Канта Ибрагимов - Прямой наводкой по ангелу Страница 32

Мгновенно пригнувшись, женщины бросились на балкон. Роза буквально на руках внесла Мальчика. На сей раз он не противился — весь дрожал, словно в продолжении ритма лезгинки тело его сотрясалось; он был в холодном поту. Сам лег на кровать, свернулся калачиком. Женщины укрыли его одеялом, и, потрясенные, еще долго стояли в виноватой позе над ним, пока он не успокоился, и вроде заснул, как вдруг ослепительно вспыхнула лампочка. Мальчик сквозь закрытые веки зажмурился, перевернулся на другой бок, и еле слышно:

— Убелите их свет.

Вскоре он заснул. Его сон был беспокойным: он опять вспотел, что-то бормоча, постоянно пытался сбросить одеяло.

— Что же с ним? Неужели заболел? — трогала его лобик Роза.

— День у него был тяжелый, эмоциональный — не выдержал нагрузки.

— А как он изменился, не по годам повзрослел.

— Еще бы, — печален голос бабушки, — столько повидал, пережил… Здесь фронт — год за три.

В подтверждение этого вновь застрочил пулемет, где-то далеко что-то взорвалось, а над городом повис нарастающий гул самолета-разведчика, так что клеенка на окне задрожала от вибрации.

— Надо его вывезти, насильно, — словно в прозрении оживилась Роза.

— Давно пора. Да сам не поедет… Боюсь, нанесем еще большую травму, — Анастасия Тихоновна тяжело опустилась на диван.

— Поверь моему опыту: этот ребенок — как национальное достояние; таких раз в сто лет Бог народу посылает.

— Дэла! — взмолилась Роза, на родном попросила для Мальчика долгих, счастливых лет жизни, и перейдя на русский:

— Как быстро он освоил скрипку?! Просто чудеса!

— В том-то и дело: уникальный ребенок, талант.

— Правда, и вы с ним немало возитесь. Можно сказать, круглые сутки.

— Да, других соблазнов у нас нет; скрипка — единственная радость, а у него божественный музыкальный дар… Вот теперь телевизор будет его отвлекать.

— Может, проверим телевизор, включим? — предложила Роза.

— Мальчика разбудим. Да и устала я, день суматошный был.

— Здесь все дни суматошные, — Роза осторожно закрывала балкон — и мне завтра на работу. Давайте спать.

Задули керосинку, легли. Над городом странная, давящая тишина. Лунный свет заглянул в окно, пополз по полу прямо к кроватке Мальчика, осветил его лицо. Он сквозь сон стал что-то оживленно бормотать, задергался, и вдруг залился искрящимся, чистым счастливым смехом, да таким, что бабушка и Роза никогда такого от него не слышали. А Мальчик, все смеясь, неожиданно встал, и ничего не задевая, прямо по лунному свету пошел к балкону, у самой двери остановился, хотел было развернуться, и тут женщины четко услышали:

— Скрипку не брать? Там все есть?…Лечу! — и он ухватился за ручку балкона, дернул… Первой подоспела Роза, они уложили его на большую кровать, меж собой, держа за обе руки. А он сквозь сон все рвался куда-то, просил отпустить, пока жалобно не застонал, стал плакать, сопеть. Женщины пытались сонного Мальчика успокоить, сами в растерянности плакали, пока он окончательно не затих.

А лунный свет тем временем заполз и на эту кровать, и вновь к лицу Мальчика, и вновь он улыбнулся, стал что-то невнятно бормотать.

— Роза, завесь одеялом окно, — мистически прошептала бабушка.

В комнате воцарился мрак, гробовая тишина, а потом — шорох, страшные шаги в подъезде, во входную металлическую дверь тихо постучали. Они вздрогнули, сильнее обняли Мальчика. Стук повторился. Роза осторожно встала, стала шарить у печи, выискивая топор.

— Роза, это я, Бага, — наконец заговорили за дверью.

— Открой, я ранен… Помоги.

Вскоре, при свете керосинки, в соседней комнате Роза обрабатывала окровавленное плечо.

— Ой-ой! Больно, — сетовал раненый.

— А откуда ты узнал о «зачистке»? — по ходу выуживала медсестра.

— Мир не без добрых людей, — пытался бравировать Бага.

— Это на блок-посту?

— Хе, на блок-посту одни пешки, менты. А у нас…э-э, как это в мире называется? О, да, глобализация! — он здоровой рукой постучал по нагрудному карману, откуда торчала антенна рации.

— И у нас глобальная связь, даже с Москвой.

— Вот и позвони в Москву, чтоб нас не бомбили.

— Ну, я-то звонить не могу, но иногда получается подслушать.

— И что они говорят?

— Худо дело, война им, видно, нужна, ой-ой! — он дернулся.

— Так всюду твердят, что войне конец и Грозный восстанавливать будут.

— Брехня! Вам бы отсюда уйти пора. Да знаю, Мальчик не уйдет, — он тяжело вздохнул.

— Как играть научился, особенно лезгинку, — не удержишься.

— А что ж ты даже раненый гарцуешь?

— На зло!

— Дурак ты, Бага, — с сожалением вздохнула Роза.

— Жить-то надо не «на зло», а в добро.

— Ой-ой, наслушалась старушечьих, христианских сказок. А Мальчика совсем испортили, — зная, что находящаяся в соседней комнате бабушка по-чеченски не понимает, говорил он.

— Чем же мы его испортили? — рассердилась Роза, ткнула чуть сильнее тампоном.

— А-а! — застонал Бага.

— Да я пошутил. Вижу, как возитесь с ним… А бабка упертая — быстро научила его играть, — тут он отчего-то кашлянул, и уже иным, с нотками враждебности, тоном:

— А вот с Ноем она, конечно, перегнула. Ведь наши ученые доказали, что от пророка Ноха произошли мы, нохчи[10], и … — Какие «ученые»? — перебила его Роза и как залилась смехом!

— Ха-ха-ха, ну ты, Бага, точно дурень!

— Роза! — в темном дверном проеме появилась Анастасия Тихоновна.

— На всю округу слышно! Да и Мальчик спит.

Быстро закончив перевязку, выпроваживая Багу, уже в подъезде, Роза говорила:

— Завтра к обеду вернусь из больницы с медикаментами, надо как следует обработать рану при свете дня. Только как тебя позвать?

— Пусть Мальчик сыграет наш гимн! — хорохористым голосом.

— Ваш гимн, как и ваши ученые, — чуть не прыснула смехом она, и в догонку:

— Мальчик сыграет лезгинку.

С зарею Роза ходила несколько раз на Сунжу за водой, потом мыла подъезд от следов крови. Как и договаривались, в тот день и на следующий она обрабатывала Баге рану. А еще через сутки, до зари, в их квартиру грубо постучались, требовали открыть по-русски. Дабы дверь не взломали, Анастасия Тихоновна открыла: военные в черных масках ворвались, ни слова не проронив, грубо схватили Розу и под истерический вой Мальчика и вопрошание бабушки потащили в подъезд, и уже на улице один, сжалившись над старушкой, бросил:

— За пособничество боевикам.

В то же утро, взяв с собой Мальчика и скрипку в футляре — все свое состояние, — Анастасия Тихоновна ринулась за помощью в больницу, где работала Роза. Потом в милицию, в комендатуру, на военную базу в Ханкалу — все бесполезно, ее даже близко к объектам не подпускают, везде охрана — никаких следов, никто о Розе не слышал, не знает, не ведает.

А в городе, почти каждую ночь, вот так же, не известно кто, людей из домов забирает — многие бесследно исчезают, какие-то истерзанные трупы за околицей столицы случайно находят. Некоторые трупы родственникам продают. В общем — война, милости ждать нечего.

Через три дня поисков силы бабушки иссякли, и не знает она — куда еще идти, что еще делать?

— Как к ним прямо на квартиру явился капитан Головачев, с подарками для Мальчика.

— Что-то скрипки совсем на слышно, — пытался шутить он, видя, что здесь не до музыки.

— Здесь вся техника ходит без номеров, но через мой пост, и я многое знаю. БТРы, что увезли Розу, принадлежат, — и он назвал одну из спецслужб России, — и они дислоцируются на территории таксопарка.

В тот же день, к вечеру, были у таксопарка. Здесь та же картина — никого и близко не подпускают, и спросить не у кого — лишь изредка из ворот грязная бронетехника выезжает, на ней военные, и в масках и без них, да все одинаковые, словно на одно лицо. Как-то странно, бесчувственно смотрят они на бабушку с ребенком, газанув, обдают их копотью дизеля, — вот и весь ответ на вопрос.

Уже в потемках, усталые, вернулись они ни с чем домой; собирались спать, да вновь гость — Бага.

— Если знаете, где примерно Роза, то полдела уже сделано. А в этом бардаке, на территории этой республики вам могут помочь только иностранные представители.

— Так я играл для них на концелте, — воскликнул Мальчик.

— Вот и еще сыграй, — как обычно не унывает Бага. — И что вы в трауре? Включите свет, включите телевизор, играйте на скрипке, — только так здесь можно выжить.

На следующее утро, видя что к представителю от Совета Европы тоже близко не подпускают, бабушка, доставая скрипку из футляра, заметила:

— А Бага вовсе не дурак. Я бы и не догадалась. А ну-ка, Мальчик, играй, да погромче, и то же самое, что на концерте, чтобы вспомнили нас.

После первых же аккордов, из-за высокого железобетонного забора с колючей проволокой, выскочили двое охранников в морской форме, сжалившись над музыкантом, кинули в футляр по десять рублей: