Абрам Вольф - В чужой стране Страница 38

Шукшин согласился.

— А в этой комнате надо устроить вторую стену. Да, тебе записка, Констан…

Записка была от Виталия Трефилова. Он сообщал, что бежал с лейтенантом Михаилом Чаловым и находится в доме Старика. Старик — это шахтер Антуан Кесслер.

Шукшин несказанно обрадовался. Трефилов отважен, решителен, и у него опыт работы в разведке. Кроме того, он свободно владеет немецким и фламандским языками. Как нужны отряду такие люди!

— Когда их приведешь? — спросил Шукшин, сжигая записку.

— Сейчас опасно. Пусть поживут у Антуана дня три…

Остаток дня и ночь прошли спокойно. На следующий день вечером на улице появились машины с солдатами и жандармами. Шукшин, наблюдавший за ними из-за шторы, насчитал одиннадцать грузовиков и больше десятка мотоциклов с колясками. По запыленным машинам не трудно было определить, что это возвращался отряд карателей.

Проводив взглядом колонну, Шукшин сказал Новоженову, чинившему башмаки:

— Немцы бросили на облаву крупные силы. Значит, решили, что нас здесь много.

— И пускай считают. Нам это на руку!

— Правильно, Петр. Наша главная задача — отвлечь больше сил врага, заставить гитлеровцев держать здесь войска. Надо так развернуться, чтобы наш отряд им дивизией показался.

Незаметно наступила темнота. Чтобы не зажигать огня, Шукшин и Новоженов улеглись спать.

Шукшин лежал на спине с открытыми глазами и думал, думал. Сердце сжимала тревога: как там ребята, надежно ли они укрылись? Не допустил ли он ошибки, рассредоточив, рассеяв отряд? Не должен ли он был, узнав об опасности, быстро стянуть отряд и вывести в другой район, а в случае необходимости дать бой? Что сделает маленькая группа, если ее окружит враг?

Внизу, в комнате хозяйки, уже много раз отбивали часы. Звонкий, гудящий бой их слышался отчетливо. Наступила глубокая ночь, а он все еще никак не может уснуть, ворочается.

— Вы не спите? — негромко спросил Новоженов. — Я тоже не сплю… Митю рыжего вспомнил. Как бы он, чертяка, не забрел куда. Ни за что на месте не усидит, только бы ему бродить… Он тут всех крестьян знает.

— Да, сейчас надо быть осторожным… Гитлеровцы засад понаставили!

— Ничего, наши хлопцы не растеряются. Народ тертый. Это мы правильно сделали, Константин Дмитриевич, что так людей разбросали. Связь, конечно, держать трудно, как сейчас, к примеру… Зато надежней. Попробуй, нащупай… Самое основное, чтобы ребята научились действовать самостоятельно. А народ у нас боевой. С нашими хлопцами, такое можно сделать, что фашисты век будут помнить…

— Верно, Петя, ребята хорошие, огневые…

«Вот бывает ведь так, — думал Шукшин, — поговорил с человеком и на душе легче, спокойнее стало». Он закрыл глаза.

— Ну, Петя, давай спать.

Шукшин быстро заснул и не слышал, как в комнату вошла Елена. Отодвинув штору, она долго глядела на асфальт, облитый лунным светом. На улице было пустынно и тихо. Елена опустила штору, бесшумно вышла из комнаты.

Было уже три часа ночи, но она не ложилась спать. Присев поближе к свету, накинув на плечи платок, принялась штопать чулки.

Неожиданно раздался громкий стук в дверь. Елена выронила из рук чулок. Несколько секунд сидела неподвижно, лицо ее побледнело. Стук повторился. Елена бросилась к лестнице, схватилась за перила. «Скорее наверх, предупредить Констана!» Но в дверь забарабанили с такой силой, что она остановилась.

— Кто там? Кого вам нужно?

— Открывай, патруль!

Вошли два немца. Третий остался на улице, у дверей.

— Почему не открывала? Кто здесь живет? А ну, отойди! — накинулся на женщину долговязый, белобрысый ефрейтор, обшаривая глазами низкую и большую, наполовину пустую комнату.

— Я здесь живу. С дочерью. Врываетесь ночью, кричите, как вам не стыдно, молодые люди!

— Я тебе поговорю! — Ефрейтор, отстранив хозяйку рукой, прошел в кухню, принялся шарить по углам, гремя ведрами и кастрюлями, забрался в кладовку.

Солдат, постояв в нерешительности у дверей, вошел в маленькую смежную комнату, в которой спала пятнадцатилетняя дочь Елены Мия. Посмотрев на спящую девушку, он улыбнулся чему-то и вернулся в большую комнату.

Хозяйка в это время успела отойти к лестнице. Одной рукой она держалась за перила, а вторая ее рука, спрятанная за спину, сжимала большой кухонный нож. Смятение, охватившее ее вначале, сменилось решимостью, темные глаза смотрели гневно.

Появился ефрейтор, весь в пыли и известке. Он что-то жевал, под мышкой торчал большой кусок сала.

— Что у тебя там наверху, старая? — сказал он, подходя к лестнице.

— Там ничего нет, пустые комнаты, — спокойно ответила Елена и выпрямилась. «Если он подойдет, я закричу и…»

— Отто, я там уже смотрел! — крикнул солдат. — Пойдем дальше…

Ефрейтор недружелюбно поглядел на хозяйку, поправил автомат и неохотно пошел за солдатом, уже открывшим дверь на улицу.

Немцы ушли, затихли в ночи их шаги.

— О, господи… — прошептала Елена и выронила нож — он воткнулся в пол, задрожал.

На лестнице показался Новоженов, негромко спросил:

— Ушли?

У женщины не было сил ответить. Она с трудом дошла до стола, бессильно опустилась на стул.

Днем Жеф привез пол машины досок. За ночь Шукшин и Новоженов успели сделать вторую стену и оклеить комнату обоями.

На рассвете заявились Трефилов и Чалов. Их привела в Мазайк Гертруда.

Несмотря на усталость — они шли всю ночь, — все трое были оживлены, с шутками и смехом рассказывали, как пробирались сюда из Айсдена, дважды уходили от патрулей.

— Гертруда обведет самого дьявола! Ох, и смелая девушка! — восхищенно сказал Трефилов, поглядывая на Гертруду. — Мы с ней обязательно будем друзьями. Правда, Гертруда?

— Да, да, друзьями! — Гертруда тряхнула головой, по-мужски протянула руку Трефилову. — Дружба, парень!

Все весело рассмеялись.

Шукшин смотрел на молодых людей и думал: «Вот она, сила жизни, сила молодости. Ничто не сломит их, не согнет…»

Гертруда скоро ушла. Оставшись одни, партизаны заговорили о делах.

— Как в лагере? — спросил Шукшин.

— Плохо, Константин Дмитриевич, — мрачно ответил Трефилов. — Немцы лютуют, расправляются беспощадно. Многих отправили в Бухенвальд, тюрьма переполнена… Бежать становится все труднее. Ловят каждого второго. Забивают насмерть… Люди живут надеждой на освобождение, на партизан…

Шукшин слушал, наклонив голову, потирая ладонью нахмуренный, изрезанный глубокими складками лоб.

— Как у вас с оружием? — спросил Чалов.

— Шесть винтовок и карабинов, два автомата, двенадцать пистолетов. Не густо! И людей мало! Пока только тридцать пять человек.

— Ну, это не так мало! — заметил Трефилов, с жадностью куривший сигарету. — А вот с оружием…

Трефилов не договорил. В комнату вошел Жульян Макенбек.

— Боши остались с носом! — сказал он, усаживаясь на кровать и озорно поблескивая глазами. — А уж как они старались! У Нерутры прочесали лес три раза… Констан, а что же ты не знакомишь меня с твоими друзьями?

Жульян внимательно посмотрел на Трефилова и Чалова.

Трефилов, сидевший на полу, на брусе, поднялся, подошел к Жульяну и протянул ему руку:

— Меня зовут Виталий.

Жульян, пожимая руку Трефилову и глядя на него снизу вверх, с улыбкой проговорил:

— Русский богатырь, о! Я не завидую тому, кто попадется такому в схватке.

— Тебя тоже бог силенкой не обидел! — Трефилов дружески ткнул Жульяна кулаком в тугое плечо. Оба рассмеялись.

Наблюдая за ними со стороны, можно было подумать, что встретились два брата. Оба темнокожие, широкие, крепкие.

Усадив Трефилова рядом с собой, Жульян обратился к Шукшину:

— Завтра Трис привезет вам немного продуктов. Крестьяне в Опповене для вас кое-что собрали. Туго вам тут приходится?

— Ничего, потерпим, — ответил Шукшин. — С одеждой вот плохо, с обувью… А зима подходит.

— Будем собирать, Констан. Народ живет трудно, но для вас найдут.

— А купить нельзя? — спросил Трефилов.

— Можно, но все так дорого! — Жульян сунул в рот трубку, погрыз мундштук. — Как-нибудь соберем…

— Нет ли все-таки возможности раздобыть денег? — снова спросил Трефилов. — Это не дело — брать у бельгийцев последнее!

— К сожалению, в банке нам денег не дают, — усмехнулся Шукшин. — Чековой книжки нету!

— Но у нас есть оружие, Константин Дмитриевич, — Трефилов достал новую сигарету, прикурил от окурка. — Надо будет познакомиться с банком!

Жульян посмотрел сбоку на Трефилова, перевел взгляд на Шукшина.

— Констан, Виталий говорит дело. Честное слово, это неплохо придумано — банк!

— Налет на банк здесь, в Мазайке? — брови Шукшина приподнялись. — Нет, это слишком рискованно. Мы даже не знаем города!