Канта Ибрагимов - Аврора Страница 36

Как бы там ни было, в их молодой семье — гармония, мир, покой и любовь.

Опытный в семейно-житейских делах Цанаев не хотел верить, но точно предполагал, что это нежносладостная идиллия свежей любви, как медовый месяц, продлится месяц-полтора, но не более. Потом все приестся, и бытовые проблемы, груз прежних лет и забот дадут о себе знать, и любовь, если не охладеет, то отойдет на второй план. Но этого не случилось и через два месяца, и три, и даже четыре. Наоборот, они не то что привыкли, они как-то воедино слились, и дошло до того, что Цанаев уже не представлял жизни без нее, и даже, если полчаса с момента их расставания всего проходило, он начинал звонить, спрашивая, как дела, когда домой придет, словом, он в ней души не чаял, потому что она создала вокруг него, и даже в нем самом, удивительный комфорт и мужскую значимость. Однако, жизнь есть жизнь, и они, как ученые, понимали, что такие идеальные условия — только в задачах для детей, а современная жизнь — это множество факторов, порой непредсказуемых и ма-лоожидаемых. И Цанаев интуитивно чувствовал, что у этой гармонии почему-то будет печальный конец, и плохая весть придет ночью, под утро, по телефону. Наверное, поэтому он каждую ночь свой телефон отключал, и словно боялся, что Аврора улетит, крепко прижимался к ней, ненасытно ощущая аромат ее ска-зонного тела, невесомо-нежные, как крылья бабочки, теплые, родные объятия любви, которые вспугнулись от звонка телефона Авроры.

Будто неведомая сила ее влечет, она буквально выпорхнула из его объятий, он понял, что не удержит — навсегда! Потому что она, услышав первые слова, быстро удалилась на кухню.

Была еще ночь, ближе к рассвету, но за окном еще очень темно. Цанаев не шевелился и даже дыхание затаил, чтобы услышать, о чем речь, но он слышал лишь ее повышенные возгласы и удары своего встревоженного сердца.

Она так и не вернулась из столовой. И, может, Цанаев вновь заснул, то ли чуть отключился, да очнулся от шелеста ее платья, от тихих шагов. Она стала, как обычно, на утренний намаз… А Цанаева, к его огорчению, овеяло новым — ее тело, ее душа не истощали любовь, не возбуждали его, тем более, не пьянили: она думала не о нем, иные заботы овладели ею, и это Цанаев явно осознал и ощутил.

Конечно, Аврора мгновенно и заметно изменилась: печаль и тревога в ее глазах. Тем не менее, на быте Цанаева это вроде бы не должно было сказаться — утро с настоек лекарственных трав, потом прогулка, завтрак, но уже нет национальной чеченской кухни, и Аврора говорит:

— Все мои беды оттуда… Я должна срочно вылететь в Чечню.

— Что случилось?

— Племянника старшего ночью забрали.

— Он ведь ребенок, инвалид!

— Да, инвалид войны. Уже пятнадцать.

— За что?

— Не знаю. Сноха звонила… Я должна лететь.

— А без тебя?

— Сноха несчастная, безграмотная женщина. Два инвалида на ней. А более никого — всех убили… Почему я их не вывезла?

— Ты ведь не смогла, загранпаспортов нет.

— Сейчас куплю. Любые деньги отдам.

Лишь о семейных делах Таусовых они не говорят: негласное табу, и эта тема для Авроры болезненна. А в остальном между Авророй и Цанаевым секретов нет. Бюджет общий, открытый, и здесь все понятно: почти все деньги заработаны ею — всего пятьдесят тысяч евро. Она спрашивает у мужа, можно десять тысяч на всякий случай взять.

— Конечно. Можно, я с тобой полечу?

— Нет. Одной будет легче и не накладно.

Она специально выбрала маршрут не через Москву — боится, а кругом: Осло — Франкфурт-на-Майне — Баку — Грозный.

Они постоянно поддерживали связь, и Цанаев поражен, как она быстро, почти за сутки, добралась до Баку. А потом — территория России, и связи нет. Аврора обещала, что в Грозном возьмет местный номер и позвонит. Прошло два дня — Цанаев места себе не находил, пока Аврора не объявилась:

— Все нормально, — успокаивает она. — В дороге были некие неприятности. Я уже в Грозном. Гал Аладович, вышлите мне десять тысяч евро. Я поиздержалась в дороге. Сегодня вышлю вам здешний счет.

Они созванивались каждый день. Потом, вдруг, Аврора на пару дней исчезла, а когда позвонила, у нее появился новый номер:

— По тому номеру более не звоните, — по ее голосу Цанаев понимает, что у нее в Грозном много проблем, но она твердит: — Все нормально, все нормально.

— Давай, я вылечу. Может, помогу.

— Нет. Все нормально… Вышлите, пожалуйста, еще десять тысяч, — просит она.

