Вольфганг Отт - Стальная акула. Немецкая субмарина и ее команда в годы войны. 1939-1945 Страница 33

И именно в эту погоду Шмуцлеру пришло в голову пройтись по палубе. От лебедки до переборки кубрика был протянут линь. Хватаясь за него, кок шел по палубе с батоном хлеба под мышкой. Волна накрыла палубу, и Шмуцлер оказался верхом на ее пенном гребне, прижимая свой батон и глядя на мостик уже сверху вниз. Он не кричал и даже не казался испуганным, его лицо выражало лишь безграничное удивление. Волна, отхлынув, унесла его в море. Кока не было видно в течение нескольких секунд; затем он появился в сотне метров от корабля и через мгновение исчез навеки.

Днем корабли вернулись к пирсу в Сен-Мало.

Хальбернагель с ветерком подкатил на своем велосипеде, который затащил на борт, опасаясь, что его украдут.

— Вы нашли их?

— Да нет, черт побери, — сказал Мекель. — Все коту под хвост. Мы потеряли человека и батон хлеба, сожгли кучу угля.

Хейне, как обычно, возразил.

— Пусть из нашего похода ничего не вышло, — заявил он, — зато мы продемонстрировали наше желание спасти противника, оказавшегося в опасности в открытом море; в более высоком смысле, наши усилия не пропали даром.

— Попробуй объяснить это Шмуцлеру, — парировал Мекель.

Для них был приготовлен прекрасный обед. Расстарался кок штаба флотилии. Были поданы свиные ножки с кислой капустой и картофельным пюре и компот — все пребывали в восторге; Шмуцлер был похоронен и забыт.

После обеда Хальбернагель прочел лекцию. Он выступил в роли официального гида. Начал с общего описания купальных сооружений на пляжах Сен-Мало, затем обрисовал прелести вечерних прогулок по крепостному валу, после чего перешел к ценам на алкогольные напитки. И только тогда, когда Питт грубо прервал его возгласом: «Да переходи же ты к делу, Хальбернагель!» — он поведал, что в Сен-Мало только что открылся легальный армейский бордель. Там работают девочки из Парижа, которых он высоко ценит и рекомендует.

— Это ты просто так говоришь или познал на собственном опыте?

— Не беспокойтесь. В качестве платы за рекламу я попробовал нескольких девиц бесплатно.

— Нескольких?

— Разумеется, и многим понравилось.

— Перестань бахвалиться, — сказал Штюве.

— Черт побери, да ты с одного-то раза опрокинешься кверху килем, — поддел Питт.

Хальбернагель взъярился:

— Больше никаких услуг от меня не ждите. Я забочусь об их благе, а они еще издеваются. Знаете, что я сделаю? Я обойду все наши посудины и расскажу там об этой уникальной возможности, хотя и не собирался до завтра ставить в известность всю флотилию. Сегодня идут только хлыщи из штаба. А вы можете прийти завтра и встать в очередь.

— Вот черт, даже если мы пойдем сегодня, девственниц там, вероятно, уже не останется.

— Да уж, девиц там точно нет. Их печати уже взломали, и все у них гладкое, как орудийный лафет, — сказал Хальбернагель, собираясь уходить.

— Ты останешься здесь и посидишь, не раскрывая рта, — заявил Питт. — А потом отведешь нас в свое первоклассное заведение.

Они дали Хальбернагелю бутылку шнапса. Он уселся на ступеньку трапа и пил, ожидая, пока матросы оденутся. Затем под его руководством они отправились в город. Хальбернагель чувствовал себя сержантом, который ведет новобранцев в первое увольнение. Хейне, Бюлов и Фёгеле увязались за ними.

— Чтобы присмотреться к обстановке, — объяснили они Тайхману.

Хальбернагель оставил в кубрике свою бутылку со шнапсом. Тайхман достал кружку из посудного шкафа и стал пить. Спиртного в бутылке оказалось на три с половиной кружки. После каждой он выпивал бутылку пива. Потом он улегся на койку, но, почувствовав, что у него кружится голова, попытался на чем-нибудь сосредоточиться. Он стал думать о своих товарищах Штолленберге и Хейне и немного о себе. Ничего серьезного, ничего значительного… и тут он уснул.

— Что ты орешь, Ганс? Вы только посмотрите на него, валяется на койке пьяный, как сапожник!

— Лучше бы ты пошел с нами.

— Ты много потерял. Я никогда еще не видывал такой военной выправки.

— Смирно! Шагом марш! И мы входили, продолжая маршировать.

— Это была военная оргия.

— Хальбернагель, я назначаю тебя хозяином борделя. Да, ты не преувеличивал. И как знак твоего нового звания мы вручаем тебе эту резинку на ленте.

— Ее можно носить и в петлице.

— За Хальбернагеля!

— Кто выпил весь мой шнапс?

— И даже Фёгеле досталось.

— Тебе понравилось, Фёгеле?

— Да, пожалуй. Мы хорошо провели время. И поговорили тоже хорошо. Она приехала из Эльзаса.

— Ты рассказывал ей о Шварцвальде?

— Да, и о Вогезах тоже. С картинками, понимаешь, о чем я говорю? Я показал ей горы…

— Ха-ха-ха.

— Потом я ей показал, где течет Рейн…

— Ха-ха-ха.

— Ты, надеюсь, не забыл о притоках.

— Не-е, и озеро Гонстанц.

— Ха-ха-ха.

— Отбой в борделе.

— Ха-ха-ха.

В течение недели флотилия сопровождала суда, ходившие между Сен-Мало и Брестом. Когда «Альбатрос» пришвартовался в Сен-Мало, на борт поднялся Штолленберг.

— Привет из Берлина бывшим курсантам второй роты.

— Она помнит нас?

— Конечно. Она шлет всем вам привет. Она хочет знать, кто служит на лидере флотилии с ее мужем. Поглядите-ка сюда.

Штолленберг достал из своего вещмешка четыре небольших пакета. В каждом пакете было по пять плиток шоколада и открытка. Надпись на открытке гласила: «Эдит Вегенер желает вам удачи».

— Это хорошо, — сказал Хейне. — Очень хорошо.

— Мы должны поблагодарить ее, — решил Бюлов.

— Да, черкните пару строк, а я отвезу на берег. Мне все равно нужно быть в штабе флотилии, — сказал Штолленберг.

Каждый что-то написал. «Приятный сюрприз», — написал Хейне. «Премного благодарен, что подумали обо мне, и т. д.». «Всегда преданный Вам…»

Тайхман написал:

«Дорогой Эмиль, я уверен, что тебе пришлось попотеть, добывая для меня эти пять шоколадок и подделывая почерк фрау Вегенер. У тебя это хорошо получилось, но ты не учел одну вещь, а именно: на упаковочной бумаге обозначено название кондитерского магазина в твоем родном городе. Но все равно, спасибо за все. Ганс».

Этим вечером Тайхман пошел в бордель. Хальбернагель пытался его отговорить. В Сен-Мало перевели еще одно подразделение ПВО, и там сейчас было не протолкнуться. Но Тайхман все равно пошел. К нему присоединились Штолленберг, Хейне и Бюлов. Хальбернагель посоветовал им спросить Мадлен; она подороже, но стоит того, особенно если ей сказать, что послал их Хальбернагель.

Сначала они прогулялись по крепостному валу Сен-Мало и вели себя так, как будто в первый раз увидели закат солнца. Затем они зашли в бистро и выпили несколько аперитивов, причем в каждом последующем было меньше вкуса, чем в предыдущем.

Они и в самом деле выбрали неудачный день. Им пришлось ждать, поскольку был час пик, и девицы обслуживали парней из ПВО.

— Мадлен нет, — сказала ее коллега. — Madeleine aujourd'hui malade, compris? Madelein kaputt, compris? [3]

— Ну, такой французский мы понимаем, — усмехнулся Хейне.

Они взяли то, что оставалось. Но сначала им пришлось пройти осмотр врача, который проверил их «снаряжение» и выдал, кому требовалось, «защиту для ближнего боя».

— Allons, monsieur… о-ла-ла… tres bien… о, первый класс, cheri, прекрасно… ох, ох, ох…

Осмотр был тоже включен в стоимость. Двадцать франков, пожалуйста, мой дорогой, большое спасибо, до свидания, месье… Им не было даже противно. Просто как ежегодный осмотр в школе. Перед входом в кабинет стоит учитель и проверяет, вымыты ли у всех шеи. А потом испытываешь чувство облегчения, что все уже позади. Единственная разница — школьный медосмотр был бесплатным.

«Ремонт личного оружия» — сказали медики, находившиеся в кабинете. Один из докторов заволновался, увидев их бляхи, где под серийными номерами, датой рождения и группой крови красовалась надпись «Nav. Off. 1939». Это означало только то, что владелец бляхи поступил на флот в 1939 году, как кандидат в офицеры. Медик же истолковал Nav. Off (морской офицер) как свершившийся факт и сказал, что офицерский бордель находится в отеле «Наполеон».

— Мы очень благодарны тебе за информацию, друг мой, — сказал Бюлов, — но в настоящее время мы такие же, как и ты, — задницы третьего класса, а станем ли мы офицерами, зависит от тебя. Если мы сегодня что-нибудь подцепим, то, возможно, и не станем. Так что проникнись серьезностью этого момента и сделай свою работу хорошо. Можешь потом не отдавать мне честь, я все равно буду вспоминать тебя добром.

Медик взъярился. Он не позволит, чтобы с ним разговаривали таким тоном. Он не какая-нибудь «задница третьего класса», а капрал армейской медицинской службы и скоро будет сержантом, и они должны немедленно привести свою форму в порядок, чтобы были видны знаки различия. Он продолжал грубить им.