Сергей Скрипник - Смерть в рассрочку Страница 33

— Хорошо будет. Утром к Матвею Петровичу приходит женщина и готовит на целый день. Теперь будет готовить на двоих. Раз в неделю приходит еще одна женщина и делает генеральную уборку. Разумеется, люди проверенные. В Кабуле тебе достаточно денег дали?

— Погулять недельку вполне хватит, — улыбнулся Игорь.

— Хорошо, что хватит, только погулять не придется. Если не хватит на какие-нибудь покупки жене, матери, — скажешь.

— Спасибо.

— И еще такая интимная вещь, — подключился Сергей. — Обслуживать вас приказано по высшему разряду. Ты ведь наверняка там истосковался по женщинам.

— Естественно, — усмехнулся Игорь.

— Это можно организовать.

Кондратюк рассмеялся:

— Как это ни тяжело, организовывать не надо.

— Как знаешь.

— Ты сказал: обслуживать вас?..

— Да, — подтвердил Сергей. — Вас пять человек, группа, ты — командир группы. Если людей для проведения операции окажется недостаточно, получишь столько, сколько понадобится. Если на наш взгляд — именно столько и понадобится, — строго уточнил он.

Это был голос уже не того человека, который свободно болтал в машине, это говорил куратор. Его можно было попробовать убедить в правоте твоей точки зрения, а не удастся, тогда данные им указания придется выполнять как приказ.

Кондратюку нравился этот парень, звание которого ему не сочли нужным сообщить. Но он давно уже привык сам принимать решения, и до сих пор все они были правильными. Значит, ему нельзя отказать ни в умении четко анализировать любую ситуацию, ни в высоком профессионализме. И им это известно, иначе, надо полагать, он не оказался бы здесь. Зачем же тогда заранее ставить его в положение просто бессловесного исполнителя чужой воли? Для этого вовсе не нужен его опыт, накопленный почти за семь лет войны. К тому же, могли бы найти и более покладистого человека. Ведь они, похоже, знают о нем все.

— Если я командир группы, и мне доверено, как я понял, задание особой важности и риска, вам придется не только приказывать, но и считаться с моим мнением, — сказал он. — Иначе вам придется отправить меня обратно. До 14.00 завтрашнего дня у вас хватит времени найти мне замену. Во мне говорят не гонор или строптивость. Не хочу вас обидеть, я вас просто не знаю. Возможно, ваши приказы будут единственно верными. Но в Афганистане мне много раз приходилось выслушивать строжайшие приказы, расписывавшие мои действия чуть ли не до количества шагов в том или ином направлении, однако на деле для выполнения задачи приходилось действовать исходя из реальной обстановки и собственного разумения.

И это говорил уже не тот несколько озадаченный странной командировкой в столицу офицер, что доверчиво откровенничал в машине со старшими по положению товарищами, а человек знающий себе цену и привыкший брать на себя ответственность.

Полковник с помощником выразительно переглянулись. Столь резкое выражение характера их подопечным для них явилось неожиданностью, хотя они действительно много о нем знали.

— Подождем до завтра, — сухо сказал полковник. — Могу сказать вот что. Вас потому и вызвали, что намерены считаться с вашим мнением. Но диктовать вы здесь не будете. А пока все сказанное нами остается в силе.

—11-

Эта беседа состоялась немногим больше месяца назад, сразу после встречи генералов ГРУ и КГБ Ермолина и Сиворонова.

Они говорили по-приятельски, как давние товарищи с одинаковой судьбой, занимавшиеся одним делом — генерал армии, один из заместителей начальника Генерального штаба, шеф военной разведки Иван Петрович Вашутин и только что назначенный заместителем начальника одного из управлений ГРУ, которому — и это хорошо понимал его начальник — по уму и заслугам давно бы быть начальником управления и иметь звание выше, дважды понижаемый и дважды повышаемый в звании должности генерал-майор Анатолий Павлович Ермолин — больно уж неординарен был в мыслях и действиях этот человек.

— Неужто, действительно надеялся завербовать, — выслушав коллегу, с каким-то веселым удивлением произнес шеф разведки и недоуменно покачал головой. — Ну, право же, совсем обнаглели. Не мог же он не знать, с кем имеет дело.

— Напротив, хорошо знал, — отозвался генерал-майор. — Знал даже о том, как дорог мне сын.

— Сначала решим с вашим сыном, — сказал шеф. — Потом разберемся с этим хмырем болотным, — хмыкнул он. — С сексуальными фотографиями предпринять что-либо невозможно. Поди знай, сколько у них пленок, тем более комплектов фотографии. И он прав в том, что западная пресса их с руками оторвет да еще хорошо заплатит. Вашего Андрея придется срочно отозвать. Пусть поработает здесь в министерстве. Если потом снимки все-таки выплывут, что ж, пускай помашут кулаками после драки. А мы будем отрицать: фальшивка, профессиональный Фотомонтаж. Как полагаете, Анатолий Павлович, это выход?

— Иного не вижу, — развел руками Ермолин.

— Гораздо серьезнее, как я понимаю, обстоит дело с фальшивками относительно участия Андрея в наркобизнесе. Видимо, придется использовать вашего друга в Канаде. Теперь, я слышал, он занимает пост заместителя министра внутренних дел.

Они посмотрели друг на друга и разом улыбнулись этому странному в устах Вашутина «я слышал». Здесь имела ценность только точная информация, и она была у шефа разведки точной.

— Вы ведь никогда не использовали его для наших дел, — продолжал он, — даже не пытались вербовать, хотя к тому имелись все предпосылки. Редкий разведчик может позволить себе бескорыстную дружбу с представителем другой страны, да еще начиненному ценной информацией. Вы прямо-таки уникум.

— Как и вы, — заметил генерал-майор. — Могли ведь не звезду с погон снять, а голову с плеч и, согласно нашим заповедям, были бы правы. Слышал я о ваших неладах в ЦК из-за моей персоны.

— Ну, — отмахнулся шеф, — там ведь тоже рационалисты. И, сняв с вас голову, все были не правы. Не столько из-за ваших прежних заслуг, сколько из-за будущих.

Несколько лет назад Анатолий Павлович Ермолин, полковник ГРУ, заместитель резидента и первый претендент на его должность в Канаде, работал без дипломатического прикрытия. Его фирма, специализировавшаяся на частных строительных подрядах, считалась одной из лучших и надежнейших в Оттаве. Полем его деятельности была выбрана столица страны потому, что строительство здесь было существенно ограничено законом — значит, имелась возможность разъезжать по стране в интересах его тайной деятельности.

В Оттаве он познакомился с заместителем префекта полиции города Луи Лепитром, которому строил загородный дом. Они подружились, честно, по-мужски, не будучи ничем обязанными друг другу. Правда, потом Ермолину привелось дважды выручить Луи из беды — один раз, предупредив о готовящемся похищении мафией его пятилетней дочери, второй раз, своевременно сообщив о неизбежном крахе банка, в котором семья Лепитров держала все свои немалые средства. Он сделал это не для того, чтобы еще более укрепить дружбу с заместителем префекта столицы страны и тем самым морально подготовить его к возможной вербовке, а именно потому, что они уже были друзьями и вербовать его он не собирался.

Престиж и положение Ермолина в ГРУ были таковы, что он мог позволить себе иметь свои личные, не касающиеся разведки тайны. Сверху трудно было уследить за человеком, уполномоченным распоряжаться судьбами многих людей. А чтобы не выследили снизу, хотя и должны были следить по служебной обязанности и верности отечеству, — об этом он должен был позаботиться сам. Но, видно, позаботился недостаточно.

О его, правда, немногочисленных любовных увлечениях никто так и не узнал, да и относиться я этому в последние годы стали проще. А о дружбе с заместителем префекта полиции прознали и донесли в том смысле, что облеченный особым доверием руководства полковник Ермолин впал в непростительный для разведчика грех, предпочтя чувство человечности чувству долга перед родиной. О доносе ему дали знать друзья из ГРУ. Поэтому внезапный отзыв в Союз не был для него неожиданным. Зная, что ожидает его в родном отечестве, он без труда мог бы исчезнуть. Не перейти на сторону противника, не изменить — этого Ермолин для себя и в мыслях не допускал, — а раствориться в огромном мире и при его разносторонних способностях отлично устроиться на любом континенте. Однако он вернулся.

Умнейший из всех мыслимых прохвостов в истории человечества Талейран некогда справедливо сказал, что человека, имеющего семью, легче заставить совершить нечестный поступок. Конечно, имелась в виду семья из любимых, родных людей. Решение Ермолина вернуться никак нельзя было назвать нечестным, скорее оно было глупым, но только по отношению к своей личной судьбе. В глазах семьи он поступил благородно, как от него и ожидали, хотя ни тогда, ни позже никто об этом не упоминал. Иначе дело вы глядело бы так, будто они, любимые им люди, охотно приняли его самопожертвование, чтобы оградить себя от неизбежных неприятностей. Себе ему незачем было лгать — если бы не мысли о семье, он бы добровольно не пошел на заклание, как овца под нож.