Георгий Жуков - Один "МИГ" из тысячи Страница 33

—  Ого! — сказал хрипловатым, простуженным голосом капитан. — Здесь мою любимую песню слушают. — И с любопытством посмотрел на Марию.

—  Вы что, на прием?

—  Никак нет, сестрица, — ответил за капитана лейтенант, видимо не привыкший лезть за словом в карман. — Обозреваем незнакомые местности.

—  Тогда пройдите к морю или в сад, — холодно сказала Мария, — а здесь — санчасть.

—  Зачем же так строго? — спросил капитан и, подойдя поближе, взял со столика книгу и начал перелистывать ее. — Может, дадите почитать?

Мария ответила, что книга не ее, но капитан просил так настойчиво, обещая завтра вернуть, что она уступила.

—  Ну ладно, — вздохнул капитан, — раз нас встречают так сурово, пойдем отсюда.

Лейтенант снял фуражку, галантно раскланялся, и они удалились. Мария проводила их взглядом и вдруг поймала себя на мысли, что ей стало жалко, почему они так скоро ушли. В сущности, они даже не успели познакомиться. Ей не нравилось, как разглядывал ее капитан, но было в нем что-то такое, что заставило ее встрепенуться: наверное, это был человек большой силы воли.

Назавтра капитан не пришел, и Мария пожалела, что дала книгу незнакомому человеку: где теперь ее искать? Не пришел он и на третий день. И вдруг некоторое время спустя, регистрируя больных, пришедших к врачу, Мария увидела капитана. По лицу она заметила, что у него жар. Рука у Марии почему-то дрогнула. Не желая показать, что встреча эта чем-то ее тронула, она холодным тоном спросила, записывая его на прием:

—  Фамилия?

—  Покрышкин. — Капитан сказал это быстро, словно чего-то стесняясь, и Мария не разобрала окончания.

—  Простите, я не поняла.

— Пок-рыш-кин, — обиженно протянул он по слогам.

У капитана оказалась температура около сорока градусов, и его уложили в малую палату, в которой лежал уже один летчик, страдавший жестоким приступом малярии. Доктор сказал, что у капитана острая форма гриппа.

Покрышкин лежал неподвижно на спине, вперив взгляд в потолок. В ушах не стихал тихий, настойчивый звон. Толчки пульсирующей крови болезненно отдавались в висках. Во рту высохло. Он терпеть не мог болеть и за всю войну ни разу не прибегал к помощи врачей. Надо же было случиться такой неприятности именно здесь, в теплом, солнечном крае!

Саша не хотел признаться себе, что эта белокурая сестра в черном платье чем-то задела его, вывела из состояния привычного душевного равновесия. Он уже свыкся с мыслью о том, что ему, так сказать, на роду написано остаться бобылем, и подобные встречи обычно нисколько не трогали его, а тут вдруг как мальчишка расчувствовался. И он, стараясь отвлечься от этих непривычных и стеснительных ощущений, в сотый раз ворошил в памяти пережитое за этот трудный месяц.

Какой, в сущности, страшный путь пройден гвардейцами! В разгоряченном мозгу Саши мелькали с лихорадочной быстротой обрывки воспоминаний. Горестный отход из горящего Батайска. Отчаянный бой над станцией Гетмановская, когда Покрышкин с пятеркой истребителей атаковал группу из восемнадцати «мессершмиттов-110», которые шли на бомбежку соседнего аэродрома, — тогда на глазах у всего полка пятерка Покрышкина сбила пять «мессершмиттов-110». Ранение командира полка. Бесконечные переброски с одного аэродрома на другой. Горящие города и села. Угрюмый Хасав-Юрт. Тщетные попытки продлить жизнь окончательно отказывающихся служить самолетов. Гибель Супруна: в Беслане на взлете обрезал мотор...

Дивизия осталась там, среди скал на Тереке. Сдав последнюю девятку самолетов подошедшему на смену 45-му истребительному авиационному полку подполковника Дзусова, гвардейцы 9 августа отбыли сюда, на берег Каспия, на переформирование — им предстояло освоить новый скоростной истребитель, появление которого на фронте должно было явиться большим и неприятным сюрпризом для гитлеровских летчиков.

Сколько продлится переучивание? Не меньше полугода: ведь надо не только освоить новую материальную часть, не только в совершенстве овладеть новым самолетом, но и найти принципиально новые методы применения его в бою. Новый самолет — новая тактика!

Для Покрышкина, как и для всех, было большой неожиданностью, что командование снимает с фронта гвардейский полк в такое критическое время. Казалось, теперь, когда там, на Тереке, все поставлено на карту, каждый летчик, тем более опытный, на счету. Садиться за книги и чертежи в такой момент как-то стыдно. Так прямо, начистоту, гвардейцы все и выложили провожавшему их командиру дивизии.

