэ и, несмотря на свою не выдающуюся фактуру, спуску не давал никому. Да и плевал Рустам на все законы землячества. Особенно в отношении Богдана. Белоград вспомнил неизвестно чью мудрость: "Мы в ответе за тех, кому спасли жизнь". Рустам всегда становился на сторону Богдана и Старого. Но помогало слабовато.

Как старики ни старались поддержать безвольного парня, Масю все равно клевали все, кому не лень. Да и как его не трогать. Всей своей внешностью он напрашивался на команду: "упор лежа принять!" С удивительным постоянством он появлялся пред светлые дембельские очи грязным, нечёсаным и в мешковатой мабуте* (обмундирование).

Особенно ему доставалось от таких же, как и он, «духов», имевших счастье родиться узбеками или туркменами и опирающихся на поддержку многочисленных земляков. И сейчас кто-то из восточных братьев «повесил» на него ленту гранатомета килограммов на пятнадцать.

Задыхаясь от жары, пацан лежал на спине, придавленный набитой гранатами тяжеленной лентой. Его искаженное страданиями лицо изображало целую гамму мучений. Белоград понял, что боец теряет силы на глазах, а этот привал стал для него неожиданным спасением. Перекошенным от боли в груди ртом он пытался втянуть побольше спасительного кислорода в легкие и облегчить пытку. Но раскаленный воздух только еще сильнее высушивал бронхи.

— Ты варежку прикрой — легче станет, — посоветовал парню Богдан.

Боец только повернул к сержанту изможденное лицо и попытался сглотнуть не существующую слюну.

— Ты, правда, старайся рот не открывать. Влаги много теряешь. В горах нужно носом дышать. Иначе тебе и цистерны не хватит, — подсказал Белоград.

Мася кивнул головой, сомкнул челюсти и, позвякивая гранатами, полез в мешок за водой.

— Кто ж тебя нагрузил так, Масленок? — спросил с упреком Белоград.

— Тебе, какая разница? — пробормотал тот себе под нос и, злобно блеснув глазами, отвернулся в сторону.

Белоград сделал вид, что не услышал. Пацан еще не знает, что у стариков все чувства восприятия, в том числе и слух, к концу службы до уровня собачьих развиваются. Белоград понимал, что не в его положении устраивать сейчас разборки с молодыми. Самого чуть не убили. Да и наплевать уже было. В сознании давно уже застыла тупая мысль: "Кто знает, что лучше: свои порешат, или трибунал с позором расстреляет? Даже если срок дадут — узбеки в тюрьме пришьют. Какая разница? Если уже солобоны начали чмырить. Уж лучше раньше…" Богдан сделал вид, что не услышал. Но Маслевича услышал Шамиль…

Белоград не знал: радоваться неожиданному привалу или прятать голову под камни. Несмотря на то, что бойцам предписывалось по пути следования наблюдать за окрестностями и выявлять возможные огневые точки противника, на памяти Богдана еще не было такого случая, чтобы кто-нибудь засек моджахедов раньше, чем они открывали огонь. О каком наблюдении может идти речь при таких нагрузках, когда проклятый пятидесятикилограммовый мешок сутками вдавливает тебя в землю? По идее, боец должен бодренько шагать в гору, не глядя под ноги, гордо задрав голову, попутно рассматривая пейзажи и выискивая среди скал противника, чтобы при обнаружении такового обрушиться на него всей огневой мощью. Но на практике… Ходить без помощи зрения Богдан за полтора года научился. Ноги уже самостоятельно выбирали надежную опору. Как будто за бесчисленное множество походов на ботинках глаза выросли. А вот узреть «духа» на расстоянии до километра так ни разу и не вышло. Да и попробуй его отыщи среди тысяч «разнящихся» как близнецы скал.

По опыту Богдан знал, что если стреляют, то по первому из тех, кто поднимается на вершину. Белограду до нее оставалось метров тридцать.