Задолго до победы - Михаил Александрович Каюрин Страница 32

— Ты не спросила фамилию женщины?

— Язык как-то не повернулся, ведь проводница приобрела часы на законном основании.

— Чем закончился разговор с Надюхой? — поинтересовалась Василиса, уверенная в том, что Нинка так просто дело не оставила, попытала Дылдину с пристрастием.

— Ничем. Разговора не было.

— Как…не было? — спросила Василиса, ещё больше поражаясь поведению Нинки — грозы всего привокзального района в вопросах правды и справедливости.

— А вот так! Не стала я ей башку дурную откручивать. Собралась было уже прижучить её, да в последний момент, понимаешь ли, узнала: дитё у неё малолетнее имеется в деревне. Вот я и подумала: а вдруг ей деньги потребовались для ребёнка? Может, приболело дитё, лекарства дорогие потребовались. В общем, отступилась я от неё, махнула рукой на всё.

Василиса во все глаза смотрела на Нинку и не узнавала её. «Конь в юбке», «Кувалда», женщина-громила, лишённая простых человеческих чувств, раздающая налево и направо подзатыльники и зуботычины во имя справедливости, неожиданно предстала перед ней в другом обличье.

— Чего смотришь? — усмехнулась Нинка. — Не узнаешь? Не можешь поверить, что железная «Кувалда» может и слезу пустить, и пожалеть, и простить? Быть такой, как все бабы на свете, верно?

— Да-а, интересный вечер сегодня получился, — с растяжкой проговорила Василиса. — Живут люди бок о бок, общаются, смотрят друг другу в глаза ежедневно, а что творится внутри у каждого из них — даже не догадываются.

— Не догадываются, потому что души чёрствые, глаза близорукие и сердца студёные, — обезоружила вдруг Нинка мудрёным высказыванием. -

— Значит, и у меня душа чёрствая и сердце студёное? — улыбнувшись, спросила Василиса. — Не смогла же я разглядеть тебя по-настоящему.

— Не-ет, с душой и сердцем у тебя всё в порядке, — рассмеявшись, ответила Нинка. — Ты щедро делишься теплом и радостью, и сострадать можешь. Просто защитная скорлупа у меня слишком прочная, с наскока её не пробить, чтобы до моего сердца добраться…

— Не думала я, что ты способна так красиво и образно выражаться, — с похвалой отозвалась Василиса. — Больше всё ругательные слова у тебя выскакивали.

— Хм-м, а с кем мне общаться красивыми словами? В бригаде мужики кроме мата ничего в жизни не слышали, да и не поймут они красивых слов без перевода на матерные. А в высшие круги мне дорога закрыта, — Нинка задумчиво покачала головой. — Да и с тобой больше уж не придётся поговорить по душам.

— Это почему? — удивилась Василиса.

— Потому что на фронт я ухожу, подруга, — неожиданно заявила Нинка с оттенком гордости. — В военкомат ходила, санитаркой попросилась.

— Вот это новость! — с волнением в голосе воскликнула Василиса. — Не отказали?

— Вот ещё! Военком как посмотрел на меня — сразу одобрил моё решение. Даже похвалил за самопожертвование во имя Родины, — сверкнув глазами, ответила Нинка.

— И когда?

— Через неделю отправляют. Правда, сначала на курсы, и только потом на фронт.

— Быстро это у них делается.

— Да я готова, хоть завтра. Ничего меня здесь не держит. Лучше геройски погибнуть, чем бултыхаться в дерьме среди шпал и рельсов. Опостылела мне такая жизнь. Бабахаю, бабахаю каждый день кувалдой по костылям, а впереди ни просвета тебе, ни будущего.

— Наверно, ты права, — рассудила Василиса. — На фронте другая жизнь. И любить умеют там не только за красивые глаза, но и за смелость, преданность и надёжное плечо боевого товарища. И за такие качества, кстати, в первую очередь.

— Откуда тебе известно?

— Брат мой письмо из Сталинграда прислал. В нём и написал, какие там люди его окружают.

— Вот и я так подумала. Вытащу с поля боя какого-нибудь солдатика, спасу ему жизнь, может он и откликнется на мои чувства, оценит по достоинству, — Нинка зарделась на секунду, покосилась на Василису, надеясь увидеть в её глазах одобрение.

В это время с улицы донеслись голоса и громкий девичий смех. Молодёжь возвращалась с танцев.

— Давай-ка бухнемся в постель, подруга, пока девки наши не заявились, — заторопилась Нинка. — Не хочется мне тебя подводить. Ты им сказала, что устала за две смены и хочешь отдохнуть, а сама лясы со мной точишь допоздна. Получится, обманула ты их.

— И то верно, — согласилась Василиса. — К тому же, не люблю я вести разговоры с пьяными людьми.

Она быстро расправила постель и нырнула под одеяло. Минутой позже, погасив свет, то же самое сделала Нинка.

…Через неделю Нинку Кувалдину проводили на фронт.

Забавный старик

Поезд шёл по утопающей в глубоком снегу бесконечной вологодской тайге. Словно измученное частыми метелями солнце потеряло свой цвет, сделалось тусклым и невзрачным. Его холодные жёлто-розоватые лучи уныло прогуливались по вершинам деревьев, нехотя спускались вниз и жиденькой плёнкой заливали небольшие лесные поляны. Мимо окон в глубине леса изредка проплывали таёжные деревеньки в три десятка ветхих домов, и опять тянулась хмурая тайга.

Весь этот вид ещё больше увеличивал тоску Афанасия Демьяновича Краснопеева, оставившего неделю назад службу начальника районного отдела НКВД по городу Чусовому. Благополучная жизнь кончилась для него, он ехал на Север на новое место службы.

… Десять дней назад его вызвал к себе начальник управления. Состоялся тяжёлый разговор. Причиной вызова стал рапорт одного из сотрудников областного управления, который приезжал к Краснопееву с комиссионной проверкой. Комиссия выявила факты жестокого обращения с гражданами, находящимися под стражей в КПЗ. Кто-то донёс этому офицеру, что не только подчинённые, но и Краснопеев сам лично неоднократно избивал арестованных граждан. Может, всё бы и обошлось, получил бы он выговор, в конце концов, не он первый, и не последний, кто мутузит упёртых арестантов, если бы не эта проклятая баба.

Краснопеев уже много лет жил холостяком. После того, как умерла жена, он так и не смог найти достойную ей замену. Периодически на его пути встречались красивые женщины, но в них не было той преданности и раболепия, которыми обладала покойная жена, и которые так ценил он. Через несколько месяцев красавицы показывали своё истинное лицо и Афанасий Демьянович расставался с ними без сожаления.

Так он хотел поступить и с последней своей пассией, но спокойного расставания на сей раз не произошло. Взбалмошная Кира оказалась вульгарной особой и без боя сдаваться не собиралась, закатила скандал, объявив, что беременна. Краснопеев выслушал её, но не поверил ни единому слову этой спесивой женщины. Забрал у неё ключи от квартиры и выпроводил за дверь. Она стала для него обузой, обыкновенной