Вальтер Флегель - Ничейной земли не бывает Страница 35

Принеся полковнику Шанцу охапку вереска, Литош проворно выскочил из окопа, не переставая повторять про себя: «Быть того не может!»

Впереди Литоша широко шагал Фихтнер, глядя на которого можно было подумать, что сейчас белый день: такой уверенной и твердой была его походка.

Когда солдаты прошли несколько метров, Литош не выдержал и спросил:

— Как давно полковник Шанц находится в расположении нашей роты?

— Часа два, если не больше.

— Ты думаешь?

— Не думаю, а точно знаю. Он пришел как раз тогда, когда уехал траншеекопатель. Сначала полковник осмотрел участок Айснера, а затем взялся за лопату.

— И это все? — спросил Литош и уже громко повторил: — Быть того не может!

Идя вслед за Фихтнером, Литош полностью доверился пастушку, он ведь наверняка знал, где находится полевая кухня, а если даже и не знал, то все равно отыскал бы ее. Он нашел бы ее и в кромешной тьме, потому что ночью он видел ничуть не хуже, чем днем.

За одиннадцать месяцев службы в армии Литош успел повидать немало офицеров. Он неплохо разбирался в людях и потому не имел обыкновения переносить отрицательные качества, которыми обладал тот или иной офицер, на всех других. И на стройке, где он работал до армии, попадались разные люди.

Первым командиром взвода у Литоша был офицер, который даже ни разу не попытался сократить расстояние, отделявшее его от собственных подчиненных. Возможно, он не делал этого, боясь попасть в неловкое положение. У взводного при малом росте был такой громоподобный голос, что не услышать, как он отдает приказы и распоряжения, было просто невозможно. А еще лейтенант питал слабость к жевательной резинке и жевал ее на всех проводимых им занятиях, в том числе и на политических, за что солдаты буквально на третий день довольно метко окрестили его «янки».

Однако, даже узнав о своем прозвище, взводный не отказался от дурной привычки, а голос его по-прежнему гремел по всей казарме, вызывая у Литоша чувство раздражения.

Когда миновали первые две недели службы, за время которых они прошли курс одиночной подготовки солдата, в голову Литошу пришла одна довольно смелая мысль. В лавке военторга он купил тридцать жевательных резинок и вечером того же дня посвятил ребят в свой дерзкий план.

— Да он же из нас отбивную сделает! — воскликнул один из солдат, выслушав Литоша, который прекрасно понимал, что надеяться на успех можно только в том случае, если все они будут заодно.

— Ну и трус же ты! — отругал Литош солдата. — Скажи, где мы находимся? Во всем полку имеется один-единственный «янки» и тот в нашем взводе. Вам нужно только засунуть в рот резинку и жевать ее, а остальное уж мое дело.

На следующее утро, когда учебная рота построилась на плацу, появился «янки». Сначала он осмотрел солдат издалека, а затем подошел к своему взводу. Не переставая жевать, он молча выравнивал солдат, поправлял ремни и снаряжение то у одного, то у другого. Покончив с этим, он встал на свое место перед взводом и, выплюнув резинку, носком сапога небрежно втоптал ее в песок.

Заметив это, Литош даже испугался, решив было, что кто-то из ребят выдал его: чтобы взводный выплюнул изо рта жвачку — такого еще не было. Однако спустя несколько секунд все прояснилось. К роте приближался командир полка в сопровождении двух офицеров, подразделения которых стояли в строю.

Полковник Ляйхзенрштг начал объяснять поставленную на сегодня задачу организации стойкой обороны. Это была отнюдь не лекция, а скорее дружеское напутствие, в котором командир счел необходимым рассказать несколько курьезных случаев из истории полка и несколько побасенок, вызвавших всеобщий смех. Командир полка подчеркнул также, какую роль для успешного выполнения задания играют товарищеская взаимопомощь и поддержка, и порекомендовал солдатам не утаивать от командиров никаких проблем и конфликтов, потому что командиры всегда найдут возможность помочь им.

— Если бы он знал… — зашептал один из солдат, но сразу же замолчал.

И тут Литош решил привести свой план в действие.

Как только «янки» отделился от строя, чтобы подойти к командиру полка, Литош подал условный знак — и тут же все солдаты взвода засунули себе в рот по жевательной резинке я энергично заработали челюстями. Это не ускользнуло от бдительного взгляда командира полка.

«Янки» же побледнел как полотно и бросил на командира беспомощный взгляд, каким обычно школьники смотрят на строгого учителя, заставшего их за проказой.

— Приятного аппетита! — спокойно пожелал командир полка, окидывая внимательным взглядом темных глаз шеренги жующих солдат. Сделав вид, что он принял это за шутку, командир полка усмехнулся, а затем спросил: — Быть может, вам не хватило завтрака? Так не стесняйтесь, говорите!..

— Мы берем пример с командира нашего взвода, товарищ полковник! — выпалил Литош.

Полковник Ляйхзенринг сначала посмотрел на солдата, а затем потребовал, чтобы тот объяснил, в чем дело.

— Мы подумали, — начал рассказывать Литош, нисколько не смущаясь, — раз наш командир взвода постоянно жует жвачку, то…

Больше Литоту говорить не пришлось. Полковник прервал его жестом и как ни в чем не бывало направился в штаб.

В тот же день, после утренней поверки, командиры роты и взвода беседовали с солдатами немногим более часа. А когда взводный снова появился в расположении, он уже не жевал. Потом лейтенант вызвал к себе Литоша. Солдаты, находившиеся в комнате, сразу же замолкли. Однако Литош нисколько не растерялся. Улыбнувшись, он встал и подошел к столу, за которым сидел командир взвода, и, сощурив глаза, доложил о себе по всем правилам.

— С сегодняшнего дня мне, видимо, придется как следует погонять вас, — сообщил ему лейтенант.

Литош недоуменно пожал плечами и тихо ответил:

— Пожалуйста. Работая на стройке, я неплохо закалился. — Повернувшись, он вышел из комнаты, и лейтенант не остановил его.

С того дня офицер жевал резинку только во время перерывов, да и разговаривал с солдатами совсем другим тоном.

Вот почему Литош с недоверием относился к невысоким офицерам, которые даже в форме смотрелись не ахти как. С сентября командиром взвода стал лейтенант Анерт, но и он всего лишь на несколько сантиметров оказался выше «янки»…

В этот момент Литош споткнулся и ударился правым коленом о сук. Он чуть было не закричал от боли, но сдержался. Прихрамывая, он продолжал некоторое время ковылять вслед за Фихтнером, а затем крикнул ему:

— Подожди!

Литош решил поговорить с Фихтнером о том, почему полковник Шанц помогал солдатам копать окоп. Любопытство не давало ему покоя. Литош не верил, что полковник прибыл в их роту только потому, что в ней служит Ульрих, который ухаживает за его дочерью. Причина, по-видимому, крылась совсем в другом.

Спустя полчаса Литош и Фихтнер, получив на кухне еду и продукты, вернулись в подразделение. Солдаты собрались в укрытии, расселись на чем попало.

На этот раз ужин раздавал Фихтнер. Действовал он проворно, но без суеты. В протянутые ему котелки он наливал порцию горохового супа и тут же выдавал по куску хлеба. Раздача пищи в солдатском коллективе, как известно, дело ответственное. Если раздающий, не дай бог, случайно обделил бы кого-то, а кому-то дал чуть больше, не говоря уже о преднамеренном обмане, то его сообща заклеймили бы таким позором, какой падал разве что на голову труса. И хотя Фихтнер впервые раздавал пищу, ни один солдат не высказал неудовольствия.

«Либо они очень устали, либо считают, что я разделил все по совести», — решил Фихтнер, довольный собой. У него даже голос стал каким-то другим, спокойным и внушительным. Возможно, именно таким голосом он и разговаривал с овцами.

— На, держи! — говорил он солдату, подавая котелок с супом и хлеб. — На, бери. Это очень вкусно. Осторожно, не разлей. А вот и твой хлеб…

Движения Ульриха, который до сих пор поворачивался медленно, будто на него давил тяжелый груз, были легкими и уверенными. Такое состояние обычно охватывает солдата, когда после долгих и утомительных занятий он снимает с головы каску и усаживается отдохнуть где-нибудь в тени под деревом. Или, быть может, перемена в парне произошла от того, что в роту пришел Шанц, дочь которого так нравилась Фихтнеру?

Полковник сидел между Литошом и Айснером и не спеша ел суп, который ему налили в крышку котелка. В последнюю очередь Фихтнер налил супу себе, действуя по принципу: хороший пастух сначала позаботится о стаде и только потом о себе.

«Возможно, пастушок потому так и переменился, что здесь он чувствует себя лучше, чем в казарме, — мелькнула мысль у Литоша. — Здесь как-никак природа — земля, лес, трава… Если, конечно, можно назвать травой ту жалкую растительность, что выросла тут. Зато какой простор, нет ни заборов, ни загородок, ни стен…»