Иван Василевич - Подвиг живет вечно (сборник) Страница 32

Лаборант поделился открытием с коллегами.

— Конгруэнтны, говоришь? Да еще один к одному… Сомневаюсь! — заметил кто-то из них. — Учти, по паспорту Аганин не Игорь, сам видел.

— Ну и что? А блестящее знание немецкого, а диплом бауманца, работа в опытно-конструкторском бюро автоматики химпрома? Вон сколько совпадений! Главное же — участие в Краснодарском судебном процессе над военными преступниками, помните, обмолвился как-то на митинге? — поддержал открытие другой.

— А чего гадать, давайте у него спросим при случае, — предложил третий.

Случай предоставился быстро: на большом перерыве в очереди к буфетной стойке с кофеваркой.

— Игорь Харитонович, мы тут заспорили — рассудите! Виктор Миронов — Георг Бауэр из повести Гинзбурга «Бездна» — это вы?

— Нет. «Бездна» — произведение художественное, в нем разведчик Миронов — образ собирательный.

— Но основной прототип вы?

— Как вам сказать… Лев Владимирович Гинзбург, отличный, по-моему, писатель и переводчик немецкой поэзии. Долгими часами, иногда ночь напролет, «допрашивал» меня в Краснодаре — нас там в одной гостинице поселили. Многое из того, что рассказал ему, нашел потом в «Бездне» — в поступках и раздумьях Миронова — Бауэра. Но, повторяю, это персонаж литературный.

— А не литературный, реальный? Путаница какая-то, — огорчился лаборант, — В одной газете — Клюгер, в другой — Вебер. Выступили бы на тематическом вечере, что ли. Дабы все ясно стало.

— Почему же путаница? Бауэр, Клюгер или Вебер — разве это существенно? А на вечере когда-нибудь выступлю. Но пока не время.

— Не очень попятная скромность, — не унимался приверженец точности в книгах про разведчиков.

— Да отцепись ты от человека! — сказал тот, который с самого начала сомневался в «конгруэнтности» Агапова, Аганина и Миронова. — Наверное, есть у Ибрагима Хатямовича веские основания притемнить свое действительное имя и многочисленные немецкие псевдонимы. Не так ли, доцент Аганин?

— Так. Вы очень догадливы! — с нотой досады ответил Аганин.

Тот разговор, точнее сказать, конец того разговора и зацепился за ухо сотрудника отдела кадров, который тоже не отказывал себе в чашечке кофе после обеда. «Что-что? Притемнить свое имя? Странно…» Вот и весь, оказалось на поверку, «сигнал».

Объяснение доцента, «склонного запутать национальность, имя и отчество» (формулировочка из докладной записки), не удовлетворило кадровика, и он немало крови попортил преподавателю, за глаза выставляя его перед руководством института как «темную личность, создающую себе ореол таинственности», как индивидуума, который почему-то «уклоняется от ряда прямых вопросов по биографии и определенно что-то скрывает».

Все это не вымышленные и не подправленные в духе сегодняшнего дня, хочется сказать, не свободно-очерковые детали давней истории. Нам тогда, двадцать с лишним лет назад, по заданию редакции «Красной звезды» довелось разбираться в конфликте офицера запаса с чересчур ретивыми администраторами; записи того времени сохранились, в них предостаточно деталей подлинных. Собственно, с тех пор во всех проявлениях и знаем Ибрагима Хатямовича — Игоря Харитоновича, его друзей и недругов. Последних убежденно разделяем на люто ненавидевших Аганина по особым причинам и тех, кто по недомыслию или из тупой бюрократической придирчивости мешал ему исполнять свой долг — да, именно так!

Наэлектризованная атмосфера вокруг «не такого, как все» и действительно в чем-то непонятного коллегам доцента разрядилась в один миг. В тот день, когда в институт — в гости к организованной там группе следопытов подвига — пришел военный историк Сулейман Османович Асанов, которому уполномоченные на то органы разрешили «рассекретить Аганина» — в публичных выступлениях, в телепередаче на военно-патриотическую тему.

Начинал Асанов издалека…

Увлеченный искатель, прояснивший не одну малоизвестную страницу войны, Асанов ярким рассказом разжигал ту же страсть в других.

— Подключайтесь, — призывал он, — и перед вами откроется широчайшее поле поиска! Когда мы говорим, что в борьбе против фашизма проявился массовый героизм советского народа, — это не просто констатация исторического факта. Это конкретные судьбы миллионов людей. Славные судьбы! И о многих из них мы пока всего не знаем. Не знаем отчасти потому, что не всегда в живых оставались свидетели подвига — друзья. Редко ли подвиг совершался на глазах у врагов, только врагов? И тогда очень скупые, искаженные сведения о нем сохранились разве что в уцелевших вражеских документах да в памяти фашистских недобитков. Попробуй докопайся! Но идет время, и нежданно-негаданно возникает такое стечение обстоятельств, когда, будто сквозь пороховой дым, проступают, обрисовываются образы героев, о которых, казалось, никто и никогда не узнает.

…Несколько лет назад, рассказывал далее историк, в Краснодаре состоялся судебный процесс над военными преступниками — агентами гитлеровского контрразведывательного органа ГФП-312. Краснодарские чекисты положили на стол правосудия двенадцать объемистых томов с материалами, что собирались по крупицам: гестаповцы умели заметать за собой следы. Те материалы не только до конца изобличали злодейскую группку предателей, по и раскрывали картины массового сопротивления оккупантам. Драматические картины! В двенадцати томах назывались сотни имен, достойных восхищения.

«Да, припоминаю, ее звали Аня, — нехотя выдавил из себя один подсудимый. Речь шла о девушке, которую пытали в застенках ГФП. — Аня. Больше она ничего о себе не сказала…»

Кем была девушка, назвавшаяся Аней? Почему гестаповцы не расправились с ней там, где схватили, — в деревне Джермай Кашик, под сильной охраной привезли в Старый Крым к самому полицей-комиссару Отто Каушу, а затем отправили в Симферополь, где обосновалось тогда еще более высокое гестаповское начальство?

Асанов решил выяснить все до конца. На это ушли годы. Но теперь знает историк, что военная разведчица Отдельной Приморской армии Алиме Абденнанова — София, связь с которой прервалась в феврале 1944 года, и Аня, ничего не сказавшая палачам, — одно и то же лицо. Во всей полноте раскрыт Асановым подвиг Алиме — Софии, восемьдесят одно донесение которой дало советскому командованию ценнейшие сведения о численности, расположении, перемещении частей противника на Керченском полуострове.

«Радиограмма № 16 от 19.10.43 г. В деревне Семь Колодезей — штаб третьей румынской пехотной дивизии. Здание штаба выделяется цинковой крышей — 200 метров от шоссе к северу. 400 метров юго-западнее железнодорожной станции Семь Колодезей, за школой — склад горючего…»

«Радиограмма № 39 от 26.11.43 г. Район Султановки окружен патрулями, объявлен запретной зоной. Там штаб немецкой армии…»

«Радиограмма № 7 от 14.01.44 г. На аэродром Багерово в транспортных самолетах прибывают войска… 13.01 по шоссе в сторону фронта прошло 8 автомашин со снарядами…»

Представляя Алиме Абденнанову к ордену Красного Знамени, разведотдел штаба Отдельной Приморской армии отмечал: «В момент отхода частей противника с Таманского полуострова точно ориентировала командование о направлении их движения… По ее данным, авиация неоднократно бомбила боевые порядки и скопления фашистских войск…»

В ходе Краснодарского процесса были выявлены некоторые фамилии патриотов, арестованных тем же 312-м отделением ГФП: Наголов, Касьянов, Белоненко, Влачуга, Савченко… Андрей Наголов и Александр Касьянов умерли под пытками. Анна Белоненко и Лидия Влачуга расстреляны фашистами на станции Семь Колодезей в декабре 1943 года. Василия Савченко изверги обернули красным знаменем и подожгли…

В те самые дни, когда Софинформбюро сообщало о подвиге трагически погибших молодогвардейцев Краснодона, еще одна боевая подпольная организация, тоже назвавшая себя «Молодой гвардией», родилась в оккупированном селе Марфовка Приморского района Крымской области. Молодогвардейцы Крыма уничтожали оккупантов, перерезали телефонные провода, распространяли антифашистские листовки, снабжали боеприпасами и медикаментами партизан, что обосновались в Багеровских катакомбах.

Трудно, неимоверно трудно приходилось подпольщикам. Отделения ГФП, выслеживавшие их, комплектовались из числа коварных и многоопытных выкормышей Гиммлера. Железные нервы, неистощимая провокаторская изобретательность, отличный нюх. Прежде чем попасть в ГФП, каждый ее сотрудник многократно испытывался и проверялся по различным каналам. Впрочем…

— Впрочем, послушайте, — перебил сам себя Асанов, — что произвело на меня очень сильное впечатление во время все того же Краснодарского процесса.

Ежится на скамье подсудимых гестаповец Альфред Михельсон — один из тех, чьи руки обагрены кровью крымских молодогвардейцев. На допросах он лгал, отрицал свои преступления. Но вот трибунал вызывает свидетеля обвинения, и Михельсон узнает в нем старого знакомого. Да, ошибки нет, это Рудольф. Тот самый зондерфюрер, который был адъютантом полицей-комиссара Кауша. Как он здесь очутился? Михельсону страшно: этот свидетель знает о нем немало. Еще бы! В Старом Крыму они жили под одной крышей…