Евгений Жидилов - Мы отстаивали Севастополь Страница 32

Довольные, возвращаемся с наблюдательного пункта. День клонится к вечеру, в сумерках можно идти свободнее, не озираясь, без каски. Федоров уже так не беспокоится, как утром, и идет, напевая какую-то песенку. По пути заходим на минометную батарею, которая обстреляла дом с ряжеными фашистами. Я рассказываю минометчикам о подробностях «маскарада» и за меткую стрельбу объявляю благодарность всему личному составу батареи.

Привет Большой земли

У нас гости — писатели Леонид Соболев и Сергей Алымов. Моряки знают капитана 2 ранга Соболева по роману «Капитальный ремонт» и прекрасным рассказам о людях флота, поэта Алымова — по его песням, которые поет вся страна. Но видим мы этих известных людей впервые. Мне позвонил дивизионный комиссар Н. М. Кулаков:

— Смотри не пускай писателей на передовую, не подвергай опасности. Головой отвечаешь за них, помни!

Встречаем гостей на нашем тыловом командном пункте на Максимовой даче, угощаем обедом, ведем разговоры. Ехлаков все свое красноречие в ход пустил: записывай его — на целую повесть, на поэму хватит. Предлагает разведчиков вызвать: они еще больше разных историй вспомнят. Писатели — оба высокие, крепкие, одетые по-фронтовому во все защитное, в касках — слушают, посмеиваются. Леонид Сергеевич Соболев спрашивает Ехлакова:

— Как вы думаете, комиссар, для того мы из Москвы добирались в осажденный город, чтобы в тылу сидеть и байки слушать? Нет, друзья, нам все своими глазами надо увидеть, почувствовать, чем люди здесь живут, посмотреть, слышите, посмотреть, а не только послушать, как они воюют. Так что ведите нас в окопы.

Даже изобретательный Ехлаков не нашелся, что ответить. Теребит свои много недель не стриженные космы и на меня украдкой косится. А Соболев нахлобучил понадежнее каску на голову и направляется к двери. [141]

— Товарищ командир, — говорит он мне, — дайте нам человека знающего, пусть проводит на передовую.

Что тут поделаешь? Повезли мы их на Федюхины высоты. Показываем нашу достопримечательность — батарею из четырех трехдюймовых пушек образца 1900 года. Пушки стоят замаскированные на открытой позиции. Соболев и Алымов обошли их, осмотрели, пощупали. Вижу, заинтересовались, не оторвать их от наших «старушек». Решил продемонстрировать эти орудия в действии. Вызываю расчеты, отдыхавшие в землянках поблизости. Объявив боевую тревогу, указываю цель — только что обнаруженный немецкий дзот. Отпускаю десять снарядов.

Артиллеристы сбрасывают с орудий маскировку — заснеженные ветки. Две пушки наводятся в цель.

— Огонь!

Оглушительно ахнуло одно, потом другое орудие. После каждого выстрела пушка прыгает на своих высоченных колесах. Наводчик и заряжающий тотчас же возвращают ее на место, поправляют наводку, вгоняют в казенник новый снаряд. Взмах руки — и опять гремит выстрел.

Пожилой артиллерист, зарядив пушку, любовно гладит ее:

— Не подведи, ровесница! Поддай-ка Гитлеру в печенку, Антонеске в селезенку!

Писатели наблюдают за падением снарядов. Вокруг вражеского дзота поднимаются столбы дыма и пыли. Алымов в азарте машет руками, подбадривает артиллеристов:

— Дружней, дружней, ребята! Кажется, в самую точку попали!

Когда все десять снарядов были выпущены, командир огневого взвода командует:

— В укрытие, бегом!

Все спешат в землянку. Соболев кричит Алымову:

— Сережа, не отставай!

И высокий Алымов, неуклюже согнувшись и поправляя съезжающую на глаза каску, широкими шагами бежит за товарищем.

Едва успеваем укрыться в землянке, как на батарею обрушивается шквал снарядов. У немцев против наших [142] «старушек» выделена специальная дежурная батарея среднего калибра. От близких взрывов землянка ходит ходуном. Алымов косится на потолок. Матросы успокаивают его: средний снаряд не прошибет.

Старшина батареи считает взрывы. Наконец говорит:

— Все. Пятьдесят снарядов выпустили. Стрельбе конец.

— А может, сегодня по случаю прихода гостей увеличат норму? — шутит кто-то из матросов.

— Ручаюсь за немецкую точность, — уверяет старшина. — Больше ни одного не выпустят.

Действительно, тишина не нарушается больше.

— Выходи на малую приборку! — командует старшина.

Вылезаем из землянки. В воздухе — плотная пыль и удушливый дым. Но вот они понемногу рассеиваются, и мы видим — пушки лежат вверх колесами, полузасыпанные землей. Соболев горюет:

— Эх, «старушки», «старушки», недолго вам пожить довелось!

— О, — смеется старшина, — вы их еще не знаете.

Матросы деловито переворачивают пушки, ставят их на колеса, стирают с металла налипшую грязь.

— Вот и в порядке. Наши «пушки без мушки» таких налетов не боятся. Раз прямого попадания нет — они живы-здоровешеньки. Приборов на них нет, разбиваться нечему. Сейчас мы опять из них стрелять можем.

— Вот и сюжет для фронтового рассказа, — говорит Соболев. — Так и назову его — «Пушка без мушки».

Мы, к слову сказать, переоценили неуязвимость этих пушек. Противник все же сумел накрыть их прямым попаданием. Одна за другой они постепенно вышли из строя. Последнюю мы с трудом отремонтировали, и начальник артиллерии майор Черенков предложил использовать ее в качестве кочующего орудия.

Действовала эта пушка так. На переднем крае противника выбиралась важная цель: пулеметная точка, наблюдательный пункт, блиндаж. Ночью «пушка без мушки» выкатывалась на расстояние не более одного километра от цели и тщательно маскировалась. Здесь она стояла весь день. В сумерках, за полчаса до наступления темноты, наши комендоры производили огневой [143] налет. Цель почти всегда поражалась первыми же выстрелами. Немцы не могли открыть действенный ответный огонь уже потому, что к тому времени наши позиции погружались в ночную темноту. А пушка за ночь перекочевывала на другое место. Командир огневого взвода старший лейтенант Владимир Константинович Пелых не расставался с ней до последних дней обороны Севастополя. Был он настоящим артиллерийским снайпером, и «пушка без мушки» крепко досаждала гитлеровцам.

Спустя некоторое время мы прочитали в газете рассказ Леонида Соболева «Пушка без мушки». Написан он был здорово, наши бойцы, особенно артиллеристы, бережно хранили в карманах вырезки из газеты с этим рассказом, перечитывали его, хотя и жаловались, что не все в нем точно. Писатель почему-то утверждал, что старые пушки мы разыскали в груде металлолома в Евпатории. На самом деле, как я уже упомянул, эти допотопные диковинки наши артиллеристы раскопали на артиллерийском складе флота, где они хранились в образцовой исправности. Но мы не были в обиде на художника за такую неточность: рассказ получился изумительный, и благодаря ему наши «пушки без мушки» приобрели широчайшую известность...

Покинув батарею, отправляемся на артиллерийский наблюдательный пункт. Командир артдивизиона старший лейтенант Иванов при нас передавал на 122-миллиметровую батарею данные об обнаруженной цели — минометной батарее противника за высотой 154,7.

— На подавление вражеской батареи нужно двадцать снарядов, — докладывает мне старший лейтенант.

— Подавить!

Наши орудия за холмом открыли огонь. Снаряды ложатся хорошо. Алымов в восторге. После каждого разрыва он притопывает ногой и приговаривает:

— Так их, так их, проклятых!

К вечеру мы добираемся в окопы четвертого батальона. У входа в одну из землянок Алымов останавливает нас:

— Давайте послушаем.

Из-за двери землянки чуть приглушенно слышится песня «По долинам и по взгорьям». Поют несколько голосов, поют дружно, с чувством. [144]

Алымов так и продержал нас на холоде, пока матросы не допели песню. В землянке я взглянул на его худощавое лицо. Оно сияло счастьем. Даже слезы блестели на глазах.

— Спасибо, друзья!..

Матросы удивленно смотрят на гостя. Ехлаков говорит им:

— Вы знаете, кто перед вами? Это поэт Сергей Алымов. Он написал слова песни, которую вы сейчас пели.

Моряки обступили нас, взволнованные, радостные.

— Хорошая песня! Побольше бы таких! — слышатся голоса.

— Садитесь, товарищи, я прочту вам свои новые стихи, — говорит Алымов. — Только уговор: после скажете правду, понравились они вам или нет. Договорились?

Читал он нам много. О матери, которая провожает сына на войну и наказывает ему быть храбрым и мужественным в бою.

...Как герой с врагом сражайся!

Все отдай за край родной!

К нам с победой возвращайся,

Мой сыночек дорогой!

Про тульскую винтовочку — верную подругу бойца. Оказалось, что матросы уже знают эту песню. Они с увлечением подхватывают слова: