Александр Зонин - Морское братство Страница 34

Николай Ильич раздраженно повторил:

— Списаться? Только что став помощником? Не ожидал, Игнатов.

— Да мне и самому неловко. Но судите сами. Что меня после болезни направили на миноносец, я возражать не мог. Катеров было мало, а жить на базе в резерве — скука. А теперь положение совершенно другое. В прошлое воскресенье повидал я новый катер… Игрушка! Птица! Маневрен. Мореходен. В дозоре сутки может ходить. Средства связи — удивительные. Аж плакать захотелось, что я, катерник, со стороны должен глядеть. Ну, прокатили меня до бригады. Там этих игрушек — десяток. И еще лучше того, на котором шли. Я дорвался, пустили к штурвалу. Повинуется чудесно, кажется… и за самолетом угонится. Словом, комбриг меня запрашивает через офицерский отдел, предлагает отряд.

— Понимаю: вы за моей спиной сговорились.

— Сговорился. Виноват, товарищ капитан второго ранга. Знаете, на каких кораблях начнешь служить, такие полюбишь на всю жизнь.

— Не деликатничайте, Игнатов. Ни при чем тут первая любовь. Попросту вы считаете, что миноносцы воюют мало. Не дорвались до торпедного залпа на «Упорном», а на катерах возможности широкие… Так?

— И это тоже, — покорно подтвердил Игнатов.

— Черт вас подери, сговорились вы сегодня, что ли? Одному я уже отказал. Категорически отказал. Пять минут назад.

— Товарищ капитан второго ранга! — взмолился Игнатов. — Если вы будете против, я пропал. Контр-адмирал откажет.

— Обязательно откажет…

— Ах, если бы вы увидели эти катера! О них песни надо складывать. Даже моторы, когда их заведут, призывают в атаку. Такая музыка… Вы бы тоже просились, если…

— Будь я помоложе? Ясно, Игнатов. Нет, я от школьной скамьи миноносник, штурман, командир корабля; отсюда мне одна дорога — в старости на берег, передавать свой опыт молодежи в училище. Но глядите — не продешевите миноносцы. Будет и на нашей улице праздник. Когда эскадра, взаимодействуя с наступающей Красной Армией, пойдет на запад, вы нам позавидуете. Честное слово, позавидуете!

К этому взрыву надежд Игнатов остался равнодушным, но ухватился за последние слова, в которых уловил косвенное обещание:

— Значит, отпустите меня, товарищ капитан второго ранга, как вернемся в базу?

Николай Ильич невольно рассмеялся:

— Вам только это важно. Остальное пропускаете. Добро, Игнатов, при одном условии: вы должны заслужить звание Героя Советского Союза. В этом году. И никого больше с миноносцев не тащите. Для вас делаю исключение, для катерника по выучке. Понятно?

Игнатов широко заулыбался и поклялся, что не будет никого сманивать, хотя одного — другого торпедиста, конечно, забрал бы. А что касается звания Героя, то на таких корабликах просто заработать славу. Можно идти к Маккауру, а в Варангер-фиорде до самого Киркенеса катерники — полные хозяева. Какие сотворили знатные дела! Взяли в плен вооруженный почтовый мотобот немцев. Высаживают диверсионно-разведывательные партии в Норвегии. Дают залпы у входов в Петсамо-вуоно и Бек-фиорд. И враги не могут препятствовать дерзким ударам! Ни береговая артиллерия, ни сильные эскорты, ни воздушные прикрытия не спасают их кораблей. А теперь пошла полоса комбинированных операций с авиацией. Увеличиваем число катеров, действующих группами.

— Сам Макаров порадовался бы, Николай Ильич, он прозревал появление такого оружия, предвосхитил его тактику.

— Ну, Макаров был и отцом миноносцев, Игнатов. У Макарова на Северном флоте есть продолжатели, вот что главное. Наш адмирал знает, где, когда и как использовать все рода оружия. И это меня утешает. Адмирал даст активное дело и нам. Раз сказал мне, что поведу корабли в набеговую операцию, значит, она состоится. Раз начал комбинированные операции, значит, включит в них и миноносцы. Катера с кораблями и авиацией мы еще не использовали достаточно широко. А здесь есть интересная перспектива. — И Николай Ильич, уже рассматривая Игнатова, как представителя другого рода оружия, поделился с ним планом набеговой операции. Не заметил, как пролетел час, и, только случайно взглянув на хронометр, сказал:

— Засиделись мы. Пора на мостик… Скоро должен быть Мудьюг.

Игнатов радостно потирал руки.

— А мне и в голову не приходило, что катера можно поддерживать большими кораблями. Это должно здорово получиться.

Николай Ильич пропустил Игнатова вперед и в дверях уже сказал с шуточным возмущением:

— Никогда не думали, а скоропалительно отвели миноносцам роль обеспечения. Разве не может быть более сложного взаимодействия? Удар одной группой крупных кораблей и рокировка за фланг второй, хотя бы из катеров. Да и всякие другие варианты… Всякие другие варианты… — повторил он задумчиво, вдруг поняв, что случайно наталкивается на важное открытие: катера в роли дымзавесчиков, авиация прикрытия над кораблями — и набег можно делать полярным днем, не дожидаясь далекой еще ночи.

Он охотно сбежал бы сейчас в каюту и сделал расчет на бумаге, но невысокий яр мыса Корец уже остался за кормой. Обрыв освещало низкое солнце, и в косых лучах багровели на горизонте дальние леса. Надо было последить за Бекреневым, который в первый раз самостоятельно вел «Упорный» в Двину. Надо было дать распоряжение по конвою — транспортам брать лоцманов и следовать вперед…

Николай Ильич диктовал приказания и слушал ответные донесения. Он проверял, не путает ли штурман мудьюгские створные башни с памятником жертвам интервенции; заметил, что рулевого вовремя сменил опытный Колтаков, что к востоку остались черные бакены с нечетными номерами и белые вехи с черными голиками раструбом вниз и, следовательно, корабль идет правильно; его морской глаз улавливал еще много других мелких и значительных признаков налаженности службы. Но «всякие другие варианты» не выветривались из памяти, и мысль возвращалась к ним.

Четырнадцатая глава

1

По надводному расписанию в походе Иван Ковалев был наблюдающим и заступал на вахту, как только корабль всплывал для зарядки аккумуляторных батарей.

Мирную тишину подводного плавания задолго до всплытия нарушали нетерпеливые курильщики. Они заготовляли кручёнки и часто посматривали в пустующий дизельный отсек: нет, мотористы еще лежали на койках с книгами или резались в «козла». Потом лодка всплывала на перископную глубину. Это становилось ясно и без показаний глубиномера, потому что корабль покачивался с борта на борт, и незакрепленные предметы начинали шевелиться, а струны мандолины на койке электрика Маркелова неожиданно звенели.

Иван выходил в центральный пост. Колонка перископа с мягким шорохом скользила вверх. Молодой командир быстро цеплялся за рукоятки и, пригнувшись к окулярам, обегал взглядом всю окружность горизонта. Иван стоял рядом с Федором Силычем, который с виду был безучастен и мурлыкал «тихо и плавно качаясь», а на деле внимательно ко всему прислушивался и приглядывался.

Наконец, командир корабля обращался к Петрушенко:

— Думаю всплывать.

Так он выполнял долг вежливости перед старшим, опытным офицером, своим командиром до этого похода.

Федор Силыч пригибался к окулярам и в момент, когда колонка перископа снова уходила с цокающим звуком вниз, утвердительно говорил:

— Всплывайте…

Стрелка манометра поднималась к нолю. Сразу нарушали тишину удары стремительно выброшенной балластной воды, журчание струи вдоль корпуса, тонкие высокие звуки от меняющегося давления, шум помп и стук моторов. Глотнув опьяняющего свежего воздуха, жмуря глаза от резкого дневного света, падавшего через горловину люка, Иван торопился по трапу вслед за командиром. Еще держалась крупная капель на крыше люка, еще стекали ручейки с решетчатой палубы, еще козырек мостика и тумба перископа блестели от влаги, — и прикосновение к прохладной стали было прекрасно. Море, бескрайное, выпуклое, празднично сверкало под горячими лучами низко плывущего солнца. Палуба быстро обсыхала, размеренно стучали дизели, вода лизала борта, и все вместе убаюкивало…

Но на зюйд-весте туманной полоской простирались гранитные кряжи. Оттуда прислушивался, всматривался в море настороженный враг. Оттуда поднимались клубящиеся облака и заволакивали небо белесыми рваными полосами. Надо было пристально смотреть в просвет между тучами. Черная точка, принятая за птицу, через мгновение могла превратиться в самолет.

Иван боялся препятствий на пути корабля к норвежскому берегу. Руки его холодели при мысли, что могут произойти какие-то дурные события. С особой зоркостью наблюдал он за воздухом и поверхностью моря.

Товарищи сочувствовали Ивану Ковалеву. На коротком сборе экипажа, перед тем как снялись со швартовов, Федор Силыч, рассказав о задачах похода, прочитал бойцам письмо Маши Ковалевой. Теперь норвежское побережье никому на корабле не представлялось обычной позицией в морской войне. Гвардейцы шли туда громить тюремщиков, донести гул мощных взрывов до стен тюрьмы, где томились родные люди.