Иван Сотников - Днепр могучий Страница 33

В просторном блиндаже, совсем недавно отбитом у немцев, видно, размещался какой-то их штаб. Азатов убрал отсюда все лишнее, расставил узкие длинные столы, а Таня, помогавшая ему в подготовке новогоднего вечера, накрыла их белым полотном. В углу Оля установила мощный приемник. На стенах появились новенькие плакаты и портреты. На столе, рядом с радиоприемником, — свежие газеты и журналы.

Отпустив бойцов, парторг присел у порога и с удовлетворением оглядел блиндаж:

— Хорошо, Танечка! Остается заказать ужин.

— Правда, хорошо: прямо Колонный зал! — порадовалась девушка. — Только ты какой-то хмурый сегодня. Что случилось, Сабир?

— Эх, Танечка, такого наслушался — сердце замирает, — вскочил он на ноги и, все более горячась, заговорил.

Оказывается, здесь всюду орудовали эсэсовские каратели. Больше всех отличались какой-то Фред Дрюкер, по прозвищу «Дрючок», да его денщик Вилли Вольф. А ведь тут неподалеку за линией фронта село, где живут родные его Ганны. Незадолго до войны жена с сыном уехали сюда в отпуск, и, что с ними, он не знает. А тут такие зверства. Забыв обо всем, Сабир все говорил и говорил о слышанном от жителей.

Таня как стояла у окна, так и замерла, окаменела. В один миг представила себе вытоптанные поля, испепеленные сады, пожарища. Услыхала плач детей и женщин, дикие вопли карателей, свист плетей. Как наяву, увидела заводские печи, куда живыми бросают украинских ребятишек, черные неповоротливые танки с привязанными к ним партизанами, которых металлические чудища разрывают на части; и кресты, кресты на дорогах с распятыми на них людьми. Не так ли и дома, там, у Днестра. Ох, мамо, мамо! По щекам катились крупные слезы. Ловила их соленые капли губами, перехватывало горло — не перевести дыхания. А сердце все полнилось и полнилось жгучей болью за далеких и незнакомых ей людей, но все равно родных и близких, ее сестер и братьев.

— Вот, Танечка, — устало сказал Сабир, присаживаясь за стол, — что за изверги эти эсэсовцы! Надо б с бойцами побеседовать, да, видно, после — не хочется им праздника портить.

На новогодний митинг Жаров отправился в роту Румянцева. По дороге в кустах он подобрал розовую листовку. Андрей усмехнулся. В первых, синих, Гитлер обещал быть в Киеве в конце ноября, в зеленых он клялся, что будет там десятого декабря, а в этих, розовых, откладывал свое возвращение до пятнадцатого. В канун Нового года, когда фашистские полчища с треском выбиты из Житомира, как-то особенно смешны напыщенные слова геббельсовской пропаганды.

Бойцы и офицеры уже собрались в блиндаже вместе с разведчиками. Андрея порадовали празднично возбужденные лица людей, с жаром обсуждающих последнюю сводку.

— Мы что, мы справно воюем, — говорил бронебойщик Голев. — А вот как там союзнички?

— Патрули кое-где активничают, будь уверен, — громко засмеялся Соколов. — Вчера, слышно, даже пленного захватили.

— Ну, добро б им теперь ударить! Скорей бы, глядишь, и войну прикончили.

— А им скорей не надо: у них свои расчеты, будь уверен, — возразил бронебойщику Глеб и вопросительно посмотрел на парторга, словно ища у него поддержки.

— Второй фронт они откроют, — включился в разговор Сабир, — когда он им понадобится: на готовое надеются.

— Тогда их фронт, может, нам и не нужен будет.

— Как не нужен? — подивился кто-то.

— А так: одни побьем немца — и баста! — уточнил Юст.

— А мне вот, — развивал свою мысль Азатов, — вспоминается случай из истории. Очень подходит к нашему разговору.

— Расскажи, расскажи! — послышалось со всех сторон.

— Давно это было, еще в римские времена, — начал рассказ Сабир. — Сирийский царь Антиох воевал тогда с Египтом. И когда приближался уже к Александрии, к самой столице, значит, у города и встретило его римское посольство. Не ответив Антиоху на приветствие, глава посольства Попилий вручил ему дощечку с ультиматумом Рима.

— Ишь ты! — покачал головой Голев.

— А римский сенат требовал, — продолжал Сабир, — чтоб Антиох немедленно очистил Египет. Сирийский царь хотел было посоветоваться с приближенными, но Попилий палкой очертил на земле круг и сказал царю: «Прежде чем выйти из круга, дай ответ сенату».

— Хитер, шельма! — снова не сдержался Голев.

— А силы Антиоха уже иссякли, — немного помолчав, опять заговорил парторг, — и царь уступил. Египет же, потеряв свою самостоятельность, превратился в римскую провинцию. Так без единого выстрела чужими руками Рим завоевал победу.

— Видать, и американцы с англичанами, вернее, их правители как те римляне, — сказал Глеб, — им важно ослабить нас, а потом…

— И мне сдается, тянут они со вторым фронтом, чтоб Гитлеру помочь. Ей-бо, так! — покручивая черный ус, сделал выводы Голев.

— Вероломства у них больше, чем у римлян, — развивал свою мысль парторг. — Да времена не те, и мы — не Сирия, и не Египет.

— Не оправдаться их расчетам, — сказал Юст, — исторические события не повторяются дважды.

— Почему не повторяются? — улыбнулся Сабир. — А вот Гегель однажды заметил, всемирно-исторические события повторяются. Но, как писал позже Маркс, он забыл добавить, что первый раз в виде трагедии, а второй — в виде фарса.

— Одно помните, товарищи, — вмешался под конец Жаров, с интересом слушавший солдат, — сказано, будет второй фронт, значит — будет. А пока нам одним бить немцев. Получается у нас неплохо. Прикажут — и одни войну закончим. Не так, что ли?

Раздается знакомая мелодия торжественного гимна. Андрею вдруг кажется, стоит он у ленинского Мавзолея, и перед ним ночной простор исторической площади, многобашенный Кремль, алый стяг над куполом здания Верховного Совета, величавый бой спасских курантов…

— С Новым годом, товарищи, с новыми победами! — радостно поздравляет Москва, и в ответ все дружно и взволнованно поднимают фронтовые кружки:

— С Новым годом, с новыми победами!

Сердечна новогодняя речь Калинина. В простых словах его — отходящий в историю сорок третий год и озаренный светом победных салютов встает новый, сорок четвертый.

Вот советские войска разрывают железное кольцо ленинградской блокады, вот они завершают беспримерный разгром трехсоттысячной армии врага у Волги; наступают в грозном пламени Курской битвы; пробивают Смоленские ворота, сокрушают Миус-фронт, форсируют реку Молочная, гремит невиданная битва за Днепр, красные знамена взвиваются над Киевом, и Правобережная Украина встречает победителей. Отступающий враг злобно и мстительно разоряет все на своем пути.

Грозная година Отечественной войны!

Жаров с гордостью поглядел на солдат и офицеров. Ведь это они и их товарищи по оружию пришли сюда от самой Волги. Их мужеством освобождены родные города и села. Их беспримерной отвагой сокрушены знаменитые валы вражеской обороны.

Вдруг шумно хлопнула дверь, и поток холодного воздуха пахнул в лицо. Обернувшись, комбат увидел на пороге Юрова.

— Нам кодограмма, товарищ капитан, — шагнул офицер к столу, протягивая документ Жарову.

Прочитав приказ, комбат обвел взглядом людей, обращаясь ко всем сразу, твердо сказал:

— Боевая тревога, товарищи! Через час выступаем. Командуйте, Румянцев!

Бойцы порывисто, но без суеты разобрали оружие и начали выходить из блиндажа. «Нет, они не упиваются победой, — всматриваясь в суровые лица людей, с гордостью подумал Жаров, — успехи не кружат им голову. Как и все, они хорошо знают: впереди предстоят ожесточенные бои, грозные сражения, великие битвы. Что ж, они готовы к любой борьбе, к любым испытаниям!»

Книга вторая

КОРСУНСКОЕ ПОБОИЩЕ

МЕЧИ МАТТЕНКЛОТА

Генерал Маттенклот лениво откинулся на спинку кресла и был готов уже слушать доклад начальника местного гестапо, как адъютант вошел с почтой:

— От фельдмаршала фон Манштейна.

Маттенклот нервно разорвал конверт и с нескрываемой поспешностью пробежал глазами бумагу. Опять отказ! Генерал вскочил с кресла и в раздражении заметался из угла в угол. Откуда такая беспечность? Зачем игнорировать голос рассудка? Ведь ясно же, нужно выровнять фронт, срезать опасный выступ, занимаемый сейчас его войсками. Нет же, и слушать не хочет. Отказ за отказом.

Начальник гестапо негромко кашлянул, чтобы напомнить о себе. Генерал и не взглянул на него. Молча стоял у стола и, забыв про все на свете, угрюмо уткнулся в карту.

Войска Ватутина вели бои на растянутой линии: Сарны — Казатин — Канев. Левое крыло их фронта упиралось в Днепр, тогда как правое отстояло от реки уже на триста километров. Они только что заняли Новоград-Волынский и Бердичев, штурмом взяли Белую Церковь и угрожающе нависали над немецкими корпусами.