Вилли Хейлман - Последние бои люфтваффе. 54-я истребительная эскадра на Западном фронте. 1944-1945 Страница 37

День рождения для суеверных пилотов священный. Летать в такой день – богохульство.

Так что для меня это был нелетный день. Я взял свою трость, которую выстругал и украсил резьбой в свободное время, и отправился на прогулку в сосновый лес. Я хотел побыть наедине со своими мыслями. Несколько часов расслабления были роскошью для перенапряженных нервов. Я пропускал теплый, пряный запах сосен через свои легкие.

Кроты уже были заняты своей работой. Свежие холмики черного торфа возвышались по обе стороны лесной тропинки. Я с радостью подумал, что небольшие серые существа с бледно-розовыми носами только что пробудились от своей зимней спячки.

Издали, с аэродрома, доносился гул авиационных двигателей. Свист двигателей говорил мне, что начинался боевой вылет. Несколько секунд спустя я увидел в утреннем солнце тонкие фюзеляжи. «Фокке-Вульфы» с желтыми, красными и черно-белыми номерами взлетели, собрались в боевой порядок, а затем улетели в южном направлении.

«Удачи, парни, и хорошей охоты», – подумал я, махая им своей тростью.

Однако я поменял свое решение не летать, когда тем же вечером, незадолго перед сумерками, нам приказали снова подняться в воздух на «свободную охоту» на летающие в окрестностях «Мустанги» и «Тандерболты».

Это был жаркий день, и синее небо, казалось, было щедрым на тепло. Группа налетала много часов и испытала все превратности судьбы. Зибе совершил вынужденную посадку, а Прагер получил легкое осколочное ранение.

Так что я поднялся на своей желтой «шестерке». Все суеверие летчиков выступало против моего полета.

Взлетавшие самолеты «Зеленого сердца» были атакованы уже над аэродромом. Первый «Фокке-Вульф», вращаясь, упал вниз, подобно горящему факелу, как раз в тот момент, когда взлетала 9-я эскадрилья.

Я на малой высоте пролетел над штабом и ушел в северном направлении, но я был один, поскольку моя эскадрилья не последовала за мной в пикировании. Патт сделал ошибку и пошел слишком высоко. Другие следовали за ним, думая, что мой самолет все еще впереди. Патт вывел их прямо в гущу схватки, и они должны были сражаться за свою жизнь.

Я присоединился к остальным. Я был в ярости, поскольку мой план занять позицию позади противника, набрать высоту и атаковать сверху теперь потерпел неудачу. Это могло стоить нам много лишней крови. Звено самолетов, спикировавших сверху, могло бы изменить ситуацию, но сейчас…

Набирая высоту со скоростью шесть метров в секунду, я пытался понять, что можно сделать. Возможно, в качестве последней надежды на спасение, я смогу сбить одну или две вражеские машины.

Но скоро меня самого заметили и атаковали. Нет, их слишком много, подумал я, когда увидел, что на меня пикируют пять «Мустангов».

Разворот на вертикали. Полные обороты и попытка оторваться…

«Мустанги» позади меня, яростно грохоча пулеметами, преследовали «Фокке-Вульф» до самой земли. Но я был быстрее и в безумной гонке на бреющей высоте смог стряхнуть преследователей со своего хвоста.

Местность вокруг была плоской и зеленой. Компас указывал на север. Слава богу! Впереди лежала водная поверхность. Черт, они преследовали меня до самого моря! Они, должно быть, хотели заставить меня искупаться.

Я осторожно поднялся повыше, чтобы определить свое местоположение. Левый вираж над широким водным пространством. Внезапно под моими крыльями появилась земля, а вдали показался аэродром.

Лучше приземлиться. Я мог бы выяснить у парней на земле, что происходит в Фаррельбуше, и снова взлететь. Пологий разворот, выпуск шасси…

Мой заходящий на посадку «Фокке-Вульф» приветствовал фантастический фейерверк.

«Конечно, ты идиот. Как ты мог ожидать чего-нибудь другого? Неудавшийся боевой вылет, нервные зенитчики, ожидающие появления „Мустангов“. И мой день рождения в довершение всего этого».

Я выстрелил красные сигнальные ракеты, но поток огня прекратился, лишь когда я был уже над летным полем и должен был вот-вот приземлиться.

– Отлично, я должен был предположить подобное, – пробормотал я, переводя дух и вылезая из машины. – Оставьте самолет здесь. Я сразу снова вылечу, – крикнул я наземному персоналу. Затем я устроил разнос офицеру-зенитчику, посоветовав ему показать своим доблестным людям таблицы опознавания самолетов, которые висели во всех ангарах.

