Свен Хассель - Фронтовое братство Страница 35

Обитатели палаты громко запротестовали.

Артиллерист кивнул и грузно поднялся на ноги. Подошел к столу, стоявшему посреди пола, оторвал ножку и сломал ее ударом о край койки.

Малыш пожал плечами. Схватил койку с лежавшим на ней пациентом и поднял над головой, заставив того завопить от ужаса. Потом швырнул ее вместе со всем, что на ней было. Она упала на койку артиллериста, смяв всю постель. Затем подошел к единственной в палате умывальной раковине, выдернул ее с такой силой, что болты пролетели мимо его головы, и швырнул во все еще усмехавшегося артиллериста.

— Мы хотим тишины в палате! — крикнул с койки какой-то фельдфебель.

Малыш взглянул на него.

— Ты получишь ее, мой мальчик!

И дважды ударил его по голове, отчего тот потерял сознание.

— Раз ты испортил мою постель, предлагаю привести ее в порядок, — сказал артиллерист, указывая на жуткий разор.

— Наглый хмырь! — заорал Малыш. — Я так тебе искорежу морду, что тебя даже родная мать будет стыдиться!

И с рыком пошел к артиллеристу, стоявшему посреди палаты так, будто все происходившее не имело к нему никакого отношения.

Малыш ударил его всего три раза. Артиллерист повалился с бессмысленно разинутым в удивлении ртом. И прежде, чем он смог подняться, Малыш двинул его ногой по лицу.

Легионер кивнул нам. Мы схватили Малыша и вытащили из палаты.

— Тебя за это посадят, — предсказал Петерс. — Они настучат на тебя, наверняка настучат Самое скверное — окно и раковина.

— Это почему? Сам знаешь, сколько окон и раковин сейчас пропадает, — ответил Малыш. — Я должен был показать этим ребятам, что представляю собой.

Он достал из кармана лягушку и посадил на стол одной из медсестер.

Та пришла в ярость.

— Заткнись, офицерская подстилка, — благопристойно прикрикнул Малыш, — а то так нашлепаю по заднице, что тебе покажется, будто ты побывала под целой военной академией!

Самолеты, как и предсказывал Петерс, вернулись Тлевшие огни, получив с неба новую порцию фосфора, снова разгорелись ярким пламенем[95].

Количество жертв росло. Босоногие дети шлепали вниз но лестницам, чтобы умереть, как крысы, в сырых подвалах.

По другую сторону Адмиральштрассе, неподалеку от гавани, плелась группа заключенных, собираясь укрыться в помещении склада. Охранники-эсэсовцы с криками подгоняли их плетьми и прикладами винтовок.

Они даже не услышали воя бомбы, угодившей прямо в них. На этом месте осталась лишь кровавая, корчащаяся мешанина, если не считать обычного расходящегося запаха крови, селитры и горелой плоти.

Безногий эсэсовец подполз, плача, к заключенному с разорванным животом. Они умерли, обнявшись. И обоих сожгли огнеметы саперов.

По Мёнкебергштрассе, крадучись, шел какой-то тип; подойдя к трупу, он нагнулся. Блеснул нож, на землю упал палец, а во вместительном кармане исчезло кольцо. Темная, похожая на призрака тень двинулась к другому трупу. Четвертая жертва бомбежки, к которой подошел мародер, зашевелилась и закричала. Удар обгорелой доской, стон. Ловкие пальцы быстро обшарили дрожащее тело. Добычу составили бумажник, паспорт, два кольца и сумочка.

И дальше, к следующему. Должно быть, в панике и ужасе больше всего были повинны мародеры. На Ганзаплатц, на Кайзер Вильгельмштрассе, по всему Альстеру можно было видеть такую же картину.

На углу Альтер Валь и Рёдингсмаркт женщина издала пронзительный вопль безумного ужаса. На нее по-кошачьи бросился какой-то невысокий человек. Сильные пальцы стиснули горло и подавили вопль. Он пинал ее под колени, пока она не упала. Потом лихорадочно полез под облегающую юбку и разорвал топкие трусики. Женщина отчаянно сучила ногами, но они были бессильны против гибкого, сильного тела.

Дрожащий язык облизывал ей лицо, в ухо звучали пылкие, утешающие слова:

— Пожалуйста, уступи, пожалуйста! Что тут такого? Ничего с тобой не случится. Почему не уступить? — Голос его был почти нежным. — Потом отпущу тебя!

Женщина решила рискнуть. Лучше это, чем смерть. Она всхлипывала, стонала, скулила в испуге. Высоко над ними вспыхнула ель. От Альстерского канала донеслось бульканье. В небе висели ярко-белые осветительные ракеты. К нему вздымались столбы пыли и языки пламени. Земля дрожала, как женщина под насильником.

Молодая женщина шла к убежищу, когда на нее набросился этот душевнобольной подонок.

«Не кричи, — подумала она. — Позволь ему делать все, что захочет, иначе убьет».

Упала бомба. Они не ощутили, не заметили, что на них посыпались комья земли. Осторожно, нежно, мужчина стянул чулок с ноги женщины, провел по нему губами, поцеловал, уткнулся в него лицом. Дышал он часто, отрывисто. В свете окружающего пламени его глаза казались остекленелыми. Он впился зубами в лицо женщины, ухватил одной рукой ее волосы, а другой быстро обернул чулком ее шею и затянул его. Она захрипела, заколотила руками и ногами.

Мужчина смеялся.

Губы ее посинели. Глаза выкатились из орбит. Рот открылся. Она обмякла, оцепенела — и осталась лежать мертвой. Удавленной собственным чулком.

Мужчина сунул в карман ее трусики.

Он был снова спокоен. Посмотрел на оскверненный труп и улыбнулся. Опустился на колени и молитвенно сложил руки.

«О, Господи, Боже, святой правитель. Я твой бич. Дьяволица наказана, как ты велел мне!»

Потом нагнулся и вырезал на ее лбу крест. Громко засмеялся и скрылся за обугленными балками и мусором.

Вскоре убитую обнаружили две женщины. Разразились воплями. И, охваченные паникой, убежали со всех ног.

Это была пятая женщина, убитая за краткий промежуток времени.

Дело перешло от уголовной полиции к гестапо.

За расследование взялся криминальрат Билерт, «Красавчик Пауль», покровитель Доры.

Он молча стоял в черном пальто и белых перчатках, глядя на труп. Длинный серебряный мундштук свисал из уголка рта. На рукав упал пепел. Билерт благоговейно стряхнул его, потом поднес к носу надушенный платок.

Его подчиненные быстро работали, рявкая, как терьеры. Командовали, измеряли, фотографировали.

Врач поднялся на ноги. Старый, невзрачный. Типичный полицейский врач.

— Перед тем как задушить, ее изнасиловали. Порезы сделаны после смерти.

— Лучше скажи, кто это сделал! Мне придется подумать, пойдет ли тебе на пользу поездка на Восточный фронт!

Билерт повернулся спиной к врачу и медленно пошел по улице к Нойер Валь, где стоял его «Мерседес».

Он ничего не видел. Ничего не слышал. Мозг его работал с большим напряжением. На службе в гестапо этот мозг изобретал самые дьявольские методы пыток. Наконец-то этот мозг, который за несколько лет до начала войны помог отправить Эдгара Андре[96] на виселицу, выполнял разумную задачу.

На четвертом этаже управления гестапо на Карл-Мук-платц подсчитывали убитых. Точно установить, сколько людей погибло и пропало без вести, было невозможно, но плюс-минус две сотни особого значения не имели. Старая, неряшливая машинистка собрала списки. После долгих пререканий гестаповцы насчитали 3418 убитых и столько же раненых. К ним добавилось большое число пропавших без вести. Многие были полностью сожжены огнеметами, которыми пользовались саперы, ведшие работы по расчистке.

Учетные карточки были перечеркнуты и подшиты. Полицейские выписали груду свидетельств о смерти с факсимильными подписями, и все было готово к очередному налету.

Цивилизованное общество должно поддерживать порядок.

Красавчик Пауль сидел с тремя коллегами в комнате № 367 на третьем этаже. Они разглядывали пять фотографий убитых женщин. Младшей было шестнадцать лет, старшей тридцать два года. У всех был вырезан крест на лбу. Все были задушены чулком, и у всех убийца забрал трусики.

— Убийца — кто-то из солдат, — неожиданно сказал Пауль Билерт, поднимаясь.

Коллеги посмотрели на него с удивлением. Эсэсовец подал ему пальто. Он натянул белые перчатки. И со свисающим изо рта серебряным мундшутком вышел из управления.

Билерт несколько часов ходил по задымленным улицам, прижимая ко рту надушенный платок. Одни прохожие поглядывали на него с опаской. Другие приветствовали значительного человека с Карл-Мук-платц робко, заискивающе.

Он зашел к Доре, где болтал с девицами и орал на сводника Эвальда до тех пор, пока у бедняги не ослабели от страха ноги. Потом неторопливо зашагал по Нойер Валль, заглянув по пути в несколько мест.

Под вечер Билерт зашел в роскошный подземный ресторан на Баум Валль. Снаружи он более всего походил на старый, ветхий подвальный магазин подержанных вещей, но когда посетитель спускался по двум пролетам крутой бетонной лестницы, его ждал сюрприз. Перед ним открывался новый мир. Подземные залы с автоматической вентиляцией и кондиционерами. Столики под белыми скатертями. В уютных комнатках и укромных нишах стояла превосходная фарфоровая и серебряная посуда. Настольные лампы в цветных абажурах усиливали очарование. Там были кресла в чехлах, толстые ковры на полу. Официанты в смокингах и их помощники в белых куртках с красными лацканами обслуживали веселых, элегантных гостей.