Юрий Виноградов - Операция «Б» Страница 37

— Можем выруливать на старт, товарищ командир! — передал успокоившийся штурман.

Преображенский беззвучно засмеялся. Вот бы никогда раньше не подумал, что его флагштурман, самый опытный и бывалый в полку, верит в приметы. Смешно! Хотя, пусть верит. Это не мешает выполнению боевых заданий. Наоборот даже, талисман придает уверенность штурману в работе.

— Раз ключ теперь на месте — успех обеспечен! — улыбнулся Преображенский.

— Полный успех не обещаю, а вот что количество посадок будет равно количеству взлетов — точно! — парировал Хохлов.

Первым, как и договорились, пошел на взлет Преображенский. Его машина, как казалось Жаворонкову, слишком долго не отрывалась от размягченной дождем грунтовой взлетной полосы, а когда наконец поднялась в воздух, то никак не набирала высоту. Так прошло несколько томительных мгновений.

— Пошел! — радостно воскликнул стоявший рядом с генералом Комаров, не меньше его переживая взлет командира полка.

Жаворонков вытер мокрый лоб носовым платком. Приказал:

— Выпускать остальных.

Все машины взлетели благополучно.

То же самое было и на аэродроме Асте, где поднялась в воздух вся эскадрилья капитана Тихонова и два ДБ-3ф из группы майора Щелкунова.

Преображенский передал на землю ставшую традиционной фразу:

— Иду на Берлин!

Три звена «чаек», прикрывавших взлет бомбардировщиков, проводили обе авиагруппы и, вернувшись, пошли на посадку. Жаворонков и Комаров со старта поехали на машине к подземному командному пункту. Их встретил дежурный.

— Посты ВНОС докладывают о приближении двух групп вражеских бомбардировщиков к острову, — доложил он.

Генерал окинул взглядом поле аэродрома, на который садились последние «чайки».

— Не успеют рассредоточиться! — вырвалось у него.

Первыми, как и раньше, над Кагулом появились «мессершмитты». Их сменили «юнкерсы».

Минут сорок стонала и колыхалась земля под ударами бомб. На этот раз зенитки вели огонь более точно. Они сбили один «юнкерс», а второй, распустив шлейф дыма, со снижением потянул в сторону Рижского залива.

Потери от налета оказались существенными: уничтожены не успевшие укрыться после посадки две «чайки» и одна очень сильно повреждена. Взлетно-посадочная полоса была изрешечена воронками от бомб мелкого калибра.

Самолеты шли на Берлин. Преображенскому было не до созерцания меняющихся на глазах красок вечернего неба. Все его внимание было устремлено на приборы и работу двигателей. Почему-то слишком быстро стало греться масло, причем в обоих моторах. Может быть, при переходе в горизонтальный полет это прекратится?

Темнота окутала кабину. Мгновенно пропали и море и небо: самолет вошел в облако. К счастью, оно оказалось небольшим, и снова над головой мерцающие хрусталики звезд, густо-синее небо, а внизу — маслянисто-черная поверхность уснувшего Балтийского моря.

Масло грелось по-прежнему, его давление падало. Двигатели не могли работать на полную мощность, скорость заметно снизилась. Это сейчас, после первого часа полета. А что будет дальше? Если откажут оба мотора, — придется садиться на воду, забираться в надувную резиновую лодку и ждать помощи. Но не так-то легко будет их найти в море летающим лодкам Че-2!

— Штурман, Петр Ильич, масло греется сверх всякой нормы, — сказал Преображенский.

— На каком моторе? — спросил Хохлов.

— На обоих. Давление близко к нулю.

— Дальше лететь опасно, Евгений Николаевич. Откажут…

Преображенский с минуту молчал, потом с болью в сердце произнес:

— Не возвращаться же с грузом бомб обратно! Идем на запасную цель. Какая ближе к нам?

— Виндава. Это почти на обратном курсе.

— Виндава так Виндава, — горестно вздохнул Преображенский.

Конечно, Виндава не ахти какая цель. Но подполковник Охтинский в разговоре упомянул о том, что в Виндавском порту сосредоточиваются фашистские конвои, откуда они через Ирбенский пролив прорываются в Ригу. Транспорты в охранении боевых кораблей доставляли туда оружие и технику для группы армий «Север». Если потопить пару из них или хотя бы поджечь, значит, вылет можно будет считать удачным. Правда, эти бомбы, особенно ФАБ-500, предназначены для Берлина. Но другого выбора в создавшейся обстановке не было.

К Виндавскому порту подходили со стороны моря, высота чуть больше двух тысяч метров. Очень невыгодная высота! На ней зенитки смогут вести прицельный огонь, да и прожекторы легко достанут самолет. А плохо работающие моторы не тянут, и высоты не набрать.

— Подходим к цели, — сообщил Хохлов.

Преображенский посмотрел вниз. Ни огонька. Порт хорошо замаскирован. И все же его контуры угадывались при свете луны, периодически появлявшейся в разрывах облаков.

И вдруг в глаза ему ударил яркий пучок света. Преображенский невольно зажмурился, отвернулся. Еще с десяток пронизывающих лучей уперлись в самолет. По нему тотчас открыли огонь береговые и корабельные зенитные установки. Преображенскому было видно, как из темноты со всех сторон, точно к магниту, к ним тянулись быстро летящие светлячки — трассирующие снаряды.

— Скорей, Петр Ильич!

Хохлов нажал кнопки электросбрасывателя, бомбы пошли вниз, на причалы порта. Особенно силен был взрыв ФАБ-500, тут же вспыхнуло огромное пламя, загорелись транспорты или портовые сооружения — разобраться было трудно.

Преображенский тотчас развернул облегченный самолет на север. И сразу услышал треск в правом крыле: рядом взорвался зенитный снаряд. Попытался уйти в спасительную высоту, но моторы не тянули, их мощность упала. Снова треск, теперь уже в хвостовой части. Глаза слезились от яркого света преследовавших самолет прожекторов, ничего не видно. Пропало ощущение скорости, кажется, будто не летишь, а застрял на этих чертовых лучах. Слева, около крыла, послышался раздирающий скрежет: видимо, угодил снаряд.

«Только бы осколки не попали в моторы и не прошили баки с бензином», молил Преображенский.

Дробный треск, металлический скрежет доносились все чаще и чаще. Гитлеровские зенитчики пристрелялись и теперь вели точный огонь на поражение.

«Вот тебе и маленький порт Виндава! А какую противовоздушную оборону имеет! Выходит, прав Алексей Иванович Охтинский, драгоценный тут для гитлеровцев груз, на этих транспортах».

Преображенский заметил, что прожекторные лучи вроде поблекли, из яркого свет стал матовым. Потом и совсем пропал. Бомбардировщик вошел в спасительное облако. Но как оно велико? Если выскочишь на чистое небо, прожекторы опять вцепятся, надо уйти влево, мористее.

— Штурман, Петр Ильич, жив?

— Пронесло.

— Кротенко, Рудаков, как у вас?

— Полный порядок, товарищ командир. Но дырочек фрицы понаделали много.

Самолет вышел из облака. Преображенский скосил глаза: справа метались узкие лучи, отыскивая ускользнувший советский бомбардировщик. Он приказал Кротенко передать в Кагул, что вынужден вернуться из-за неисправности материальной части.

При подходе штурман выпустил красную и зеленую ракеты. Зажглись посадочные огни, и ДБ-3 с ходу пошел на посадку.

Первым встретил флагманскую машину старший инженер Баранов. При виде изрешеченного самолета он схватился за голову.

— Да на машине живого места нет! Попали вы в переплет… Как добрались, ума не приложу.

Баранов принялся подсчитывать пробоины, продолжая удивляться счастливому возвращению флагманского экипажа. В его практике подобного еще не было.

Подъехал на эмке взволнованный Жаворонков.

— Что случилось, Евгений Николаевич?

Преображенский доложил о неудачном полете.

— В общем, не повезло нам на этот раз, товарищ генерал, — заключил он короткий доклад.

— А по-моему, очень даже повезло, товарищ полковник, — сказал Баранов. Прилететь на разбитой машине… Только больших пробоин я насчитал шестьдесят четыре!

Жаворонков обнял вконец расстроенного полковника. Сказал:

— Старший инженер прав. Вы сделали больше, чем могли, Евгений Николаевич. Ведь главное для нас — сохранить жизнь людей. Так что примите мое поздравление с успешным завершением полета!

Второй полет по маршруту для майора Щелкунова протекал необычайно буднично и спокойно. Только штурман майор Малыгин иногда вносил незначительные изменения в боевой курс, ориентируясь по островам Готланд и Борнхольм, темными размытыми пятнами проплывающими под крыльями.

— Тезка, подходим к береговой черте, — услышал Щелкунов в шлемофоне голос штурмана. — Сейчас начнется…

— Ничего, проскочим, — ответил Щелкунов и взглянул на высотомер: стрелка стояла на отметке 6200 метров. Дышалось легко, хотя кислородная маска и стесняла движения.

Летчик и штурман были тезки по имени и отчеству — и тот и другой Василий Иванович, и друзья в шутку называли их дважды тезками. Щелкунов и Малыгин такому обстоятельству даже были рады, это подчеркивало их дружескую близость.