Георгий Жуков - Один "МИГ" из тысячи Страница 36

Дальше опять шли строгие, деловые схемы: свободный поиск группой; прикрытие и поиск в условиях облачности; разведка пикированием; боевые порядки при штурмовке; сопровождение бомбардировщиков...

Наиболее обстоятельно Покрышкин работал над разделом «Индивидуальный маневр в бою с истребителями противника». Идея повышенных скоростей и вертикального маневра безраздельно владела им. Он твердо знал, что на большой скорости его машина сделает все, что от нее потребуют, и смело вычерчивал схемы труднейших эволюций.

Одно время многие летчики считали, что в современном воздушном бою, когда самолеты сближаются с головокружительной скоростью, в общей сложности далеко переваливающей за тысячу километров в час, не до эволюций. Они полагали, что маневр в таком скоротечном бою должен стать примитивным и однообразным: боевой разворот, «горка», разворот. Но опыт показал, что повышенные скорости не только не отрицают маневра, но, наоборот, требуют самых сложных боевых фигур.

Высота — скорость — маневр — огонь! Так складывалась формула современного воздушного боя. И Покрышкин чертил все новые и новые схемы, продиктованные этой формулой. Надо было драться так, чтобы всегда и всюду, при любых обстоятельствах оказываться выше противника, сохранять скорость большую, чем у противника, иметь возможность открыть огонь с минимальной дистанции и притом по наиболее уязвимым местам вражеского самолета.

На самом видном месте в альбоме красовался рисунок, изображавший излюбленный маневр Покрышкина — «соколиный удар»: пунктирная линия, круто опускающаяся вниз и выходящая в хвост силуэту «мессершмитта», показывала, как истребитель должен атаковать врага сверху сзади. Были показаны развороты на противника, полуперевороты, лобовые атаки, различные способы ухода из-под огня.

И, конечно же, несколько страниц он отвел вертикальным маневрам. Чего только здесь не было! Тщательно вычерченная схема показала уход из-под огня «горкой» с переходом в вираж; красноречивое примечание, помещенное рядом, гласило: «Резкое переламывание с потемнением в глазах». Наглядно были изображены уход с последующей атакой с разворота, выход в атаку управляемой восходящей «бочкой», выход с «горки» в атаку разворотом и полупереворотом, атака с восходящей спирали и много, много других, таких же сложных и интересных фигур.

Покрышкин понимал, что далеко не каждому под силу такие маневры. Но он хотел показать всем летчикам своей эскадрильи, какие великолепные возможности заложены в современном скоростном самолете. И всякий раз, вылетая в зону, старался продемонстрировать эти возможности. В его умелых руках истребитель становился сущим чертом и выделывал такие фигуры, что даже Фигичев восхищенно восклицал: «Вот это да!..»

Иногда Покрышкин объединял несколько фигур в один комплекс. Так, одним из любимых приемов его была редкая комбинация полупереворота с выходом в боевой разворот. Когда самолет противника атаковал его сзади, а большой разницы в скоростях не было, Покрышкин уходил от огня полупереворотом, оказывался в хвосте у немца, тут же за счет сохранившегося запаса скорости закладывал машину в боевой разворот и набрасывался на врага. Получалось нечто вроде обратной петли Шевиара — начало ее выполнялось вниз, а не вверх. Покрышкин предпочитал эту комбинацию маневров другим, потому что она давала возможность сохранить высоту.

Саша все время помнил, что гитлеровцы пока еще располагают количественным превосходством в воздухе. Поэтому он старательно коллекционировал в памяти случаи, когда наши летчики в групповом бою побеждали противника, располагая меньшими силами. И свой раздел «Групповой воздушный бой» он открыл суворовским лозунгом, осовременив его: «Истребитель! Спрашивай — не сколько противника, а где он! Побеждают не числом, а уменьем!»

Опыт показал, что групповой бой проходит удачно тогда, когда ведущий и ведомый, четко соблюдая строй пары, взаимно выручают друг друга. Воздушный бой следовало всегда вести активно, парализуя волю врага и не давая ему возможности перехватить инициативу. Перебирая в памяти проведенные за эти пятнадцать месяцев бои, Покрышкин все больше и больше склонялся к мысли, что надо прежде всего стремиться зажать противника в клещи. «Клещи вызывают у противника неуверенность в бою, что обеспечивает нападающим победу. Истребители! Чаще применяйте клещи в бою!» — записал он в своем альбоме.

