Александр Одинцов - Огненная вьюга Страница 37

Комиссар, не задумываясь, ответил:

— Запас сухих дров у нас кончился. Вот и решили разжиться немного на растопку. Да к тому же из березы хорошая лучина получается.

— Ну тогда, конечно…

Комиссар и его спутники сердечно поблагодарили хозяев и направились к месту встречи самолета.

Когда они пришли на поляну, работа здесь шла полным ходом: по полешку укладывались для костров дрова, вязались волокуши, протаптывались дорожки, инструктировались наблюдатели за выброской груза. Начальник штаба, собрав возле себя лыжников, что-то им объяснял. Увидев Огнивцева, доложил:

— Площадка и люди для приема грузовых парашютов готовы. Погода улучшается: утихает ветер, на небе ни облачка. Ночь будет, по всему видать, звездная, морозная. Как по заказу!

— А заказ-то чей? Наш. Нам и родная природа помогает, — обращаясь ко всем, и в шутку и всерьез сказал комиссар.

— Да-а. Ночь дюже гарна! — вздохнул рядовой Петренко. — Як у Гоголя. Тильки дивчин немае, кузнеца Вакулы, та чертяки того, що возив его в Петербург.

— А черт-то тебе зачем?

— Хе-е, «зачем»? Та я бы взнуздав его и заставил свезти меня в Берлин аж к самому косому Гитлеру.

— И что бы ты ему сделал?

— Хе-е, «што»? Найшов бы що… Мабуть, сгреб бы его за шиворот и на том же хвостатом транспорте в Москву на суд доставил…

На опушке леса под елью вспыхнул маленький костерок для обогрева. Кто-то продолжил начатый разговор:

— Ты бы, Грицко, отдал лучше того вакулова скакуна нашему Махоркину.

— Почему именно Махоркину?

— Ну, ты даешь! Гитлера, понятно, увезти тебе бы не позволила его охрана, а вот доставить Асеньку на свидание к Махоркину — это запросто. Она наверняка спит без всякой охраны.

— Так уж и без охраны, — подначивал другой балагур. — Поди-ка, оставь такую одну, без присмотра. В тылу, брат, тоже есть хваты, будь здоров. Там и дед Тарас с дубинкой караулит и маманя глаз с нее не спускает. Да плюс в будке барбос на страже… Шалишь, брат. Туда и сам бес не проскочит. Зорко берегут невесту для товарища Махоркина. Он у нас видный человек. Герой…

Махоркин слышал все это. Он был неподалеку от огня, только ему близко места не хватило, пришлось сесть чуть в сторонке, на пенек. Вступать в шутливую перепалку ему что-то сегодня никак не хотелось. К тому же слова «он у нас видный человек» больно царапнули душу. Уже подначивать начинают, намекают, что кроме трепа толку от него не жди. Ишь ты: «видный человек», «герой». Десять дней в тылу немцев, а ничего особенного совершить и не удалось. А от него этого ждали. Как же «видный человек», первый трепач в отряде. Нет, не везет да и только…

И вспомнились ему проводы в армию. Мать, конечно, плачет — заливается в три ручья, отец покряхтывает да украдкой вытирает глаза. А дед Еремей — тот как петушок клюнувший, бородкой трясет, гудит, как шмель: «Не посрами, говорит, махоркинский род. У нас, говорит, все мужики ухорезы. Я, говорит, вон к бабке твоей с двумя Георгиями пришел. Куда ей супротив меня устоять было — кавалер! И ты, говорит, какую-никакую награду, а заслужи». Вот так-то… А ты? Уже и вышучивают тебя…

И невдомек было Махоркину подумать, что даже само его пребывание во вражеском тылу, не говоря об участии в боевых действиях отряда, уже является подвигом. Скажи ему кто это, рассмеялся бы в ответ боец: «Подумаешь — подвиг! Один я такой, что ли?! Вот часового снять, склад рвануть, «языка» взять — это дело для стоящего мужика. А в гурте ходить каждый может…»

Разговор у костра, как на ветру дым. То туда повернет, то сюда. Начали было о Махоркине, а он не отозвался и тут же о нем забыли. О другом повели речь — о шашлыках и жареных курах, молочных поросятах с хренком. Однако этот разговор тут же кто-то сердитым голосом заглушил. Нечего, дескать, такими рассказами аппетит дразнить. И верно, нечего. Сухарик бы ржаной сжевать да кружкой крутого кипяточка запить — это по существу бы.

Об одежде фрицев повели речь. Кто-то даже чуть ли не пожалел солдат противника:

— Как же это фюрер тот — совсем дурак, что ли, — двинул в Россию армию в легоньких шинелишках и мундирчиках, ветром подбитых. Интересно, на что он надеялся?

— Как на что? На блицкриг — на окончание войны до наступления зимы.

— И не только на это.

— А на что же еще?

