Адий Шарипов - Фронтовые повести Страница 32

На другой день была дана команда готовиться к большой операции. Партизаны чистили оружие, проверяли диски с патронами, стирали портянки, чинили сапоги и гимнастерки. Куда выходить и когда, никто не знал, кроме штабистов.

Повар Петька, глядя на невиданные приготовления, опрокинул в знак протеста котел и пошел к Коротченко.

— Не буду кашу варить, Тимофей Михайлович! Хватит, пусть другой повозится. Хочу фрицев бить, пусть все видят, что я не только затируху умею варить. Я из немца окрошку сделаю. Опять уйдете воевать, а мне со стыда хоть сквозь землю проваливайся. Бабы за человека не считают.

— А ты все обдумал?

— Я человек твердый, Тимофей Михайлович, — если надумал, значит точка!

— Ну что ж, попробуй, отказать тебе не могу. Пойдешь в роту Акадилова, этих ребят ты давно знаешь. Только при одном условии.

— При каком? — с готовностью пригнулся довольный Петька.

— Если выполним задание — вернешься снова в повара.

— Посмотрим, — пообещал Петька.

Павлик сидел под деревом и клацал зубами от холода. Дождь лил не переставая, капли щелкали по листве, и это щелканье сливалось в холодный неуютный шум ненастья. Рядом с ним, прижавшись друг к дружке, дремали Тамара и Толик. Павлик отдал им свою короткую кожаную тужурку, и они едва упрятали под ней головы и плечи. Под двумя соседними соснами укрылись темные фигуры партизан. Сейчас бы в самую пору разжечь костер, погреться, но кругом фашисты. Курить и то приходится умело, в рукав, переговариваться — только шепотом.

На душе Павлика невесело. Днем, вместе с тремя партизанами, он попытался провести Тамару в Артемовку. В деревне оказались немцы, партизаны лоб в лоб столкнулись с патрулем и не успели даже поднять автоматы, как немцы открыли пальбу. Еле ноги унесли. Хорошо, что Тамара и Толик на всякий случай отсиживались в это время в кустах. После выстрелов патруля поднялась стрельба и в самой деревне. Немцы палили в воздух, стараясь нагнать страху на партизан и одновременно успокоить себя.

Павлику удалось быстро увести своих в непролазную чащу, знал он эти места хорошо. И вот теперь все коротали ночь под соснами, безуспешно пытаясь задремать, слушая, как барабанит дождь в лесу.

От первоначального плана — переночевать в Артемовке и попутно узнать, как поживает сестра Павлика в Пригорье, — пришлось отказаться. Среди артемовских мог оказаться какой-нибудь полицай из Епищева и опознать Тамару…

«Разве такой должна быть у них жизнь? — горестно думал Павлик, глядя на понурых спутников— Тамару и Толика. — Бродят по лесу, как бездомные, ни еды, ни крова… Когда же прогоним эту сволочь со своей земли?..»

В темноте Толя захрустел мокрыми сухарями — проголодался.

— Братва! — вполголоса окликнул Павлик остальных партизан. — Давайте подзаправимся да пойдем дальше. Все равно отдыха тут никакого, а утром немцы начнут обшаривать лес. Как бы нас не засекли, все дело будет сорвано.

Наспех пожевали сухарей, разделили вареную говядину и пошли.

За день Павлик сильно устал, как никогда не уставал раньше. Но сейчас он упорно брел вперед. Дождь все лил, а Павлика мучила жажда. Он беспокоился за Тамару. Прежде, когда ее не было в отряде, он воевал спокойнее.

К утру дождь перестал. Выглянуло солнце, запели птицы. Постепенно от земли начал подниматься теплый пар, запахи трав и мокрой пахучей сосновой коры дурманили голову, нагоняли сон на усталых путников.

Павлик проснулся, когда солнце уже было в зените. Товарищи спали как мертвые. Измученный Толик, прикорнув на откинутой руке Тамары, спал с открытым ртом. Сидевший под деревом часовой лениво оглянулся и мучительно, до слез зевнул.

— Ложись, я посижу, — сказал ему Павлик.

Часовой без слов положил рядом автомат, коснулся щекой ложа и тут же захрапел.

Павлик отошел на несколько шагов от спящих, прислушался.

Где-то неподалеку прогудела автомашина, и опять стало тихо. До дороги оставалось примерно километра два. Всем выходить туда опасно. По этой дороге до самого Пригорья пойдут только Тамара с Толиком.

Павлик тревожился за их судьбу. Плохо, что не удалось побывать у младшей сестры в Артемовке, она, конечно, подробно бы рассказала о старшей сестре, у которой предстоит остановиться Тамаре. Может быть, сестра уже переехала, может быть, немцы сменили название улицы, раньше улица называлась Сталинской. Разве они оставят такое название? Тамаре надо торопиться, уже прошло два дня, а всего сроку — пять. Павлика удивляло самообладание Тамары — ничем она не выдала своего страха или беспокойства. Что это — привычка или сила воли? Говорят, раньше она была учительницей. Наверное привыкла сдерживать себя, не показывать перед учениками подлинных чувств?.. А ведь если попадется в лапы фашистам, они ее не помилуют, она хорошо знает об этом.

Павлик вздохнул. «Эх, вернулась бы жива-здорова!»

Неподалеку от дороги Павлик взобрался на высокое дерево. В бинокль была видна серая лента пустынной дороги. Проехала подвода… Прошли три женщины, таща за собой телку… И снова пустынно и тихо на дороге. Жители сидят дома, подальше от греха, боятся попасть на глаза фашистам, не то примут за партизан да пристрелят без всякого суда и следствия. Люди стали бояться леса. Как только враг увидит русского возле леса, с перепугу стреляет не разбираясь. Чем дальше, тем больше каждый пенек кажется трусливому фашисту партизаном.

Павлик вернулся к своим, подошел к спящей Тамаре. Под ногой треснула сухая ветка, Тамара сразу открыла глаза. Партизанская жизнь выработала у нее эту привычку. Треснула ветка, — значит, кто-то идет, кто-то к тебе приближается.

— Ты уже проснулся? — спросила она Павлика. — Лицо у тебя какое-то странное.

— Да вот… для тебя дорогу высматривал. Дальше сами пойдете, без нас… Пойдем, ребята, пора выходить!

Партизаны быстро поднялись, осторожно двинулись в сторону дороги. В кустах, возле самой опушки, Павлик передал Тамаре письмо для сестры.

— Ну, счастливо, — глухо проговорил он. — Давай поцелуемся на прощание.

Они расцеловались. Толик открыто, по-детски радовался — новые места, новые люди, что-то интересное. Ведь он еще ни разу в жизни не бывал на большой станции, не видел городских домов. А Тамара еле-еле удерживала слезы.

— Счастливо, — проговорил Павлик и легонько погладил Тамару по плечу. — Будем ждать здесь же… Если что — пусть сразу бежит сюда Толик. Толик, место запомнил?

Мальчишка для виду огляделся, звонко ответил:

— Ну конечно, запомнил!

Разведчики пошли к дороге не оглядываясь. Павлика неудержимо тянуло за ними, ему казалось, что именно сейчас, как только они выйдут на дорогу, их встретят фрицы, именно в эту минуту он и должен помочь им.

Но если выйти за ними следом, тогда уж непременно увидят вооруженного Павлика и поймут, что дело нечистое. Лучше подождать. Если случится неладное, они подадут голос. Если немцы начнут стрелять, Павлик бросится на защиту, чего бы это ни стоило.

Тихо. Тамара и Толик скрылись. Прошло минут пятнадцать. Павлик облегченно вздохнул и дал команду уходить.

Тамара и Толик в крестьянской одежде— Толик в лаптях, Тамара в длинном ситцевом платье, в платке до самых бровей — шли по дороге.

Сзади затарахтела бричка. Тамара оглянулась. Тощий конь легкой рысью тащил за собой телегу, в которой сидели две пожилые женщины. Когда телега поравнялась с путниками, Тамара помахала рукой, прося остановиться. Женщина натянула вожжи.

— Куда вам?

— До Пригорья не подвезете? Устала я с мальчонкой…

— Садись, чего уж там. Все равно по пути.

Толик резво вскочил на телегу. Тамара уселась на задке. Женщина дернула вожжами, чмокнула, низким голосом протянула: «Но-о, шевели ногами!»— и конь снова пошел легкой рысью. Несколько минут молчали. Тамара не знала, с чего начать разговор. Неизвестно, что это за женщины: здешние, станционные или, может быть, деревенские. Начни выпытывать, заподозрят или, чего доброго, примут за партизанку да напугаются, сгонят с телеги. Женщины долго не могли молчать. Та, что погоняла лошадь, спросила:

— Издалека идете?

— Из Артемовки… Плохо там сейчас, вот я и решила в родные места вернуться. Раньше-то я здесь жила, в Пригорье.

— Земляки, значит, — отозвалась другая женщина. — На станции сейчас полно этой саранчи зеленой. Когда уж уберутся, господи? — Женщина вздохнула.

— Кто его знает, — неопределенно ответила Тамара. — Одни говорят, что немцы плохо обращаются, а другие, наоборот, говорят, хорошо.

Женщины ничего не ответили и молчали до самой станции. Перед шлагбаумом старшая спросила:

— А куда вам на станции-то? На какую улицу-то?

— На Сталинскую.

— Хватилась! Такой улицы уже целый год нету. Бургомистр ее по-другому назвал, забыла как.