Александр Каневский - Впереди разведка шла Страница 34

В этих населенных пунктах мы сорвали попытку врага заткнуть бреши словацкой дивизией и штрафными батальонами. Не помогло и подкрепление из Крыма — 1-я румынская и 50-я немецкая пехотные дивизии.

Передовой отряд Дежурова дозаправил технику и рванулся вперед — к Каховке.

«Каховка, Каховка, родная винтовка, горячая пуля, лети!» — так напевали мы в юности. И кто бы мог подумать тогда, что придется сражаться за этот легендарный городок не на жизнь, а на смерть! Что будут лететь снаряды и пули не песенные, а настоящие, обрывающие жизнь...

Бои за Каховку сразу же приняли ожесточенный характер. Сказывалось наличие у немцев переправы через Днепр. Враг использовал насыпанные еще в давние годы курганы, устраивал засады, применяя для этой цели танки и самоходные установки. Мы знали: немцы будут зубами держаться за днепровский рубеж, ведь до самой границы другой такой защиты им не найти...

У Каховки нас остановили. Со стороны казалось, что на дорогах царит невообразимый хаос. Чтобы сбить с толку противника, менялись дислокации, нумерация частей. Менялись и трафаретки на танках, бронетранспортерах, автомобилях... За всем этих чувствовалась чья-то могучая воля, умело взнуздавшая нас порядком и железной дисциплиной и потому уверенно управляющая нескончаемым половодьем войск и техники.

Действуя впереди подвижного отряда подполковника Дежурова, разведгруппа появлялась в самых неожиданных для немцев местах. Опасаясь окружения, они оставляли даже работающие радиостанции, исправные орудия с большим количеством боеприпасов. Как-то мы захватили сразу пятнадцать зенитчиков во главе с офицером. Догадайся они, что разведчиков всего лишь горстка с тремя бронемашинами,— сделали бы из нас фаршмак. Сыграл свою роль фактор внезапности. И вот передо мной стоит обер-лейтенант с рыбьими, застывшими от страха глазами, бормочет что-то о том, что русские свалились прямо с неба, непрерывно повторяет:

— О, майн готт! О, майн готт!..

Каховка — как спасительная вода для страждущего. Вот он — колодец, рукой подать! Но попробуй ее протяни — враз оттяпают...

Здорово засели гитлерюки на подступах и в самом городе. Огрызаются бешено, по-волчьи. Тут их «штыком и гранатой» не возьмешь. Нужны танки, самоходки, поддержка авиации...

Связь со штабом Дежурова работала бесперебойно. Разведчики сообщали о наиболее опасных участках, «ко-торые противник насытил «тиграми», «фердинандами», указывали, где созданы прочные артиллерийские заслоны.

Передовой отряд, сбивая арьергарды врага, крушил все на своем пути, но и сам нес внушительные потери.

Перед многими возвышенностями в чадном тумане догорали «тридцатьчетверки», у искалеченных пушек лежали присыпанные пылью пушкари. Среди воронок сновали с носилками санитары...

На одном из перекрестков у кургана подловили и нас зенитчики. На первом бронетранспортере сорвал снарядом колесо. Петра Алешина ранило осколком.

Вечер застал нас на подходе к Камышанке. Сначала заморосил, затем стал падать тяжелый, как ртуть, дождь. Я был противником всяких опрометчивых действий. В селе тихо, даже сонная собака не звякнет цепью, не хлопнет калитка, не порхнет ракета, но... Все может быть. Береженого бог бережет. Только убедившись, что из Камышанки немцы убежали, взяли направление к Любимовке.

Не доезжая до нее километра полтора, свернули в старое артиллерийское гнездо, заполненное влажными шарами перекати-поля.

Припав к скользкому скату бруствера, лежали тихо, не шевелясь. Багаев прижмурился — берег глаза.

Дождь немного приутих. Меж туч выскользнул краешек луны, и впереди лежащие постройки вычеканились, словно металлические. Но это продолжалось недолго: лунный свет вскоре поблек, будто его накрыли покрывалом. Я коротко объяснил задачу Ситникову и Багаеву; они кивнули и растворились в темноте.

Томительно ползло время, а разведчики не возвращались. Я уже начал беспокойно посматривать на светящийся циферблат часов, как вдруг со стороны дороги показались три тени. Это насторожило. Подтянул к себе поближе ППШ.

Ситников и Багаев привели какого-то мужчину средних лет в длиннополом брезентовом плаще, какие носят пастухи. Он назвал себя: житель Каховки, прячется у родственников в Любимовке от угона в Германию.