— Знамо на что. Если придется воевать зимой, фашист рассчитывал на овчинную шубу твоей невесты. Снял бы с ее плеч и потопал дальше на Урал.

— А кляп в горле он не хотел?

— То-то и оно, не хотел и не думал, что так будет. Сказывают, в одном селе под Москвой молодайка, с какой фашист шубу снял и надсмеялся над ней, целую их шайку в избе спалила.

За разговорами время шло незаметно. К костру, где к разведчикам подсел комиссар, подошел Ергин. Отозвал Огнивцева в сторону, вполголоса проговорил:

— Товарищ комиссар. Через несколько минут должен появиться наш транспортник.

— Ну что ж… встретим.

— А вдруг да не прилетит. Ведь мы у фронта не одни.

— Не думаю. Мы сейчас находимся на самом бойком месте. Дорога Клин — Новопетровское — единственное спасение для клинской группировки…

— Летит, летит, — вдруг радостно закричал радист, сидевший у костра рядом с Кожевниковым.

Все притихли, вслушиваясь и всматриваясь в звездное небо. Но вокруг царила тишина. Только тихонько потрескивали в костерке догорающие сучья.

— Зря, паря, панику поднимаешь, — упрекнул кто-то радиста. — Ишь ты какой нашелся — он слышит, а мы все глухие, да?

— А я слышу, и все тут, — настаивал радист.

— Тихо, видно, и в самом деле летит, — сказал Кожевников. — Мы не слышим, а он слышит, может быть, не хуже звукоуловителя. Я его потому и взял с собой, чтоб упредил заранее.

— Если летит, то скоро появится над нами, — сказал Огнивцев. — Федор Николаевич, приготовьте сигнальные ракеты.

— А они у меня всегда в полной готовности.

— Ну, тогда порядок.

— Интересно, с какой стороны прилетит-то?

— Конечно же, с востока, со стороны Москвы.

— А вот и нет. Мы находимся близко от линии фронта, а самолет не может лететь на небольшой высоте через линию фронта. Его могут легко сбить. Он обязательно появится с запада, со стороны Лотошино.

— Какая разница, с какой стороны. Лишь бы прилетел.

Но вот отчетливо послышался натужный гул моторов и над поляной с запада появился самолет. В воздух взвились зеленые ракеты — сигналы взаимного опознавания: «Мы свои».

— Поджигайте костры, — подал команду начальник штаба. — Живо!

Сухие поленья, политые трофейной горючкой, вспыхнули почти одновременно. Разбежались по своим местам наблюдатели.

Самолет резко развернулся над поляной и ушел на северо-запад.

— Чегой-то он, куда он, может, это не наш самолет? — раздались встревоженные голоса.

— Кто там еще каркает?! — резко бросил в темноту старшина Кожевников. — Помолчите, все идет, как надо. Что вам самолет, балерина, чтоб на одном носочке разворачиваться? Сделает еще заход, и порядок.

— А не блуждает он?

— Цыть, говорю, — озлился старшина. — Ну ровно бабы, а вдруг да ежели… Не таких сюда посылают, которые заблудиться могут.

Словно подтверждая слова Кожевникова, с запада, из-за лотошинских лесов снова послышался нарастающий гул мотора и самолет, мигая огнями, точно прошел над кострами. Над поляной один за другим вспыхнули купола грузовых парашютов и быстро пошли к земле.

Над головами взвились шапки.

— Ура, соколы! Спасибо, друзья! Ура-а! — кричали разведчики, искренне надеясь в те секунды, что их слышат летчики.

Сбросив груз, самолет просигналил бортовыми огнями и поплыл над лесом, забираясь все выше и выше.

Радость делу в помощь. Весь груз, сброшенный на десяти парашютах, тут же собрали и доставили в барак лесорубов. В первую очередь распаковали и тут же распределили по взводам ящики с патронами, гранатами, толом, противотанковыми и противопехотными минами. Затем вскрыли тюки с консервами, медикаментами, мешки с сухарями, чаем, солью… Были и сухая колбаса, сало, шоколад. Экое богатство с неба свалилось… Спасибо Отчизне! Спасибо Москве!

27. ПЕРЕД ТРУДНЫМ БОЕМ

Пока в отряде все шло, как планировалось: к часу ночи с боевого задания вернулся со своим взводом Алексеев. Прибыли и те, кто работал в «аэропорту». Представлялась возможность выступить к шоссе пораньше и в светлое время поставить командирам взводов боевые задачи непосредственно на местности. Они сводились к следующему: до рассвета следующего дня путем подрыва деревьев устроить лесной завал на шоссе, заминировать его и подходы к нему противотанковыми и противопехотными минами. С наступлением светлого времени не ввязываться в бой до появления нашей авиации. Затем совместно с ней нанести огневой удар по скопившемуся по обе стороны завала противнику. В случае попытки гитлеровцев до прилета наших самолетов расчистить дорогу воспрепятствовать этому огнем из пулеметов и автоматов.