Цанаев понимает, что, судя по затратам, дела усугубляются, а тут Аврора звонит:

— Гал Аладович, все нормально. Племянник дома, выпустили. Я сегодня через Москву к вам. Очень скучаю.

— Через Москву ведь опасно.

— Все одно. А так хоть напрямую.

Она звонила из Москвы, говорила, что проведет пару дней по делам здесь. По ее голосу Цанаев понимал, что ее настроение лучше, но она встревожена. Потом она призналась, что по женским делам должна лечь на недельку в больницу.

— Давай я вылечу, — просит Цанаев.

— Если хочешь увидеть семью, родных, то, конечно… А мне ничего не надо. У меня все нормально. Чуть подкреплюсь и вылечу.

Видимо, в больнице ей стало лучше, и голос у нее окреп, даже было некое озорство, и она уже не скрывала, что с нетерпением ждет встречи. Правда, пару раз она намекнула, что на границе в аэропорту у нее могут быть проблемы… Так и случилось. Аврора сообщила Цанаеву, что идет на посадку, с борта перезвонит, — связь исчезла, и Цанаев думал — Аврора в полете. Рейс из Москвы приземлился, а ее нет.

Цанаев в смятении. Он не знал, что делать, что предпринять. Единственная мысль, как спасение, — ждать следующий рейс, а это почти десять часов. Все это время он ходил по аэропорту; иногда пил чай, кофе. Потом захотел курить. От одной выкуренной сигареты ему стало еще хуже, выкинул пачку.

Он все же дождался следующего рейса, хотя уже знал, что Авроры на нем не будет.

По дороге домой его знобило, все тело болело, ныла душа. Он до того устал, просто иссяк, что буквально без чувств повалился на кровать, и не то что уснул, выключился.

Была глубокая ночь, когда Цанаев проснулся или едва пришел в себя. По нужде пошел в ванную, и машинально, заметив в зеркале свое отражение, он пристально вгляделся и не мог самого себя узнать — перед ним был состарившийся, изможденный, слабый и потерянный человек, которого никак нельзя было назвать мужчиной. И он еще понимал, что жизнь, эта зачастую мучительная жизнь, не закончилась, зато как искра, как сказка, как сладкий сон закончилась его счастливая райская жизнь в любви…

По житейскому опыту, по интуиции и по напряжению своего тела и чувств он понял — это конец; он что-то потерял. Это «что-то» — очень большое, великое, но не вечное. Это любовь! Которой отныне рядом нет. Но и это не все и не главное. Он еще потерял кого-то. Кто это? И в единственном ли числе?.. Как он жалок, бессилен, одинок.

…Он очнулся в ванной. Видимо, потеряв сознание, падая, он ударился, а может, от напряжения, носом пошла кровь, — и на полу уже застывшая, большая лужа.

Позже, все позже выяснится; наверное, это спасло ему жизнь. А может даже вернуло к жизни, потому что он сразу бросился искать телефон: ему никто не звонил, а он бесконечно набирал один и тот же номер — «абонент недоступен»… И тогда его осенило — он набрал справочник Москвы: все и вся в России платное, даже телефон милиции, ФСБ, скорой помощи и аэропорта. И все эти службы у него требовали информацию: кто он такой? откуда звонит? зачем? кто такая Таусова? кем ему приходится? и прочее.

Никакой вразумительной информации он не смог получить, а одна из служб посоветовала обратиться к психиатру. И он вновь набрал номер Авроры — «абонент недоступен». Это была единственная правда — аппарат не врал. Наверное, поэтому телефон более всех пострадал: со всей злостью, как настоящий псих, швырнул его Цанаев. Словно метился, угодил прямо в стеклянный шкаф: треск, вдребезги стекло и мобильный разлетелся. А Цанаев, будто его ударили, очнулся: как без телефона? Ведь Аврора позвонит. Она позвонит, обязательно позвонит!

С этой мыслью от стал спешно собирать разле-тевшие части мобильного и тут порезал ладонь, от колющей боли простонал, хлынула кровь. Он побежал в ванную — и там кровь.

— Какой ужас! — прошептал он и в это время вновь заметил свое отображение в зеркале — жал-кий, слабый, чуть ли не плачущий человек. Какой он мужчина?! Разве такого мужа достойна Аврора? Ведь Аврора стойкая, сильная, выносливая женщина. Она сейчас в непростой ситуации, скорей всего, в неволе… А он в тепле, в свободной Европе и то, как побитая собака, скулит.

— Возьми себя в руки, болван, — сам себя обругал Цанаев.

Первым делом собрал телефон, включил — никто не звонил. Он вновь набрал Аврору — «не доступна». Не только духом, он ослаб, почувствовал слабость и ломоту во всем теле: то жар, то озноб. А сердце стучит бешено, и он все же догадался выпить свои лекарства. Видимо, под их воздействием, он прямо в кресле заснул, — от резкого звонка встрепенулся в тревоге, так дрожат руки, что еле смог включить телефон: