Андрей Шкуро - Записки белого партизана Страница 34

Выслал я парламентеров в Муртазово с предложением сдать селение без боя, однако они были обстреляны ингушами. Тогда я послал генерала Геймана с пластунской бригадой вступить в Ингушетию и по овладении рядом аулов занять столицу ее — аул Назран. Задача Геймана была чрезвычайно трудной, ибо каждый клочок территории, каждый хутор и аул защищались с мужеством отчаяния и стоили большой крови.

Атаковав аул Муртазово, я взял его после чрезвычайно упорного и кровопролитного боя. Один ингуш-пулеметчик стрелял до последнего момента и был изрублен казаками лишь после того, как выпустил последний патрон.

Едучи верхом, я видел, как два казака вели пленного старика-ингуша. Выхватив внезапно шашку у одного из конвойных и полоснув ею его по голове, старик бросился в кусты. Его настигли и хотели изрубить. Однако я не позволил убивать и объяснил казакам, что патриотическое и геройское, с его точки зрения, поведение старого ингуша должно служить примером для казаков. Спасенный мною ингуш проникся ко мне безконечной благодарностью; воспользовавшись этим его настроением, я послал его в Назран, чтобы он предложил своим единоплеменникам прекратить напрасное кровопролитие и войти со мной в переговоры. Миссия старика увенчалась успехом. Назран сдался Гейману без боя, и Ингушетия вступила со мной в переговоры.

Первая атака, поведенная мною против Курской слободы, была отбита после горячего боя. Однако 28 января после вторичного, чрезвычайно упорного боя слободу мы взяли. Наши войска вступили во Владикавказ. Большевики бежали по Военно-Грузинской дороге. Я бросил конницу в преследование их.

Не зная границ нового Грузинского государства, казаки вторглись в Грузию верст на 40 и изрубили множество большевиков. Грузинское «храброе воинство» также бросилось бежать от казаков без оглядки. Однако я получил телеграмму из ставки, что войска мои перешли границу и чтобы я вернул их и сосредоточился в районе Владикавказа для дальнейшего движения на Грозный, где дивизия Покровского потерпела неудачу.

Тем временем население Владикавказа и осетины горячо принялись за молокан. Ввиду того что пример этот деморализующе действовал на войска, я ввел порядок, а вслед за тем вывел войска из города и запретил без разрешения начальников частей въезд в город не только казакам, но и офицерам. Затем я проехал на бронепоезде «Генерал Алексеев» в Назран, где меня встретили представители ингушского народа. Побеседовав с ними обстоятельно и тихо, я получил от них обещание жить далее в мире и не воевать с Добрармией. Ингуши жаловались мне на терцев, вернувшихся вновь в четыре станицы и выселивших из них ингушей. Объяснив представителям несвоевременность поднятия этого вопроса теперь, я обещал в будущем созвать съезд для мирного разрешения его.

Возвратившись к своей дивизии, я получил телеграмму из ставки об отмене предыдущего приказа о движении на Грозный, которым уже успел овладеть Покровский, и о вызове дивизии как моей, так и дивизий Покровского и Врангеля на Донской фронт. В тот же день началась погрузка дивизии в эшелоны. Терцы и часть пластунов оставались еще на Кавказе; они погнали остатки большевиков к Каспийскому морю.

Прибыв в Екатеринодар, я явился в штаб главнокомандующего и узнал там, что вверенная мне дивизия перебрасывается в район Александрово-Грушевска. В Екатеринодаре я пробыл с неделю. Тем временем на Дону происходили важные события. Сосредоточив значительные силы на правом берегу Волги, красные сильно нажали, вынудили донцов отступить от Царицына и даже очистить часть донской территории. Под влиянием ряда неудач начался развал армии. Против атамана Краснова началась агитация в Донском войсковом Круге, возглавляемая представителем его Кермановым и партией Агеева. Удаленные в свое время Красновым генералы Сидорин и Семилетов работали против него в Екатеринодаре. Главное командование, недовольное неустойчивостью Краснова в вопросах оперативного характера, отнюдь не поддерживало его. Он, в свою очередь, занял непримиримую позицию и, войдя по пустячному поводу в столкновение с Кругом, ушел в отставку. Вместе с ним ушел и командующий Донской армией генерал Денисов.

На должность атамана был избран генерал Африкан Богаевский, пригласивший генерала Сидорина на должность командарма, а Семилетова — походным атаманом. Донкруг и новый атаман пошли навстречу объединению с Добрармией, и генерал Деникин принял звание главнокомандующего Вооруженными Силами Юга России. Барон Врангель был назначен командующим Добрармией, состоявшей собственно из Добровольческого корпуса в составе одной дивизии пехоты и из кубанских и терских частей. Врангель в это время выздоравливал в Кисловодске от тифа, и в командование армией временно вступил его начальник штаба генерал Юзефович. В командование 1-й конной — бывшей врангелевской — дивизией вступил генерал Шатилов и двинулся с нею на Царицынский фронт.

Из моей 1-й Кавказской дивизии было взято два Терских полка (они вошли в состав вновь сформированной 1-й Терской дивизии генерала Топоркова); 2-я Терская дивизия осталась в Дагестане; 2-я Кубанская (Улагая), 3-я Кубанская (Ренникова) дивизии и Астраханская бригада действовали в астраханском направлении. Дивизии — моя, Покровского и Топоркова — были назначены на Донской фронт.

В то время как кубанские части двигались на Дон-фронт, члены Кубанской Рады выехали на станцию Тихорецкую для подбадривания частей, ибо существовало опасение, что казаки откажутся переступить границу Кубанского края. В Ростове кубанцы были встречены и чествуемы членами Донкруга. Когда я приехал в Ростов для представления в штаб Добрармии, то был встречен на вокзале представителями города и членами Донкруга. Меня чествовали обедом в парадных комнатах; вокруг вокзала собралась громадная толпа народа, требовавшая моего выхода. По окончании обеда я хотел было отправиться на автомобиле в штаб армии, но народ подхватил меня и стал качать. Отпущенный наконец, я произнес небольшую речь, в которой изъявлял свою радость, что мы идем на выручку старшего брата, седого Дона, а затем двинемся и на Москву.

В штабе генерал Юзефович объяснил мне, что вновь прибывшие дивизии распределяются следующим образом: моя — на правом фланге пехотного Добровольческого корпуса генерала Май-Маевского; правее меня — дивизия Покровского и Топоркова, долженствующие примкнуть своим правым флангом к левому флангу Донской армии. Юзефович полагал объединить все конные дивизии под начальством генерала Покровского. Я доложил, однако, Юзефовичу, что в этом случае подаю в отставку, ибо, зная по опыту неумение генерала Покровского управлять конными частями, предвижу гибель моей дивизии, а далее и всего дела.

— Ну, я улажу это дело как-нибудь иначе, — сказал мне Юзефович.

Я пробыл еще пару дней в Ростове, причем меня безпрерывно чествовали обедами, адресами и торжественными встречами. Затем съездил в Новочеркасск, где представился моему старому преподавателю тактики в Николаевском кавалерийском училище, ныне донскому атаману, Африкану Богаевскому. Атаман вспомнил прошлое школьное время, а также и то, как я представлялся ему в ставке, где он был начальником штаба походного атамана всех казачьих войск великого князя Бориса Владимировича. Богаевский чествовал меня обедом…

Моя дивизия сосредоточилась в районе Александрово-Грушевска, и я отправился к нему, получив директиву подчинить себе Терскую дивизию Топоркова и ударить в тыл группе красных, прорвавших фронт и катившихся к Иловайской, в глубокий тыл Добровольческому корпусу. Направление мне было дано приблизительно на Дебальцево. Дивизия Покровского, 1-я Донская и Донская пластунская бригады должны были прикрыть очищаемый мною участок фронта. Для выработки деталей этой операции собрался съезд начальников дивизий. Ввиду отсутствия у меня технических средств я должен был пользоваться средствами связи Покровского, держа связь со штабом постами летучей почты.

Артиллерия моя была слаба: по одной четырехорудийной батарее на дивизию. Я решил рвать красный фронт у Крындачевки. Партизанская конная бригада лихо исполнила это задание, взяв при этом пленных и 12 пулеметов. Заночевав затем без достаточного охранения, 2-й партизанский полк был атакован внезапно на рассвете подошедшими свежими силами красных и рассеялся, потеряв полковой значок и все пулеметы. Я двинулся уже с бивака, когда увидел несшихся во весь дух полуодетых партизан, услышал стрельбу и крики «ура». Выслав тотчас же по полку справа и слева в обход красных, пустив «волков» и остановленных мною партизан с фронта, я забрал весь отряд красных. Около 1,5 тысячи их было изрублено, отнята обратно вся добыча, взятая ими у партизан, а также два орудия и много пулеметов. Через Покровского я донес в штаб армии о совершенном мною прорыве красного фронта. Покровский прислал мне письмо, ставя на вид, что я обязан доносить не непосредственно в штаб, а через него, как моего прямого начальника. Я ответил ему, что он ошибается, полагая меня в его подчинении.