Я задавал ему различные вопросы, стараясь выяснить — не подсадная ли утка попалась? Мужчина отвечал без запинки, посасывая предложенную мной трофейную сигарету. В центре села полно немцев, ходят парные патрули, в некоторых домах дежурят у окон пулеметные расчеты, но он знает дорогу к Каховке более безопасную. Поверив «пастуху» на слово, связался с подполковником Дежуровым по рации, но Багаеву приказал не спускать глаз с проводника: мол, не зевай в случае чего.

Сомнения оказались напрасными. Мы вышли к северной окраине Каховки, минуя все посты и заставы немцев. Дальше на колесах двигаться было небезопасно. В неглубоком овражке, окольцованном густым кустарником, замаскировали бронетранспортеры, оставили возле них водителей Романенко и Бондаренко, а также Игнатенко и Ракова, и впятером — я, проводник, Ситников, Багаев, Ермолаев,— обогнув луг, нырнули в узенькую извилистую улочку.

На смену моросящему дождю пришел союзник пона-дежней — туман. Его гнало со стороны Днепра.

Изредка взлетали ракеты и, прочертив в набухшем дождевыми облаками небе узорчатые следы, рассыпались фосфорной пылью.

Свернули в огороды. Вдруг донеслось несколько слов с чужой отрывистой интонацией, послышался громкий возглас:

— Вэр ист да? Ду, Клаус?*

* Кто там? Ты, Клаус? (нем.)

Рядом загорелся огонек карманного фонарика, луч скользнул по мокрой траве.

Попятившись, мы взяли вправо.

Черт возьми! Два немца стояли к нам спинами, сгорбившись, прикуривали.

Багаев смекнул сразу — надо действовать. Он ударил одного солдата пудовым кулаком по голове, второго пришлось прикончить финкой. Мой «крестник» свалился головой в мокрый куст, слышно было только, как судорожно бороздят его ноги влажную землю.

Ситников обыскал убитых, сунул документы себе за пазуху, вытянул рожки из автоматов. Оттащив трупы и засыпав их листьями, с такой же предосторожностью прошли еще метров двести. Следующая улица оказалась несколько шире, мощенная булыжником. Дальше идти было опасно: всю правую сторону мостовой забила колонна автомашин. Мимо грузовиков топали в строю гитлеровцы. Какой-то шофер случайно включил фары., и мы отчетливо увидели фигуры в мерцающих касках, спины, горбатые от ранцев... Свет погас, стало еще темнее, но топот продолжался. Навстречу идущим в строю прохаживались часовые, голготали между собой.

Проводник дернул меня за рукав:

— Где-то рядом расположено их начальство.

— Штаб?

— Не знаю, но что-то вроде этого...

Миновали один двор, второй, третий... Откровенно говоря, я уже давно запутался в лабиринте переходов и теперь полагался лишь на проводника. А тот чувствовал себя, как в собственной хате.

Наше внимание сразу же привлек двухэтажный особнячок на высоком кирпичном фундаменте: у крыльца стояли две легковые машины. Подкрались поближе. Дальше хода нет: забор во многих местах разобран, но территория обнесена проволокой. В окнах — желтый свет. Чувствовалось, что немцы ничего не опасаются, даже окна не зашторили.

Нужно подождать, вникнуть в обстановку.

Минут через двадцать из особняка вышли двое, сели в машины и укатили. Провожающий стоял на ступеньке крылечка, приложив руку к козырьку.

«Это нам на руку, — подумал я, — раз начальство уехало, будет поспокойней». 

Пришла пора действовать: кратко объяснил разведчикам что к чему, осторожно перекусили проволоку, юркнули в лаз.

Надо убрать часового. Он безмятежно прохаживался взад-вперед, стуча по брусчатке сапогами-коротышками, подбитыми стальными гвоздями, время от времени вздергивал правым плечом, поправляя сползавший ремень винтовки.

Рука потянулась к голенищу за финкой.

Немец остановился, боднул сапогом камешек, повернулся спиной. Отчетливо послышался противный запах пота, порошка от вшей, одеколона...

Удар под лопатку — и часовой беззвучно стал заваливаться на подкосившихся коленях. Я успел подхватить тяжелое тело, смягчить падение.

Ничего не звякнуло, не бряцнуло.

Труп поволокли к забору, накрыли картофельной ботвой.

Тихо поднялись на крылечко, открыли дверь, которая оказалась незапертой, прошли на веранду. Там совсем темно... Нащупали вторую дверь.

В маленькой комнате рядом с кроватью сидел телефонист, клевал носом. Ситников огрел его прикладом по голове, взял под мышки, уложил в постель и набросил шинель. Финкой перерезал провода.

Неувязка произошла в соседней комнате. Как только мы ввалились туда, стоящий к нам спиной майор резко обернулся, уставился на непрошенных гостей, зло скривил губы: