Геннадий Синельников - Ах, война, что ты сделала... Страница 39

В медучилище поступать не стал, не мог представить, как мы ежедневно будем встречаться на занятиях, будто ничего между нами не было. Потом — армия, остался на сверхсрочную. Как-то с годами стал забывать те давние события, а в Афганистане, когда жизнь однажды прокрутилась в голове за несколько секунд, вдруг снова вспомнил о ней и захотелось, если останусь жив, повидать ее. У меня хорошая семья. Зина тоже давно замужем. Я люблю жену и счастлив в семейной жизни, и ничего не хочу в ней менять. К чему я это тебе говорю? Да к тому, что, если ты сделаешь неправильный ход, будешь об этом жалеть всю жизнь. Понял? Так что думай, и очень хорошо думай, и смотри — не ошибись!

Ну а ты, Саша? Слышал я как-то, как ты рассказывал, что девчонок у тебя было… почти целая рота! Поделись опытом. Интересно, да и время быстрее пройдет.

Саша долго молчал, а потом как-то, не то виновато, не то облегченно, словно сбрасывая с себя тяжелую ношу, сказал:

— А никаких девчонок у меня еще и не было, и в отличие от Николая, я даже еще ни разу и не целовался.

— Ничего себе! А столько рассказывал!

— Все мы рассказывали, да только врали. И я, и другие парни. Когда мы в той короткой жизни успели бы сделать то, о чем друг другу наговорили? Так же?

— Ничего, все у вас еще будет, — подбодрил солдат прапорщик. — Главное, что вы уже отслужили, скоро будете дома живыми и здоровыми.

Саша взглянул в сторону ближайшего дувала и вдруг увидел душмана, который наводил в их сторону гранатомет. До выстрела оставались секунды.

— Стой! — крикнул он водителю и, отбив пинком ноги дверцу кабины, прыгнул на землю. Водитель, резко остановив машину, тоже выпрыгнул из кабины и побежал к ближайшему валуну. Ухнул выстрел.

Солдаты открыли огонь по врагу. Александр ужом скользнул под машину. Снова раздался оглушительный выстрел. Крики, стрельба. Запахло гарью. Сначала казалось, что толстые колеса автомобиля станут надежным укрытием, но они шумно зашипели, пробитые душманской автоматной очередью. Машина стала оседать. Фонтанчики пуль ложились совсем рядом, по-видимому, духи засекли огневую точку. Кончились патроны. Загорелся кузов автомобиля. И тогда Саша отчетливо понял, что преждевременно радовался концу войны. Она для него еще не закончилась, и, видимо, не придется ему уже любить и целоваться. Он выполз из-под машины и побежал к стоящему невдалеке БТРу. Болела раненая нога. Хотелось бежать быстрее, но не получалось. Духи увидели его, и десятки пуль понеслись к нему, вонзившись в молодое юношеское тело. Пробежав еще по инерции несколько оставшихся до укрытия шагов, он упал. И тогда с его уст и раздался этот прощальный крик: «М-а… м-а!»

В восьмидесятом году радиостанция «Голос Америки» вещала всему миру:

— Советские войска ведут себя в Афганистане сдержанно, но никого не щадят и расправляются с беспощадной жестокостью с партизанами (душманами), если среди русских появляются убитые и раненые.

Так оно было на самом деле. Отправив раненых и убитого в госпиталь, мы встали на ночлег недалеко от кишлака. Обходя расположение батальона, я почувствовал специфический запах горящего человеческого мяса. Спустившись со скалы вниз, увидел нишу в горе, а в ней нескольких человек из своего батальона. На земле лежал черный обгоревший труп пленного, которого мы задержали в кишлаке, откуда была обстреляна колонна хозяйственного взвода в момент гибели Александра. Тогда этот душман был еще жив. Не успев уйти, он спрятался в развалинах дома, но был схвачен солдатами.

Чувство злобы, мести за убитого было настолько велико, что ударов ногами, прикладами автоматов ему, по нашему мнению, было мало.

Облили моджахеда бензином и подожгли. Он корчился в предсмертных конвульсиях, пытался подняться, но, сбитый очередным пинком сапога, вновь падал на землю. Вскоре затих. Шипело, словно на сковородке, тлеющее человеческое тело, запах вызывал рвоту. Но никто не отходил: ждали окончания акта возмездия. Наконец душман затих. Он был черным, словно статуя из угля. Невероятно, но его обгоревший половой член стоял, словно палка. Прижали его сапогом, но когда убрали ногу, он снова выпрямился. Снова прижали, потом отпустили, и так — несколько раз. Но, как только сапог убирался, член снова принимал устойчивое вертикальное положение.

— Ты смотри, хоть и душман, а умер как настоящий мужик, — удивлялись собравшиеся вокруг него офицеры и прапорщики.

Тело продолжало источать противный запах, но мы не обращали на это внимания. Сфотографировались на фоне убитого и разошлись по подразделениям. Угрызений совести за содеянную жестокость не было. Было ощущение вины и боль за погибшего солдата, за то, что не удержали его в батальоне, а разрешили идти в рейд. Думалось о его матери: знает, чувствует ли она сейчас, что ее сын погиб и что горе уже летит в ее дом? На сердце было больно еще за одну жертву этой проклятой и никому не нужной войны. Через некоторое время солдаты-дембеля полетели домой. На их место пришли молодые. И хоть нас убеждали, что перед отправкой в Афганистан они проходят специальную подготовку в «учебках» Туркестанского военного округа, мы видели, что это была очередная партия «пушечного мяса».

…Оставшись за командира батальона, убывшего в отпуск, я срочно был вызван к командиру.

— Забери своего «отличника боевой и политической подготовки», я возбудил против него уголовное дело. Разберись в случившемся и доведи до всего личного состава, да смотри, чтобы он никуда не убежал.

Оперативный дежурный рассказал, что, проезжая мимо ангаров (укрытий для самолетов и вертолетов), командир бригады увидел солдата, который стоял в окружении афганских военнослужащих и вел с ними какой-то торг. Схваченный за руку в прямом смысле слова, он признался, что уже продал афганцам 100 автоматных патронов. В его карманах и сумке было обнаружено еще 256, которые, по его же словам, тоже предназначались для продажи.

Моему негодованию не было предела. Я понимал, что это ЧП и мне не поздоровится, ведь солдат был из нашего батальона. Кроме всего прочего, этот случай был первым в нашей бригаде. Мы уже слышали о подобных фактах, имевших место в частях нашей армии, а этот случай уже наш, родной, и за него придется отвечать.

— Ах, ты, мразь поганая! Ну-ка, бегом в штабную палатку! — приказал я ему. — Ты у меня надолго запомнишь этот день!

В штабе я потребовал от него устного объяснения. Рассказывая, он долго думал после каждой фразы. Иногда замолкал и стоял, уткнувшись взглядом в пол палатки.

— Нет, ты смотри, — невинная овечка, да и только! Ты будешь толком и конкретно рассказывать сам или из тебя каждое слово вытягивать нужно? — вскипел заместитель командира батальона по технической части, майор Куник, присутствовавший при нашем разговоре. — Да что ему объяснять, что такое «хорошо» и что такое «плохо», он и сам все это знает. Только вот захотелось этому гаденышу часы японские, он и приобрел их, а что из проданных тобою патронов душманы наших ребят, возможно, и тебя самого убьют, тебе это как-то «до лампочки». Ну ты и сволочь, солдат!

С этими словами зампотех развернул рядового Микаеляна к себе спиной и пинком двинул его так, что тот, сметая на своем пути табуреты, повалился в мою сторону. Поймав его, я поступил аналогичным способом. Солдат полетел в обратную сторону.

— Стоп! Мы сделаем по-другому, — сказал я Кунику. — Мы сами не будем мараться о него, пускай его однополчане с ним и поговорят.

Мы сели с майором в санитарный «уазик», а Микаеляна пустили бегом перед машиной, направив ее в сторону позиций боевого охранения, где в тот месяц нес службу наш батальон.

В то время не было специальных подразделений по охране частей от возможного нападения душманов, поэтому батальоны, согласно утвержденному командиром части графику, поочередно заступали в боевое охранение. Такое дежурство длилось месяц. Для предотвращения возможного нападения бандитов на часть и аэродром вокруг них были вырыты ямы-капониры, куда загонялась техника, над бруствером капониров были видны только башни. Над ними натягивались маскировочные сети, чтобы прикрыть бронеобъекты и личный состав от палящих лучей солнца. Чередуясь в отдыхе, солдаты, сержанты и офицеры подразделений несли круглосуточное дежурство. Расстояние между машинами было различное — в зависимости от рельефа местности и степени опасности на данном участке, примерно по 200 метров.

Подъехали к первому БТРу.

— Я афганцам продавал патроны, — тяжело шевеля губами, сказал Микаелян солдатам, когда они подошли к нам.

— Сволочь! Подонок!

Удары кулаками, ногами обрушились на Камо, били подонка солдаты, которые еще несколько часов назад считали его своим другом, но которых он так жестоко и подло предал. Сначала он пытался уворачиваться от ударов, но, сбитый, упал, уткнувшись лицом в жирную пыль.