Покрышкин вычертил схемы клещей при разных вариантах боя: когда пара атакует одиночный самолет, когда пара дерется против пары. А рядом опять нарисовал карикатуру: два очеловеченных советских самолета держат рукоятки огромных столярных клещей, зубьями которых зажат «мессершмитт» с вытаращенными от страха глазами.

Немцы также широко использовали метод клещей в групповом бою. Поэтому Покрышкин предусмотрел в своем альбоме и способы ухода из клещей противника и тут же показал, как при этом сразу же перейти в атаку.

Большое преимущество в бою давали различные уловки, которые сам Покрышкин и его товарищи теперь применяли все чаще. Хорошо, например, выйти в атаку со стороны солнца, внезапно вывалиться из облака и спланировать на колонну противника с приглушенным мотором. С умом следовало и выходить из боя — оторваться от противника на большой скорости, нырнуть в облако, сманеврировать ножницами и уйти на бреющем полете, маскируясь под цвет земли. Если у противника подавляющее превосходство в силах, стоит применить старый прием, которым пользовались Покрышкин и его друзья еще там, за Днестром: стать в круг и так, цепко связанным клубком, постепенно оттягивать немцев на свою территорию, в зону сильного зенитного огня...

Уже многие десятки схем, чертежей, рисунков, записей были внесены в альбом, а в памяти всплывали все новые и новые бои, интересные и изумительные случаи. В каждой из этих аккуратных схем жила грубая и суровая правда войны. Саше явственно представлялись хищные контуры немецких самолетов, стремящихся прижать его к земле и убить, надрывный рев перегруженного мотора, резкие удары пушки, навязчивый запах бензина и масла, осушающая мозг и выворачивающая душу сила перегрузки при крутом маневре, и острое, ни с чем не сравнимое ощущение победы, когда ты видишь в ста пятидесяти метрах от себя клубок пламени и космы белого и черного дыма, охватывающего пятнистые плоскости вражеского самолета. Стихия боя не оставляла его!

Но было еще нечто не совсем осознанное и не до конца понятное, что заставляло Покрышкина работать так напряженно. Из самолюбия он не хотел признаваться себе в этом, но определенно с тех пор, как он побывал в санчасти тихого, захолустного БАО, У него появилось горячее стремление сделать что-то необычное и большое, как-то блеснуть. И, черт возьми, теперь ему определенно было бы приятно, если бы вот та сестра улыбнулась ему не из любезности, а от души, сказав что-нибудь такое теплое и уважительное.

Эти переживания были новы и непривычны для Саши, и он сердился на себя, ругаясь втихомолку и ворча: что за мальчишество! В конце концов это совсем несолидно: серьезный летчик, командир эскадрильи, человек с устоявшейся репутацией вдруг начинает вздыхать на луну, словно еще не совсем оперившийся Андрей Труд. Но вот оказалось, что в жизни не всегда можно руководствоваться только голосом рассудка, и Саша все чаше ловил себя на том, что в разгаре работы перед ним вставало знакомое улыбающееся девичье лицо.

Саша сердился, чертыхался, потом звал Труда и угрюмо говорил ему:

—  Живем, как медведи! Хоть бы ты подумал насчет досуга летчиков. Танцы организовали бы, что ли. А то ведь молодежь наша скучает...

Труд, изображая на лице высшую степень исполнительности, вкрадчивым голосом отвечал:

—  Конечно, хорошо было бы потанцевать. Но где найдешь партнерш?

—  Вот еще! — недовольно ворчал Покрышкин. — Разучился искать? Ну, хоть в санчасть сходил бы.

—  А ты бы сам сходил, Саша, — возражал Труд. — У тебя внешность авторитетнее...

И вот однажды теплым лунным вечером к Марии, освободившейся от дежурства, подошла Нина и сказала:

—  Там тебя твой капитан спрашивает. Такой важный, сердитый...

Она усмехнулась.

—  Понимаешь, я иду сегодня с пляжа, а он ко мне. И так это неловко заговаривает, — все на тебя, все на тебя поворачивает: кто, мол, такая эта Мария, откуда она, и все такое прочее... Такой смешной! А сейчас торчит там на лестнице и ждет. Не хочет, чтобы кто-нибудь здесь его видел.

Мария вспыхнула и быстро сбежала по лестнице, ведущей к морю.

Внизу на ступеньке, ссутулившись, сидел Покрышкин. Он рассеянно швырял камешки в черную, усыпанную лунными блестками воду и то и дело поглядывал вверх. Услышав легкий стук каблучков, Саша порывисто встал и сделал несколько шагов навстречу Марии.

—  Ну вот, — сказал он грубовато, — я пришел, а ты даже выйти не хочешь?