Павел Кодочигов - На той войне Страница 34

Здоровенного детину приволокли на плащ-палатке двое. И палатка ни на что не похожа, и солдат тоже. Нина соскребла палкой ошметки грязи, разрезала ватные брюки. Рана большая, глубокая и тоже вся в грязи. Очистила ее, обработала йодом, обложила стерильными салфетками, бинт как следует затянула, чтобы меньше крови терял солдат, и увидела, что к ней идут двое. Узнала командира дивизии полковника Песочина и его адъютанта. Комдив, как всегда, в фуражке с малиновым околышем, шинель распахнута. Лицо измученное, старое. Поднялась для доклада. Песочин остановил:

— Все сам вижу. Устала?

— Устала, товарищ полковник. С утра на ногах.

— А я с ночи, но скоро бой закончится. Отдохнем.

Командир дивизии прошел на опушку, понаблюдал оттуда за сражением и вернулся в свой блиндаж. Через некоторое время его ординарец несется:

— Рябова, тебя полковник вызывает.

Пошла, с трудом выдергивая ноги из липкой грязи, сама вся в крови и грязи, спустилась по ступенькам вниз, доложила о прибытии.

— Садись, дочка, — предложил Песочин, — передохни. Скоро подводы подойдут, увезут твоих раненых. Давно воюешь?

— С сорок первого, товарищ полковник.

— Ого! Солдат бывалый, а есть ли у тебя награды?

— Награждена орденом Славы III степени, товарищ полковник.

«Постарше, конечно, моей Татки, но дочь, пожалуй, на голову выше будет», — подумал командир дивизии и снова спросил:

— За что же награждена?

А Нина осмелела от доверительного, не по службе, разговора и как свой своему:

— Бои за станцию Пундуры помните? Я там больше тридцати раненых из-под огня вытащила.

— Ну, это когда было, а после станции в тылу, что ли, служила?

— Почему же в тылу? Все время в батальоне.

— И раненых приходилось выносить?

— А как же? Во всех боях участвовала.

— Сколько еще вынесла? Сегодня, например?

— Сегодня не выносила, товарищ полковник, сегодня мне солдаты доставляли, а я первую помощь оказывала и в санроту отправляла. Да и не считаем мы, товарищ полковник. Не могу ответить на этот вопрос.

— Кто это «мы»?

— Так нас же много в батальоне, товарищ полковник. Тамара Антонова...

— Антонова? Ее за Пундуры вторым орденом Славы второй степени наградили, да? Помню такую. О ее храбрости слухи и до дивизии доходят. А еще кто?

— Мария Кветкина, Зина Бойко, Лида Кудряшева, Женя Коблова была, ее в другой полк перевели, Катя Ларионова... Она погибла, — губы Нины дрогнули, и она замолчала.

— О них не слышал. Жаль. Но даю слово — выберу свободное время, приеду в полк и попрошу всех девушек собрать. Посмотреть на вас хочется, поговорить с вами.

— У нас и в санроте девчонок много. Их тоже пригласите, товарищ полковник.

— Обязательно, — улыбнулся, командир дивизии. — Проверю, не обходят ли вас мужики наградами. Тебя, на мой взгляд, не очень жалуют. — Повернулся к адъютанту: — Представить к Славе второй степени. Заслужила хотя бы за один нынешний день.

Нина, откуда и прыть взялась, мигом на ногах оказалась, руку к шапке:

— Служу Советскому Союзу! Благодарю, товарищ полковник!

— Да сиди ты, сиди. Орден когда еще будет, а прими-ка ты от меня, дочка, личный подарок, — сказал командир дивизии и протянул Нине раскрытую коробку.

Заглянула в нее Нина и ахнула: новенькие черные туфли на высоком каблуке, каких она отродясь не нашивала. Вскинула на Песочина сияющие глаза, еще раз поблагодарила, а он, как рассказывала позднее Нина, «взял да и расцеловал мою грязную рожу».

Прижимая к груди неожиданный подарок, пошла к раненым, а их след простыл. Всех увезли. Присела на пенек, примерила туфли. Как на нее сшиты! Дрогнули сжатые в комок нервы, и заревела Нина на весь лес.

— Рябова, где тебя черти носят? Все кругом обегал. Знаешь, где штаб полка стоит?

— Знаю, а что?

— А то, что бери пакет и дуй туда.

— Сам дуй. Я рассыльной с сорок первого года не состою.

— Нина, некому больше.

— Вот так бы и говорил.

Взяла пакет, сумки свои пустые подобрала и поплелась. Пакет доставила по назначению, села поесть и заснула перед котелком.

Проснулась в Шургасте, в доме, занятом разведчиками, от громового хохота. Они и рассказали, что перевезли ее спящую, разбудить, сколько ни пытались, не смогли. Нина вышла на улицу и убедилась, что ее не разыгрывают.

— Думали, что ты на радостях «в стельку». Принюхались — ни-ни. Может, с нами примешь?

— Поесть не откажусь, а водка ни к чему. Когда же я последний раз ела? Вчера утром или позавчера вечером? Накладывайте побольше.

— Для тебя не пожалеем.

Однако котелок и на этот раз остался нетронутым. Откуда-то появилась Тамара Антонова:

— Не знаю, как тебе и сказать... Марию Кветкину убило!

Ложка выпала и звякнула о непокрытый стол.

— Не может быть! Ты ошибаешься! — посмотрела на Тамару дикими глазами. — Когда? Где?

— Сегодня. Она с девчонками коров в тыл погнала. Под обстрел попали. Побежала я — мне в санроту надо.

Из-за стола Нина поднималась тяжело, нащупала дверь и вышла в сырую темень. Небо сочилось не то дождем, не то мокрым снегом. Ветер метался меж домов. Нина представила, как Мария, с трудом выдирая из грязи ноги, гонит коров, ругается и кричит на них на своем русско-украинском и радуется, что вместе с ними уходит от передовой и от смерти.

Нина столько раз видела, как рвутся снаряды, отнимают у людей силу и жизнь, а представить Кветкину мертвой не могла. Не из красавиц была Мария — нос и лицо широкие, грубоватые, — но привлекала к себе доброй силой, веселостью характера и какой-то удалой бесшабашностью. Бывают люди, которые бессмертными кажутся. Всех могут убить, думаешь, а вот его или ее никогда...

Кто-то схватил за плечи. Остановил. Сунул в руки шинель:

— Одевайся, и пойдем обратно. Нагулялась!

Всмотрелась — один из разведчиков.

* * *

Тамара еще была в санроте, когда в комнату ворвался начальник полковой радиостанции, кавалер трех орденов Славы старшина Шишов. Увидев ее, расплылся в улыбке:

— Ты чего здесь?

— Я по делу, а вот ты зачем?

— Подцепило на днях. Думал, пройдет, а рана гноиться начинает. Ну-ка, девчонки, у кого рука легкая, посмотрите, а ты подожди — обратно вместе пойдем, — попросил Тамару.

С Шишовым Тамару связывала многолетняя дружба. Как только попала в полк, вечерами пробиралась в его землянку и просила: «Сережа, дай Москву послушать!» Светловолосый, маленький, с громким и резким голосом, Шишов ворчал, говорил, что к нему вход посторонним воспрещен, но включал станцию, и Тамара первой в полку слушала голос Левитана, передающего сводку Совинформбюро.

Позднее, когда перевелась в батальон и приходилось бывать на КП полка, обязательно заходила к Сереже. Шутя ругала его за вечно расстегнутый ворот гимнастерки, за небрежно затянутый ремень. Он громко смеялся, и на его худощавых щеках появлялись ямочки. Живуч и удачлив был этот маленький паренек. На войне с первых дней, пока ранениями отделывался. Может, хоть ему повезет до конца.

— Ну вот и все, — раздался над задумавшейся Тамарой голос Шишова. — Пластанули, и легче стало. Идем, что ли?

* * *

В Германии городов и городков прорва, и все они, большие и малые, из кирпича и камня, всюду на нижних этажах и в подвалах наделаны амбразуры. И этот, что горел впереди, ощетинился жесточайшим пулеметным огнем. Стреляли пушки. По полю, нащупывая редкую цепочку атакующих, метались взрывы. И в городке, поднимая в воздух клубы красной пыли, рвались снаряды. Война, как не достигший цели бумеранг, вернулась к ногам его запустившего.

Бессистемный огонь фашистской артиллерии скоро упорядочился. Кто-то упорный и поднаторевший в боях взял бразды правления в свои руки. На пути наступающих встал огневой вал, разрывы вытянулись в одну линию и скрыли за собой городок.

Цепь залегла. Когда же смертельный вал приблизился к ней, рванулась вперед, чтобы уйти от огня. Как в приближающуюся к берегу морскую волну, нырнула в гущу разрывов и Тамара и, еще не преодолев ее, услышала крики о помощи.

Побежала на зов.

Этот снаряд угодил точно. Убитые, раненые. Опрокинутый взрывом навзничь, распластав по земле бессильные руки, лежал Шишов. Тамара к нему. Расстегнула телогрейку, откинула ее ремни и увидела выпирающий из живота кишечник. Раздумывать некогда. Салфетки на рану, два больших индивидуальных пакета, чтобы остановить кровь, сверху бинты. Второго, раненного в грудь, перевязала. Остальным, ошалевшим от взрыва, крикнула:

— Вы чего рты раскрыли? Перевязывайтесь сами, и за мной. Его заберите, — указала на раненного в грудь.

Шишова взвалила на плащ-палатку, поползла, потащила с застрявшим в горле горьким комком. Оглянулась и снова рявкнула:

— Не сбивайтесь в кучу, олухи небесные. Рассредоточьтесь!

По-прежнему пели над головой пули, по-прежнему рвались на поле снаряды. Город не был взят, бой продолжался, но уже и сместился на ближайшие к нему подступы. Передыхая, пощупала пульс. Поползла еще быстрее, потом поднялась, потянула, обходя свежие воронки.