Илья Маркин - Курский перевал Страница 35

«Если все это вытянуть в одну линию, — подсчитывал Бочаров, — то глубокая канава, по которой, не пригибаясь, может пройти человек в полный рост, протянется через всю Европу и Азию, от Атлантического до Тихого океана».

Не менее потрясающи были и другие цифры. Всю эту сложную систему траншей прикрывали семьсот километров проволочных заграждений, почти полмиллиона противотанковых мин и триста тысяч зажигательных бутылок.

Пораженный гигантским размахом инженерных работ, Бочаров с восхищением смотрел на карту и мысленно повторял:

«Да, это сила, это мощь, несокрушимая, непреодолимая оборона».

Но восторг Бочарова сразу же померк, как только он углубился в изучение противника. Курский выступ сжимали две мощные группировки немецких войск. Непосредственно на фронте вражеских войск было сравнительно мало. Зато в ближних тылах, в двух-трех десятках километров от линии фронта, грозно синели кружки и овалы, обозначающие танковые, моторизованные и пехотные дивизии. Они, как два гигантских молота, с севера и с юга нацелились на Курск. А разведывательные сводки одна за другой сообщали о подходе в район Орла и Белгорода все новых и новых вражеских войск. Особенно тревожны были донесения партизан. Они сообщали, что все железнодорожные узлы во вражеском тылу забиты воинскими эшелонами. День и ночь по всем магистралям с запада на восток идут танки, артиллерия, пехота. На аэродромах скопились сотни самолетов. Прифронтовые склады и базы до предела заполнены боеприпасами и горючим. А с запада все подходят и подходят новые транспорты.

Скрытой угрозой веяло от каждого документа разведки. Читая и перечитывая их, сравнивая теперешнее положение с недавним прошлым, Бочаров отчетливо видел, как осложнилось положение на фронте. Даже не искушенный в военном деле человек, имея у себя документы, которые изучал Бочаров, мог твердо сказать, что неумолимо приближается начало решающих событий.

— Вернулись? — услышал Бочаров стремительный говорок Решетникова. — Как дома?

— Отца похоронили, — проталкивая опять подступивший к горлу комок горечи, ответил Бочаров и, пожав руку Решетникова, тихо добавил: — И дочь родилась.

— Да… — проговорил Решетников. — Отец умер. Дочь родилась. Так и идет вся жизнь наша. Одни, сделав свое, уходят. Другие приходят.

Он присел напротив Бочарова, сдвинул густые брови и, о чем-то напряженно думая, всмотрелся в лежавшую на столе карту.

— Да, жизнь, жизнь… Весьма сложная, весьма трудная штука, — задумчиво проговорил он и, оживясь, кинул на Бочарова какой-то странно-тревожный взгляд.

— Случилось что-нибудь, Игорь Антонович? — невольно привстал от этого взгляда Бочаров.

— Пока не случилось, но весьма скоро может случиться, — сжав длинные сухие пальцы, сказал Решетников и склонился к Бочарову. — Только сейчас говорил с Москвой. Есть данные, что противник в ближайшие дни начнет решительное наступление на Курск. Ставка Верховного Главнокомандования специальной телеграммой предупреждает об этом командующих Воронежским и Центральным фронтами.

— Это вполне вероятно, и этого нужно ждать, — вспоминая все, что узнал о противнике, сказал Бочаров.

— Вероятно. Весьма и весьма вероятно, — задумчиво повторил Решетников. — Время самое удачное для начала наступления. Сосредоточение ударных группировок они, кажется, закончили. И погода установилась хорошая. Да, весьма и весьма выгодное для них время. Только для нас это невыгодно. Еще бы пару недель, хоть недельку. Большинство нашей артиллерии только что встало на огневые позиции. Артиллеристы еще не освоились с новыми условиями. Да и войска не полностью укомплектованы и людьми и вооружением. Еще бы недельку, одну недельку! — словно умоляя кого-то, воскликнул генерал и смолк.

Молчал и Бочаров. Синие круги и овалы вокруг Орла и у Белгорода сейчас особенно отчетливо выделялись на карте. Казалось, их стало еще больше и они еще ближе придвинулись к нашей обороне.

Предупреждение Верховного Главнокомандования о возможности перехода германских войск в наступление в первых числах мая сразу изменило всю жизнь фронта. Прекратились окопные работы в главной полосе обороны. Все люди заняли боевые места. Командиры подразделений, частей и соединений вышли на свои наблюдательные пункты и, ни на секунду не отлучаясь, настороженно следили за противником. На переднем крае все словно вымерло, затаилось, с минуты на минуту ожидая начала вражеского наступления.

Томительно прошел первый день ожидания. Противник никаких признаков подготовки к наступлению не проявлял. В этот день даже не было ни одной обычной перестрелки. С рассвета и до темноты на всем фронте стояла грозная тишина. Едва сгустел ночной мрак, в разных местах фронта десятки групп советских разведчиков двинулись к вражеской обороне. И сразу же разгорелась стрельба. Кромешную тьму вспороли сотни осветительных ракет. Тревожно понеслись по проводам коротенькие донесения. Всю ночь, то умолкая, то взвихряясь, продолжалась перестрелка. Сколь ни силен был напор советских разведчиков, но ни одной группе не удалось даже приблизиться к вражескому переднему краю.

К утру разведчики вернулись в свою оборону, и вновь на всем фронте установилась грозная тишина. К рассвету, когда обычно начинаются большие наступления, напряжение на фронте достигло предела. На переднем крае, на вторых, третьих запасных позициях, в резервах, штабах и даже тылах никто не спал. Но рассвело, взошло солнце, разгорелся погожий весенний день, а немецкие войска в наступление не переходили.

Так прошли одни сутки, вторые, третьи.

Под вечер пятого мая генерал Решетников зашел к Бочарову и, резко жестикулируя руками, возбужденно заговорил:

— Тишина, понимаете, Андрей Николаевич, ти-ши-на! То, что они готовы к наступлению, — факт! Но почему не наступают? Почему?..

XXII

К середине апреля все немецкие дивизии, предназначенные для удара на Курск, были собраны в районе Белгорода, Харькова и Орла. По тому, как четко и стремительно поступали пополнения людьми и техникой, как точно по плану накапливались боеприпасы и горючее, Манштейн чувствовал, что Гитлер поднял на ноги всех и сам следит за подготовкой «Цитадели». В разгар кипучей работы у Манштейна все чаще и чаще возникал прежний вопрос: почему же все- таки Гитлер оставил без последствий и его неудачу между Волгой и Доном и его так позорно провалившийся план заманивания советских войск в ловушку? Никому еще Гитлер не прощал таких промахов. Что же руководит Гитлером теперь?

Не однажды пытался Манштейн встретиться или поговорить с Гитлером. Но ни встреч, ни даже обычных телефонных переговоров добиться не мог. Вся связь с Гитлером шла через его адъютантов или через Цейтцлера. Это был недобрый признак. Возможно, Гитлер просто-напросто использует его, Манштейна, опыт подготовки крупнейших операций, а затем вышвырнет, как выжатую губку?

Чем ближе подступал срок начала «Цитадели», тем все большая тревога охватывала Манштейна. Он с еще большей настойчивостью пытался лично поговорить с Гитлером, но никакие усилия не могли пробить стену его ближайшего окружения.

В середине апреля врачи вдруг неожиданно определили, что Манштейну нужно немедленно удалить гланды. Верно, он частенько страдал ангиной, и, несомненно, повинны были в этом гланды. Но сейчас он практически здоров. Сердце пошаливает, но это не впервые. Оно давно дает о себе знать. Почему именно теперь, когда столько дел, понадобилась операция этих злосчастных гланд? Вполне можно повременить до более спокойного времени. Но врачи стали удивительно упорны. Они уже не просили, не уговаривали, а настойчиво требовали немедленно ложиться на операцию. Это бесило Манштейна и вызывало еще большую тревогу. Манштейн категорически отказался от операции. Но опять неожиданно позвонил адъютант Гитлера, от его имени справился о здоровье фельдмаршала и сказал, что фюрер советует ему все-таки лечь на операцию и оперироваться не на фронте, а в спокойной, тихой обстановке, в Лигнице, где чудесная лечебница и все подготовлено для встречи фельдмаршала.

С тяжелым сердцем, полный внутреннего смятения, улетал Манштейн в Лигниц. Будущее рисовалось настолько туманным, что он не видел и малейшего просвета. Но все шло превосходно. Лечебница действительно оказалась великолепной, условия королевские, а врачи — верх медицинского совершенства и учтивости. Операция заняла всего несколько минут и прошла так удачно, что старый фельдмаршал не почувствовал и малейшей боли. Наутро он уже чувствовал себя совершенно здоровым, но эскулапы с отеческой настойчивостью уговаривали полежать хотя бы дней десять. И опять позвонил адъютант Гитлера, от имени фюрера справляясь о здоровье и советуя хорошенько подлечиться и не спешить на фронт.