Борис Крамаренко - Плавни Страница 36

Но Алгин ласково хлопнул его по колену и с теплыми нотками в голосе проговорил:

— Грустите, дорогой мой… Не возражайте, я кое–что слыхал о ваших сердечных делах. Ничего, скоро станица будет в наших руках, и тогда, я уверен, исчезнет ваш сплин… Я тоже, признаться, этим болею. Давно, ох, давно от семьи весточки не получал… — грустно добавил он.

После этой беседы Сухенко не осмеливался жаловаться генералу на работу и отводил душу лишь по утрам, когда Алгин еще спал. Шел тогда Сухенко за хутор к речке, садился на берег и мечтал. Иногда пел вполголоса песни и смотрел тоскливо в сторону станицы.

Но близость готовящегося наступления постепенно захватывала и его, вытесняла личные заботы, увлечение Зинаидой Дмитриевной. Он уже без прежней скуки руководил работой штаба и всей сетью агентов, разбросанных по Кубани. Его, как и генерала, стали бесить сводки начальников отрядов о казаках, бежавших из плавней. Особенно много было беглецов от полковника Дрофы и Гриня и есаула Гая.

Эти побеги сперва лишь раздражали, не вызывая особого беспокойства: считалось, что бегут малоустойчивые, трусливые люди, зато оставшиеся будут драться с большевиками до последнего патрона. Но списки становились все длиннее и присылались все чаще. Это были уже не единичные побеги, — бежали группами, бежали рядовые и урядники, было даже два случая бегства офицеров.

Это уже не раздражало, а выводило из себя. Генерал лично писал грозные приказы начальникам отрядов. Он приказал беспощадно расправляться без суда с пойманными дезертирами. Наскоро изготовлялись воззвания и посылались усиленные порции самогона. Но количество беглецов все росло.

Однажды, когда Сухенко принес список двенадцати казаков, бежавших от полковника Рябоконя за одну ночь, генерал скомкал написанное им воззвание и с горечью проговорил:

— Если так будет продолжаться, то мне не с кем будет выступать.

В тот же день был разработан план убийства председателя ревкома Семенного и вызван из плавней хорунжий Георгий Шеремет. Но прошла неделя, а план еще не был приведен в исполнение, и генерал, придававший этому убийству огромное значение, заметно волновался.

…В то утро, когда Тимка с братом бежали из станицы, Сухенко встал особенно рано.

Было воскресенье, и штаб, кроме одного дежурного офицера, не работал. Можно было бы поваляться в постели, помечтать или выспаться как следует. Но утро было так хорошо, воробьи так задорно и весело чирикали за окном, что Сухенко наскоро оделся и вышел из комнаты.

В саду, там, где между абрикосовыми деревьями и вишняком зеленели грядки с луком и укропом, пестрая кошка, поймав крота, обучала двух котят искусству охоты. Крот был еще живой и смешно ползал по траве, стараясь уйти. Сухенко подошел поближе и взял крота в руки. Он, улыбаясь, смотрел, как серое маленькое существо с густой шелковистой шерсткой тыкалось подслеповатой мордочкой в его ладонь. Кошка сидела тут же, ее янтарно–желтые глаза выражали беспокойство и неудовольствие. По временам она мяукала, требуя назад свою добычу.

Сухенко наклонился и погладил белого с черными пятнами котенка. Он посадил его себе на плечо и пошел во двор. Котенок громко мурлыкал, стараясь пососать кончик его уха. Сухенко было щекотно и в то же время смешно.

Около амбара он увидел своего ординарца. Ты что под амбар заглядываешь?

Ординарец выпрямился и стал во фронт:

— Господин полковник, прибегла, под амбаром лежит…

— Кто прибежал? Что ты за чепуху мелешь?

— Дианка прибегла.

Сухенко сразу стал серьезным. Дианка — гончая собака покойного мужа Деркачихи — была отдана им две недели тому назад отцу Кириллу, и тот держал ее на привязи. Если Дианка прибежала на хутор, значит, в станице что–то случилось…

— Ошейник снял?

Никак нет. Она как прибегла, так зараз под амбар.

— Сбегай на кухню, принеси кусок вареного мяса и миску молока.

Когда еда была принесена, Сухенко снял с плеча котенка, поставил миску с молоком на землю и, заглянув под амбар, стал звать Дианку. Дианка, припадая к земле, скорее подползла к нему, чем подошла. Он снял с нее ошейник и дал ей мясо.

Ошейник был широкий, из сыромятной кожи. На обороте было что–то написано карандашом, но так мелко, что Сухенко никак на мог прочитать. Он почти бегом направился к дому. Пройдя в свою комнату, вынул из–под подушки бинокль, вывернул из него одно стекло и подошел к окну.

«Хорек упал в подвал. У вас в скором времени ожидается наступление жары». — Слова «в скором» и «наступление» были подчеркнуты.

…Генерал только что проснулся. Он лежал на своей походной койке и просматривал полученные из Крыма газеты, когда в его комнату ворвался Сухенко с ошейником в руках.

— Какая муха укусила вас, полковник? — ворчливо спросил Алгин и недовольно положил газеты на табуретку.

— Ваше превосходительство, хорунжий Шеремет арестован. Убийство не удалось. Семенной готовит наступление на хутор, они могут быть здесь даже сегодня.

Сухенко выпалил все это залпом. Немного отдышавшись, добавил:

— Надо немедленно переводить штаб в плавни или другое место, а вам следует уехать отсюда еще раньше

— Откуда вы получили эти сведения?

— От отца Кирилла.

Алгин поднялся, сел на койке и стал не спеша одеваться. Надевая сапоги, сердито бросил Сухенко:

— Готовьтесь переезжать. Сейчас же вызовите ко мне есаула Гая и пошлите нарочного к полковнику Дрофе. Конвойную сотню — в ружье.

Горнист еще играл тревогу, а конвойная сотня уже начала съезжаться на обширный двор Деркачихи.

Сухенко стоял на крыльце и с досадой думал о том, как обидно бросать обжитое уже место, любезную хозяйку и ее вкусные обеды для того, чтобы поселиться в сырых землянках среди непроходимого болота и камышей.

Ему захотелось курить, он полез в карман за портсигаром.

— Са–а–а-ди–и–ись! — пропел команду есаул конвойной сотни…

В пяти верстах от хутора Тимку и его брата остановил разъезд отряда есаула Гая. От него они узнали, что штаб выехал в плавни и что сегодня ожидается налет конных сотен Семена Хмеля на хутор.

Около самого хутора они встретили отряд есаула Гая. Гай долго расспрашивал Тимку про гарнизон, его командиров, вооружение и настроение казаков. По мере рассказа лицо есаула мрачнело все больше и больше. Он несколько раз перебивал Тимку и заставлял его повторять фамилии казаков, перешедших на сторону красных.

— Лучших пулеметчиков переманул, гад, — зло процедил есаул.

— А вот Ванька Храп не перебежал бы. И зачем только послали вы его на хутор? — спросил Тимка.

— Не посылал я его. Сам набился. Ты что, видно, совсем? — Тимка утвердительно кивнул головой. — Так вот что… паняй на хутор, отдыхай, а завтра я тебя зачислю, у меня в первой сотне взводного урядника нет. Ты что же, и седло, и оружие бросил, да и сам в одном чекмене?

— Так пришлось…

— Пришло–о–ось! Ладно, оружие и седло найду, а черкесок у меня нет, это не гарнизон, сам добывай. Ну, валяйте отдыхать.

— А вы хутор не сдадите? — вмешался Георгий.

— Хутор? Это видно будет. Думаю, немногие из них в станицу вернутся.

Приехали беглецы на хутор еще засветло. Тимка нашел кем–то забытую бурку, расстелил ее прямо на полу в зале и лег спать.

Влево от дороги, на дальнем хуторе, заброшенном в степи, петухи пропели полночь. Разбуженная их пением собака тявкнула спросонок, помолчала немного, словно прислушиваясь к чему–то, и вдруг залилась звонким лаем. Ей отозвались другие.

Но вот в собачий лай вплелся протяжный волчий вой. Он то замирал на высокой ноте, то понижался до октавы, заставляя лошадей настораживать уши и уже не так уверенно идти в темноте.

Собаки замолчали, лишь одна, — видно, самая молодая, — тявкнула еще несколько раз, но, не получив поддержки подруг, заскулила и смолкла.

— Эка… всю душу выворачивает! — недовольно проговорил комиссар и покороче набрал поводья.

Вой прекратился. Несколько минут было тихо, потом снова завыл волк, но уже справа от дороги.

— Расплодились… к самому жилью подходят! Скоро по улицам бегать будут.

Хмель не ответил. Он внимательно прислушался к волчьему вою, и когда он смолк, задумчиво заметил:

— Не нравятся мне эти волки…

— Тебе только эти, а мне все, — пошутил комиссар.

— Я, Абрам, охотник. С малолетства с ружьем. Еще, бывало, с покойным дедом по плавням лазил, а зимой первое дело — на волков или зайцев. И, знаешь, никогда я не слышал, чтобы волки так выли… да и не время им сейчас… Когда первый завыл, так и я чуть не поверил, хорошо подлец воет, видно, из охотников кто, а вот второй… не может, никак не получается у него. Начнет–то правильно, а вывести как следует — кишки тонки.

— Так ты думаешь…