На командном пункте аэродрома я получил необходимую информацию о ситуации в воздухе в секторе Фаррельбуша. Истребители-бомбардировщики все еще кружили над окрестностями. Было лучше немного подождать. Я находился на аэродроме около моря, рядом с которым была база морской авиации.

Ко мне подошел гауптман со светло-красными петлицами.[225] В руке он держал бутылку.

– Мне жаль, старина, – произнес он сочувственно.

– О, не волнуйтесь, гауптман. Это случалось со мной и прежде, и, вероятно, случится снова, только сегодня мой день рождения и, несмотря на блестящий фейерверк, было не очень приятно получить пожелания счастливого дня рождения таким способом.

Мы с улыбкой обменялись рукопожатиями.

– Хорошо, позвольте мне теперь лично поздравить вас. Я не мог бы придумать лучшего применения для своей «Veuve Clicquot».[226]

В поздних сумерках, когда из Фаррельбуша пришел сигнал «все чисто», я приземлился там на своей желтой «шестерке».

Когда я вошел в столовую, то обнаружил, что в ней произошли впечатляющие изменения. Она напоминала сцену из арабской сказки «Тысяча и одна ночь». С потолка свешивались три парашюта, а сверху их шелковые купола освещали синие лампы.

– Откуда вы, вредители,[227] взяли звезды? – спросил я с восхищением.

– Пинц заставил их появиться как по волшебству из ниоткуда, герр обер-лейтенант, при помощи картона и ножниц, – усмехнувшись, ответил Патт. Его веснушчатое лицо сияло, словно полная луна в весенней ночи.

Начался великолепный вечер.

Из съестного была жареная свинина, которую привезли из Хезепе, за ней последовали изысканное печенье и кофе; и намного позднее, приблизительно в четыре часа утра, мы, словно заговорщики, сидели кругом на настоящих восточных диванах с одеялами и подушками. Куча пустых бутылок говорила о том, что это была очень обильная пирушка.

Теперь мы еще раз пили черный кофе, чтобы привести в порядок свою затуманенную голову.

Дортенман после длительного философского созерцания искусственного звездного неба внезапно заметил, что на нем нет никакой луны. Он начал карабкаться на плоскую крышу барака, крича, что он, конечно, стянет луну с небес.

– Принесите лимоны, Мишо, сахар и шнапс, – произнес я слегка запинаясь.

– Со шнапсом все в порядке, шеф, но лимонный сок…

– Успокойтесь, Патт, чертов болван. Вы ничего не понимаете. Я собираюсь сделать коктейль.

– Чушь. Разве вы никогда не слышали «Николашку»?

Мишо, ординарец, поставил необходимые ингредиенты на маленький стол, но прежде, чем мои дрожащие руки успели расставить рюмки, Мюллер-Бернекк, Патт, Прагер и Зандельмейер высыпали сахар в свой кофе.

Я послал за несколько большим количеством сахара и попросил для себя лично немного больше кофе.

Но снова произошла заминка. Пьяные пилоты начали кидаться зернами кофе, целясь друг другу в лицо. Лимон упал на пол, и немедленно начался захватывающий футбольный матч. Скоро желтый плод был раздавлен и закатился под стул.

Петер Крумп ползал на четвереньках по полу, крича:

– Где этот чертов мяч? Кто уничтожил мяч?

Мишо принес большее количество ингредиентов и после длительных усилий коктейль был готов – на вкус он был хорош! Рюмки поднимались все чаще и чаще. Выжатый лимон, добавленная полная чайная ложка сахара, который теперь покрылся коричневой коркой от кофе. Мы проглатывали шнапс и закусывали лимоном. Скоро ничего не осталось. Когда аккордеонист закончил играть свое сентиментальное танго «Маленькая Аннушка», Зибе, уставившись на свою рюмку, затянул «Милый маленький Николашка».

В этот момент в столовую в большом возбуждении ворвался Дортенман. Мы все должны были выйти наружу. Он достанет луну. Он собьет ее с неба.

Все с воплями и смехом высыпали на открытый воздух. Яркое звездное небо, лежавшее над нами во всем своем сверкающем величии, и свежий ночной ветер охладили наши горячие лбы. И была луна в своей последней четвертой фазе.[228]

Ханс Дортенман объяснил, что хотел сделать, и приступил к исполнению своего замысловатого плана. Дортенман снял одну из кухонных печных труб и теперь нацеливал ее на луну. Патт, держа трубу, опасно раскачивался туда и сюда на хрупком табурете. По инструкциям Дортенмана он не должен был закрывать отверстие трубы руками, чтобы через него можно было увидеть луну.

Время от времени Патт своими огромными лапами стучал по трубе, и с другого ее конца на лицо Дортенмана падали хлопья сажи. Тот изрыгал ругательства и кричал: