Павел Ермаков - Все. что могли Страница 33

Вот приедет на место, обязательно напишет ему.

Повозка въехала в глубокую балку. Надя почувствовала, будто надвигалась гроза. Хотя не гремел гром, не сверкали молнии, но воздух как бы загустел, наэлектризовался. Пахло пылью.

Дорога вывела из балки на взгорок, и сразу все объяснилось. По далекому отсюда шоссе нескончаемым потоком тянулись упряжки, плелись разморенные жарой люди, гнали скот. Тарахтели колеса, мычали коровы.

— Мама, куда они идут? — спросила Машенька.

— Туда же, дочка, куда и мы, неприкаянные.

— Все к бабушке Марфе?

— Нет, все своих будут искать… если найдут, — горько улыбнулась Надя.

Может, девочка и не поняла ее ответа, пораженная невиданным зрелищем, молчала.

— Стронулся люд с насиженных мест. Ох-хо-хо, горе-горемычное, — дед взмахнул кнутом, направил быков в пыльный, шумный поток.

Вблизи он не был столь плотным, каким казался издали. Надя увидела: бредущие по дороге люди измождены, истощены, их лица землисты, одежда запылена.

— Где же наши красные армейцы? — вдруг возвысил надтреснутый тенорок старик. — Как они довели нас до такого поругания? По своей земле бежим и прячемся, будто худые овцы. Не обидно ли? — повернулся к Наде, скребнул ее посуровевшим взглядом. — Твой-то где? Командир, я слыхал?

— Кабы знала я, дядька Харитон, — глубоко вздохнула Надя, сунула заплакавшему Димке грудь. — На границе войну встретил. С той поры ничего и не знаю о нем.

Дед Харитон крякнул досадливо, сдвинул соломенную шляпу на загорелый, иссеченный морщинами лоб. Торопливо достал из холщовой штанины вишневую трубку, набил ее махоркой, с присвистом, глубоко затянулся.

— Коли так, дочка, извини старого, — мягко сказал он, попыхтел трубкой. — Я тебе так скажу: веры не теряй. Сама тоже возле границы с ним жила?

— Там. Нас, жен и детей командиров, схватили, издевались. Меня и ее вот, — показала на Машеньку, погладила по голове, — пограничники отбили. Остальных немцы в сарае сожгли. Ребята, которые выручили нас, думаю, тоже не убереглись, погибли.

Сколько бы Надя ни рассказывала о жутких часах своего плена, всякий раз ее трясла дрожь.

— Героев-то нам не занимать. Расея богата ими. Выходит, и герои не все могут, — он глянул в небо, откуда сквозь гам на дороге прорывался рокот и завывание моторов, ткнул туда трубкой. — Вон опять, как кочета, схватились.

Над ними вспыхнул воздушный бой. Поблескивая плоскостями на солнце, в прозрачной высоте кружили самолеты. Одна пара оторвалась от всех. Машины метались в прошитом солнцем пространстве, как ласточки перед дождем. Наконец у одного из-под крыльев выпорхнул дым, и он с диким завыванием устремился вниз. Через несколько секунд, оставив за собой черную полосу дыма, рухнул за балкой, по которой только что проехала повозка деда Харитона.

— Вот она наша жизня чего стоит, — обреченно махнул рукою старик.

5

Проходил день за днем, с переправой на другую сторону Волги у Нади ничего не получалось. Приютившая ее в маленьком хуторке старушка успокаивала:

— Поживи, милая, у меня. Деточки твои заморились, ты тоже. Можа, и не понадобится уезжать? Можа, наши не пустять немца сюды? Я кажинный день Богу молюсь, чтобы не пустили, чтобы им Господь силы дал на это.

— Ждет нас тетка. Мама ей написала, если письмо получила, беспокоится, что нас долго нет.

— Лодки да баркасы красноармейцы угнали в город. Плот можно бы связать, да ведь этакое дело с умом надоть делать. Мужиков-то немае. Гли, какая ширь, сама разве переправишься?

Надя с грустью глядела на водную гладь. В сиреневой дымке едва угадывался противоположный берег.

— Ты не горюй. Чего-то и надумаем, — успокаивала старушка.

Как-то, расстелив старое байковое одеяло под яблоней, они спасались от жары в ее тени. Машенька играла с куклой. Димка ползал. Река ослепительно сверкала под солнцем, от нее наносило запахом ила, тины. Под береговой кручей гортанно кричали чайки, садились на воду белыми поплавками.

Заглядевшись на реку, Надя не заметила, как Димка добрался до завалинки перед окнами хаты, уцепившись за доску, встал.

— Димка, ау, Димка, иди ко мне, — позвала Машенька, поманила руками.

Мальчик отцепился от завалинки, раскинул ручонки в стороны, ступил навстречу сестре раз-другой и быстро-быстро засеменил, качаясь из стороны в сторону, словно под порывами ветра. Он вертел головой, глазенки его испуганно-радостно глядели на мать. В этот момент в прищуре глаз, в повороте головы, в движениях мальчика Надя снова отчетливо заметила его удивительную схожесть с Андреем.

— Наш Димка пошел, — всплеснула она руками, подхватила сына, прижала, почуяла, как часто билось его сердечко.

В эти дни, оторвавшись от родного дома, ощущая себя песчинкой, которую подхватил и нес куда-то злой, безжалостный вихрь, она с новой, изнуряющей силой затосковала по Андрею. Вечерами, уложив детей, подолгу сидела и вспоминала их жизнь на пограничной заставе в Закавказье, мысленно переносилась на западную границу, где становилось все беспокойнее, поэтому Андрея видела урывками, он постоянно пропадал на заставах. Но тем радостнее, желаннее были встречи.

Иной раз не смыкая глаз, всю ночь проводила в думах и воспоминаниях и только под утро забывалась в коротком, тревожном сне. Ее угнетала эта тоска, ей казалось, надо же что-то делать, иначе с ума можно сойти. Ее настроение передалось дочке. Малышка что-то чувствовала и часто вспоминала отца.

Однажды Надя пришла с детишками на берег Волги. В маленьком заливчике вода прогрелась, просвечивал желтый песок, Машенька, булькаясь в теплой воде, неожиданно спросила:

— Мама, помнишь, мы с папой в нашем пруду купались?

Как забыть? Все помнила Надя.

На следующий день рано утром хозяйка торопливо вошла в горницу.

— Вставай, Надя, просыпайся, милая, — шуршала она босыми подошвами по глиняному полу.

— Что случилось?

— Не хотела отпускать тебя, а утаить не могу, обидишься, — старушка говорила шепотом, прерываясь, ожидая, не скажет ли Надя, что передумала и никуда не поедет, но та молчала. — Автомашины мимо едут, с фронта пораненных солдатиков везут. Бают, прямо к переправе. Я попытала, дескать, не возьмете ли командирскую жену с детками. Мол, пусть собирается, могут и подвезти.

— Я мигом, — вскочила Надя. — Ребяток соберу.

Увидев, что Надя не рассталась с мыслью уехать, старушка сникла, пригорюнилась, продолжала медленно, вроде нехотя:

— У их в дороге двое померли, так хоронить понесли. Бабы наши помогают.

Надя увязала пожитки, разбудила дочку, завернула Димку, мальчик даже не проснулся.

— Молочка на дорожку попейте, — суетилась хозяйка. — Не хочется? Боже ж мой, не проснулись толком. Я в бутылку налью, ватрушек положу. Потом поедите.

Выйдя на улицу, Надя увидела три грузовика, крытые брезентом, и подходящих к ним военных и хуторских женщин с лопатами. Один из военных, со «шпалой» на петлицах, по-видимому, старший, представился:

— Военврач Зарецкий. Это вам надо на переправу? Вы на той стороне живете?

Он близоруко щурился, разглядывая ее сквозь толстые стекла очков. Зарецкий был уже немолодой, военная форма на нем сидела мешковато. Лицо посерело от усталости, веки припухли и покраснели. Наде показалось, он невероятным усилием удерживал себя, чтобы не заснуть тут же, стоя перед ней.

Она кивнула, да, это ей надо на ту сторону реки.

— Я из Воронежской области. Фельдшером в селе работала. Больничку разбомбило, и немцы…

— Документик у вас какой-нибудь имеется?

Передав Димку хозяйке, она сунулась в узел, нашла сумочку, подала военврачу паспорт и справку, выданную ей еще в погранотряде в прошлом году, в которой говорилось, что жена капитана Ильина следует к месту жительства ее родителей.

— Выходит, мы с вами коллеги, — чуть оживился военврач. Он полистал паспорт, прочитал справку, помрачнел. — От самой границы… на Волге оказались.

Возвратил Наде документы с таким видом, словно оправдывался, что вынужден был спросить их.

— Считайте, мы с фронта на фронт едем, — пояснил он. — Немцы жестоко бомбят город, обстреливают артиллерией. Десанты бросают. Опасно там. Но там и переправа. Самый скорый путь на ту сторону. А ваш муж?.. — военврач опять устремил на Надю измученный взгляд.

— Встретил войну на границе. Думаю о нем, как о живом, а живой ли, не знаю.

Военврач помог Наде сесть в кабину среднего грузовика. Машины тронулись, хозяйка кричала вслед:

— Если что… слышишь, Надя, то вертайся.

Чем ближе подъезжали к городу, тем тревожней, угнетенней становилась атмосфера вокруг. Дымом заволокло небо, где-то в дыму тяжко дышал, по-живому ворочался фронт, о котором говорил военный доктор. Даже шум моторов автомобилей не заглушал грохот и гул, расползавшийся над землей.