Глеб Булатов - Степь в крови Страница 36

– Я говорю, кому служим, товарищ капитан? Кому служим-то?

– Вон! Вон отсюда! – Самсонов грозно взмахнул ладонью и указал на дверь. – Проходимец. Хам! Наталья Леонидовна! Выставьте его вон, будьте любезны.

В гостиной зашуршали юбки экономки, но, судя по затихшему шелесту и захлопнувшейся двери на кухню, Наталья Леонидовна предпочла предаться благоразумному бегству.

В кабинете наступила тишина. Зетлинг стоял посреди комнаты, важно подбоченясь и широко и приветливо улыбаясь. Самсонов встал с кресла и в растерянности поглядывал на выход, ожидая подмоги.

– Не кипятитесь вы так, капитан. Помилосердствуйте. И без того день трудный выдался, а вы еще в истерику впадаете, – миролюбиво заговорил Зетлинг. – Я же так, без претензий, спросил вас. Думал, вы раскроете свой хитрый тактический замысел или еще что… в общем, суть, конечно же, не в этом.

– А в чем же?

– Суть моего визита к вам очень проста, и ее можно изложить всего в каких-нибудь пяти буквах.

– Что за околесица!

– Обождите. Обождите вы. Посмотрите лучше сюда, а после, если прикажете, я уйду.

– Да уж, будьте любезны.

Самсонов самоуверенно взял из рук Зетлинга блокнотный лист, но, развернув его, побелел, скомкал и спрятал в карман. На листе печатными буквами была выведена следующая надпись: «Кн. Вс. М.».

– Вы от него? – с деловым и нервозным видом спросил Самсонов.

– То-то же, так с вами приятно вести беседу, – Зетлинг улыбнулся. – Нет.

– Но откуда вам известно…

– О! Лишь благодаря вашей неосмотрительности, дорогой Сергей Ильич, лишь благодаря вашей отваге и неизменно сопутствующей ей наивности. Вот, – Зетлинг вынул из кармана лист и подал его капитану. – Ваше письмецо?

Самсонов взял бумагу, но читать не стал. Он признал свое опрометчивое письмо в штаб Донской армии, переданное князю Мещерскому.

– Ну признайтесь!

– Шантажировать меня пришли?

– Глупости какие. Впрочем, если письмо вам еще нужно, забирайте. Мне лично оно без надобности, – Зетлинг состроил презрительную гримасу и отвернулся к окну. – Говоря без обиняков…

– Да уж, пожалуйте.

– Я явился к вам узнать, не передумали ли вы.

– Помилуйте, любезнейший. По-вашему, я идиот? И вы пришли сюда и смеете рассчитывать, что я так вот, сперва прижатый к стенке, а после отпущенный на волю через ваше благородство, разомлею от благодарности и выложу все карты? Вы в своем уме?!

– А вы мне нравитесь.

– А вы мне нет.

– Это только пока.

В кабинете повисла тишина. Зетлинг что-то разглядывал в окне, Самсонов подошел к столу и бегло осмотрел содержимое выдвижных ящиков.

– Вы полагаете, я вор?

– Я полагаю, что вы очень смахиваете на него.

– Вы дерзкий.

– А вы наглый.

– Но довольно! – Зетлинг повернулся лицом к Самсонову. – Не желаете вы говорить, начну я. Князь Мещерский погиб, пробираясь через линию фронта. Умирающим он случайно попал в руки одного моего знакомого, который также шел на юг.

– Офицера?

– Берите выше. Этот человек передал мне ваше письмо, ненужное ему, но столь ценное для всего Белого дела. На тот момент я командовал одним из полков Добровольческой армии…

– В чине штабс-капитана?

– Вас это смущает? А в каком чине, позвольте осведомиться, вы командуете армией? Гражданская война смешала все прежние звания и регалии. Но это не имеет отношения к делу. Командуя полком и имея давние дружеские связи с генералом Деникиным, я обратился напрямую к нему, и он дал согласие на мою поездку сюда для переговоров с вами.

– Кто еще знает о моем письме?

– Никто, кроме меня, Деникина и моего приятеля, ставшего свидетелем гибели Мещерского. Можете быть покойны.

– Что ж, это обнадеживает.

– Я рад, что сумел обрадовать вас.

– Но садитесь, вижу, нам предстоит обстоятельный разговор.

Самсонов предложил Зетлингу кресло и направился к серванту за черной пузатой бутылкой рома.

Солнце садилось. Зетлинг вышел из коляски, расплатился с кучером и поднялся к себе во второй этаж. Он жил в гостинице «Любляна» – быть может, последнем осколке былого воронежского полусвета. Это было опрятное здание в три этажа, расположенное покоем на одной из центральных улочек города. До революции – оплот буржуазного ханжества, после прихода к власти большевиков гостиница стала центром притяжения новых власть имущих. На первом этаже расположился ресторан с духовым оркестром, танцевальной труппой и летней верандой. Старый владелец гостиницы, выходец из горной Словении, был расстрелян, а его место занял расторопный товарищ с лоснящейся физиономией купеческого приказчика.

Зетлинг занимал номер из двух комнат. По соседству были пустующие номера членов Реввоенсовета, а дверь напротив вела в комнаты председателя областного совета. Жизнь Дмитрия Родионовича, несомненно, изменилась. Зетлинг стал циничнее, суровее и значительнее. Он получил власть и полную свободу действия по обе стороны фронта.

Зетлинг расстегнул пуговицы на гимнастерке, поправил крест на груди и, умывшись ледяной водой из бронзового крана, расположился на диване с бокалом белого вина. Он думал, и мысли его были черны и угнетающи. Согласившись на сделку с Аваддоном, пойдя на нее не для утоления корыстолюбия, а исключительно в надежде на победу Белого движения и очищения России, он попал в сети. Сделав первый шаг, он не мог уже сойти с пути, полного неумолимости и лжи. Зетлинг теперь часто вспоминал встречу с Аваддоном в Бердичеве осенью 1917 года. Тогда, в разливе кровавых волн революции, Аваддон сделал предложение, показавшееся Зетлингу абсурдным и странным. Штабс-капитан без тени сомнения отверг сотрудничество с этим человеком и его пугающим мрачным миром. Но прошло время, и все переменилось.

«В конце концов, – думал Зетлинг, – мой долг пожертвовать собой для дела. И я не отрекусь от него. Пускай я затянут в пучину, пусть, и Маша права – я дурно переменился, стал говорить, думать и делать, как он. Что ж… Что моя жизнь? Пустота и безысходность. Я в тисках долга и трагедии моей страны. Единственное, что у меня есть, – это Маша. Но и ее, конечно же, не было бы, будь все тихо и по-прежнему. Жил бы я сейчас в гарнизоне, ходил на службу и прозябал без цели. А так у моей жизни появляется реальный, весомый, ощутимый смысл. Я могу что-то сделать, хотя и пожертвовав своими убеждениями, любовью и даже верой».

Зетлинг допил вино и поставил бокал на этажерку. Он встал, открыл шкатулку и, достав оттуда фотокарточку улыбающейся и блестящей Петлицкой, сел в кресло и ушел в себя.

В действительности Зетлинг мало знал о подлинных планах Аваддона. Он столкнулся с обычной скрытностью этого человека. Перед Зетлингом стояла цель, она вдохновляла его, и он, страшась разочарования, не заглядывал излишне далеко. В этот день после долгого разговора с Самсоновым Зетлинг окончательно прояснил для себя черты личности капитана и остался доволен. Им удалось найти общий язык и предварительно условиться о планах на ближайшие месяцы…

В дверь номера постучали. Зетлинг положил фотокарточку обратно в шкатулку и, оправив гимнастерку, пошел открывать. На пороге стоял долговязый мужчина в котелке и плаще.

– Позволите?

– Да, прошу. Я заждался.

– Задержали обстоятельства. Что передать хозяину?

– Передайте, что я остался вполне удовлетворен разговором с капитаном Самсоновым и что капитан полон решимости идти по пути сотрудничества с нами.

– Вы уже определились с конкретными действиями?

– Да, но лишь предварительно. Все будет зависеть от решений командования белых. Подробнее об этом я бы хотел говорить лично с вашим хозяином.

– Не доверяете? – гость злорадно ухмыльнулся. – Впрочем, я полагаю, с некоторых пор он наш общий хозяин.

– Это заблуждение.

– Воля ваша.

– Всего доброго.

Гость поклонился, обнажив проплешину. Зетлинг закрыл дверь и прислонился к ней спиной.

– Все. Уже произвели в его слуги. Правду говорила Маша. Но что делать? Пока это того стоит, а там видно будет. Придет время – вырвусь, а если не удастся – убьют, и делу конец.

Глава четвертая, в которой Минин окунается в родную стихию

По высотам ударила шрапнель, и полк цепями, вперебежку, пошел в атаку. Но с той стороны реки забили пулеметы, и цепи легли.

Был полдень. Бой разворачивался по обоим берегам реки и выше по течению, на поросших ольховыми перелесками холмах. Батареи корпуса Шкуро били по позициям красных из-за села. Конные группы терских казаков и драгун мелькали среди изб, до времени не переходя в наступление.

На правом фланге снаряды обрушили каменный мост, и на всем протяжении реки до излучины у густого леса осталась одна деревянная переправа. По обе стороны от нее в двух-трех сотнях шагов залегли цепи. Но всякая попытка, будь то красных или белых, приблизиться к мосту оканчивалась большими потерями и бегством.