Вяйнё Линна - Неизвестный солдат Страница 35

Стоял август. Лето готовилось одарить людей всем тем, что созревает под солнцем. Зелень потемнела, пышная зрелость природы свидетельствовала о том, что ее весенняя свежесть уже в прошлом. В последние вечера, проведенные ими в покое, они могли любоваться великолепным лунным сиянием. Именно в такие вечера и были написаны многие ребячливые письма. В лунном свете в воображении разгуливающего по лагерю караульного возникала женщина, часто совершенно обнаженная. А из палатки доносилось:

– Постоянно на малочисленность народа в армии жалуются, а отпусков не дают.

– Мне бы пару недель отпуска, так новобранцы сорок первого года получили бы хорошее пополнение. Тогда бы рекрутов хватило.

– Заткнись, спать не даешь… Стукни локтем о камень, вот и притихнешь!

Запрет Хиетанена все же не остановил этих ме.чтаний. Солдаты продолжали расписывать притягательные картины будущего отпуска; действительные же возможности их осуществления для очень многих были совершенно ничтожными. Однако каждый строил из себя великого героя по женской части.

Разговор оборвался, потому что полог палатки приподнялся и вовнутрь просунулась голова, уставилась на присутствующих парой живых глаз:

– В какой тут палатке господа?

Незваный гость говорил на диалекте Карельского перешейка, скороговоркой, глаза же все время шарили по палатке.

– Вот там один, -Кто-то показал на Коскелу.

– Мне командира роты надо. Ты, наверное, командир взвода?

Человеку указали на командирскую палатку, и он ушел. Оказалось, что с ним был еще один солдат, и они вдвоем двинулись к палатке Ламмио. Тот сидел в глубине палатки и слушал радио. Приятелям пришлось вползать в палатку буквально на четвереньках.

– Так. Вот наверняка командир роты. К вам пополнение. Наверное, майор уже звонил, что мы прибудем. Вот наша бумага, она на нас двоих.

Ламмио смотрел на них в слабо мерцающем свете коптилки.

– Так… Ну что ж. Вы – младший сержант?

– Точно. В Зимнюю войну нашивки дали. За что – не знаю. Никому ничего плохого не сделал… Но послушай, лейтенант, устрой нас в одно отделение или хотя бы в один взвод. Мы соседи и в Зимнюю войну были вместе.

Ламмио обиделся.

– Прежде всего вам надлежит помнить, что здесь не полк резервистов. У нас не принято обращаться на «ты» к командирам. Исключений быть не может, так как подобное снизило бы воинскую дисциплину.

Человек краем глаза посмотрел на Ламмио. Слабая, едва заметная усмешка мелькнула в уголках его рта, когда он проговорил:

– Вот как. Не знал я этого. Мы-то, вишь, резервисты.

Он сказал это как бы чуть виновато, но тотчас же позабыл об этом и продолжал в своей обычной живой манере:

– Послушай, господин лейтенант. Я прошу направить меня с Суси Тассу в один взвод.

– Итак, Суси Тассу. А ваша фамилия?

– Я Рокка. А зовут Антеро. Меня всю жизнь Антикшей называли, и сам я себя так зову.

– Итак, младший сержант Рокка. У нас нет сейчас вакансии командира отделения, поэтому вначале будете помощником в каком-нибудь взводе. Можете отправляться в третий взвод, там доложите о себе прапорщику Коскеле. Он найдет вам применение. Ясно?

– Угу. А теперь, может, подскажешь, где бы найти этого Коскелу, или самим обходиться?

Ламмио был в некотором затруднении, не зная, как ему реагировать на это все продолжающееся «тыканье». Оно выглядело таким естественным для этого человека, что он колебался, стоит ли поднимать по этому поводу шум, сколь бы это «тыканье» ни противоречило уставу. Он показал на палатки третьего взвода, и Рокка сказал:

– Там мы уже были. Пошли, Тассу.

Они двинулись гуськом, и молчаливый Суси проговорил, спокойно вышагивая вслед за Роккой:

– Ну и важный же мужик. Если тут много таких, трудно будет привыкать.

– Ничего, обойдется, как всегда. Ты попусту не тревожься, Тассу. Он еще очень молодой. Тут все кадровые офицеры, а они любят военную дисциплину. Но раньше- то ведь обходилось! Как думаешь?

– Обойдется, – согласился Тассу, и тем дело закончилось.

В палатке Коскелы возникло некоторое замешательство, когда туда ввалились приятели. Казалось, она заполнилась одним-единственным человеком, потому что Суси смотрелся всего лишь тенью своего шумливого товарища.

– С первого раза на место попали. Ротный сказал, чтобы шли к Коскеле. Ты, наверное, Коскела и есть. Он такой вот привет тебе посылал: мол, поставь их, куда тебе надо. Мы, вишь, пополнение. Я Рокка, а это мой кореш, Суси. Где же тут спать ложиться? Хотя места хватит. Иди сюда, Тассу. Сюда, сюда. Вот ты подвинься немножко. Эй ты, у кого десантные ботинки, и ты, в сапогах, поставь вон туда свой вещмешок. Почему в ботинках, тревоги, что ль, ждете? Ну, так вот хорошо. Возьми, Тассу, укройся плащом, ночью может стать холоднее. В воздухе, вишь, чувствуется. Черт его, конечно, знает, но на всякий случай. Спать хочется. Нет, черт… не пойдет. Здесь подо мной камень. Смотри-ка. Камень-то в земле и не сдвинешь, черт. Еще чуть подвинься. Вот теперь хорошо. Этому камню место где-нибудь еще, а здесь он только торчит. Вот всегда на свете что-нибудь не так. Если ты, Тассу, есть хочешь, в вещмешке есть еще сухой хлеб. А я сейчас засну… Ты знаешь, прапор, когда двинемся?

– Уж, наверное, скоро, если пополнение прислали.

– Похоже на то. У тебя, наверное, ребят убыло, коль он нас к тебе прислал?

– Нескольких нет. Бомбежка вот двоих унесла. Пойдете пока с первым полувзводом. Потом посмотрим, где больше будете нужны.

– Мне наплевать, только чтобы мы с ним вместе были. Мы с ним, знаешь, соседи.

Он наконец затих и уснул. Кто-то еще о чем-то спросил его, но ответа не последовало.

– Он быстро засыпает, – просветил их Суси.

Утром всех разбудил монолог Рокки, уже давным-давно вставшего:

– Чай пить, ребята! Я взял котелки и побывал на кухне. Каждый пусть берет свой. Слушай, прапор! Сегодня отправляемся. Я тут походил, поразнюхал, и, знаешь, в батальоне уже распихали все барахло по повозкам. Значит, отправляться будем. Вы тут все молодые ребята. А нам с Тассу уже за тридцать. У нас бабы и ребятишки.

– Нет у нас ни у кого бабы, – сказал Хиетанен. – Мы тут все молодые герои.

– Герои-то и мы с Тассу. Ух, черт, как пушки бьют. Вот туда-то мы сразу и двинемся.

– Вы на фронте-то раньше были? – спросил Коскела.

– В Зимнюю войну. Ну и передряга же была в Тайпале – ужас! Мы с Карельского перешейка. Усадьбы они у нас, черт, отняли. Души-то свои мы спасли, хоть и били по нам из пушек. Посмотрим, удастся ли вырваться на этот раз. На Перешеек мне надо. Там у меня с соседями нашими кое-какие дела невыясненными остались. Тут-то мне, черт побери, делать нечего.

– А не все ли равно, где воевать, – сказал Сало. – За эти избы ты до Смоленска будешь мстить.

– Не знаю я никакого Смоленска. Вот немецкие усадьбы здорово расхваливают. Конечно, немец-то прет, но что у него еще получится, непонятно. Так дела не делаются. Но нам на это наплевать. Мы отдали бы, к черту, всю Европу. Карелию бы взяли и домой пошли.

– Нет, ребята, – сказал Хиетанен. – Я такого мнения, что, если бы нас было тридцать миллионов, мы бы тоже всему миру сказали, что нам соломы кормить скот не хватает.

– Лесной воин сказал свое веское слово, хи- хи-хи, – посмеивался Ванхала.

Рокка принялся собирать свои вещи, мурлыча на мотив собственного сочинения:

– Та-ра-рал-ла лал-ла лей… сказали,

что соломы не хватает…

…рал-ла лал-ла лей,

что соломы не хватает.

– Давайте, ребята, собирать вещи, скоро нам отправляться…

Рокка сразу же повел себя так, словно вовсе и не был в чужой компании, которой полагалось бы стесняться, хоть поначалу, пока не освоился с «домашним» духом отряда. Он тут же стал чуть ли не командовать. На него не обижались, инстинктивно чувствуя, что в самоуверенности этого человека скрывалось нечто, позволявшее ему занимать избранную позицию. Он уже заранее был уверен, что их отправляют, и действовал соответственно. Не прошло и двадцати минут, как его предположения подтвердились: на дороге возник Миелонен и закричал:

– Приготовиться! Собрать палатки! Выступаем через час.

Этот приход не вызвал обычных комментариев: все понимали, что настал их черед.

Так они отправились в поход. Шли, чуть подавленные, навстречу артиллерийской канонаде. Постепенно они свыкались с фронтовой атмосферой, с тем особым душевным состоянием, основу которого – когда яснее, когда глуше – составляет смерть. И гром пушек снова становился для них чем-то обыденным. Им навстречу везли солдат шедшего впереди них батальона, убитых и раненных в тот момент, когда они пытались прорваться сквозь заградительный огонь вражеской артиллерии.

Им повезло: они заняли свои новые позиции во время артиллерийской передышки. Вблизи передовой они свернули с дороги и расположились в лесу, где и провели весь день, пытаясь уяснить свою задачу и прислушиваясь к приглушенной стрельбе, доносящейся с линии фронта, которая проходила по реке примерно за километр впереди их расположения.