Командир поглядел на возбужденных летчиков, устало усмехнулся и сказал:

—  Сверху все-таки виднее, товарищи!. Мне говорили, что прошлый год, когда вас отводили в тыл из Таганрога, Крюков тоже развивал такие мысли. На что уж Пал Палыч спокойный человек, а и он тогда думал, что на Таганроге свет клином сошелся. А что получилось? Конечно, там трудновато тогда пришлось, но выдержали. Выдержим и теперь. Вас сменяет полк Дзусова, подойдут и другие. А потом, кто знает, — может быть, и встретимся. Война-то, ведь она долгая...

Покрышкин заворочался на койке. Он почувствовал, что щеки горят еще сильнее: наверное, температура опять поднялась.

—  Сестра! — хрипло позвал он. — Сестра...

В палату вошла Нина. Увидев ее фарфоровое личико, Саша нахмурился.

—  А где та?.. Ну, которая писала?

Сестра немного обиженно сказала:

—  Мария? Она окончила дежурство...

Саша закрыл глаза. Мария... Какое хорошее русское имя! Ему почему-то захотелось сейчас увидеть эту девушку, и он, приподняв голову, упрямо сказал:

— Все равно... Позовите Марию.

Нина пожала плечами и вышла. Через несколько минут она вернулась.

— Она говорит: «Я не дежурю, и нечего мне там делать». И не пошла...

Саша молча отвернулся к стене и натянул одеяло на голову.

Мария приняла дежурство утром. Она взяла градусник, часы, блокнот и начала обход палаты. Капитан Покрышкин спал. Ей не хотелось его будить, и она, осторожно приподняв руку, поставила термометр под мышку спящему. Капитан открыл глаза. Взор его на мгновение блеснул, но тут же он потушил его и с деланной сердитостью сказал:

— Что вы мне спать не даете?..

Мария молча подождала, пока термометр нагреется, записала его показания и ушла.

После завтрака она села что-то писать. Через открытую дверь увидела, что сердитый капитан сел бриться. Он перехватил ее взгляд и покраснел. Мария склонилась над письмом. Покрышкин порезался и проворчал:

— Сестра! Вы зачем на меня смотрите? Мешаете бриться...

Мария вздохнула и перешла на другое место. Ей казалось, что этот фронтовик смеется над ней. Она была бы рада вовсе не разговаривать с ним, но Нина оставила незаполненным бланк истории болезни, и надо было идти к капитану.

Увидев в руках Марии казенный бланк, Покрышкин вздохнул.

— Опять будете писать?

— Имя, отчество? — спросила Мария.

— Александр Иванович...

— Год рождения?

— Девятьсот тринадцатый.

— Ваш домашний адрес?

— Новосибирск, улица Лескова, 43-а...

Покрышкин усмехнулся самому себе: сколько лет прошло с тех пор, как он в последний раз прошел по улице Лескова? А Мария почувствовала вдруг, что у нее часто-часто заколотилось сердце: у него есть домашний адрес — значит, он, наверное, женат. И дети, может быть, есть. Кто же в двадцать восемь лет живет без семьи?.. Она чувствовала, что капитан неотрывно смотрит на нее, и это волновало ее еще больше: много их, таких, — домой небось нежные письма пишет, а здесь на чужих девушек засматривается. И книгу взял. Небось и читать не будет, только ради знакомства унес Гюго...

День прошел скверно, тоскливо. Вечером доктор назначил капитану банки. Эту процедуру поручили Марии.

Пока нагретые банки оттягивали кровь, Мария молча сидела рядом с койкой больного. Капитан, повернув к ней лицо, разглядывал тонкий строгий профиль, озаренный коптилкой, стоявшей на столе. В полумраке тонкие светлые волосы сестры, красиво обрамлявшие голову, светились, словно пух, и вся она казалась Саше удивительной, необычайной, словно привидевшейся во сне.

Он задал ей несколько неуклюжих вопросов, потом вдруг стал рассказывать о себе, о Сибири, о широкой Оби, о Краснодаре, о Бессарабии, о том, как дрался в воздухе. Вначале Мария слушала его рассеянно, пропуская слова мимо ушей, но потом заинтересовалась. Капитан говорил неуклюже, скороговоркой, подчас теряя слова, но было в его рассказах что-то неотразимо привлекательное — они были правдивы и насыщены живыми, полнокровными деталями.

Когда Мария собрала банки, капитан, взяв ее за руку, осторожно и настойчиво посадив на стул, попросил:

— Посидите еще. Ведь у вас сейчас совсем немного работы.

Мария хотела встать со стула, но не смогла. Так она и просидела возле капитана до ночи, слушая его рассказы. Когда же прозвучал отбой. пожелала ему спокойной ночи, взяла коптилку и ушла в комнату дежурного врача. Щеки горели, и ей трудно было сосредоточиться...