Геннадий Семенихин - Над Москвою небо чистое Страница 39

– А что же вы предлагаете?

– Лететь, товарищ командир.

– А вы хоть раз ночью летали?

– Нет, но полечу, – твердо ответил Алеша.

– И я полечу, – поддержал его Воронов.

– И я, – сказал лейтенант Барыбин, высовывая из заднего ряда курчавую голову.

Демидов достал портсигар, зажег спичку и выжидающе посмотрел на лейтенантов из группы Жернакова.

– А что вы скажете? Наше пополнение.

– Нельзя сжигать самолеты! Улетим, – послышались голоса.

– Не все сразу, товарищи, – улыбаясь, остановил их командир полка. – Пусть один говорит.

С нар поднялся худой, по-мальчишески нескладный, угреватый парень. Демидов заприметил его еще в первый день: фамилия Бублейников, рост около двух метров, в столовой первый острослов, а вчера сбил один «юнкерс».

– Можно, товарищ командир?

– Давай, сынок, давай, орелик, – разрешил Демидов.

– Я за всех скажу, – медлительно и чуть гнусаво начал Бублейников. – Вы, товарищ командир, конечно, считаете нас еще зеленью или желторотиками, как в авиации говорят. Оно конечно, для этого налицо все факторы. В летных книжках у всех нас графа «Ночные полеты» пустая. Там светло, как в божий день. Да и опыта у нас боевого – кот наплакал, всего по три вылета. – Он запнулся и глянул на своих однокашников. Те, одобрительно посмеиваясь, кивали головами. – Нас, конечно, не сравнить с капитаном Султан-ханом или капитаном Боркуном, для примера сказать. Только и наше твердое мнение: не станем мы жечь самолеты, товарищ командир. Да это же почти как предательство. Полетим.

– Полетим! – дружно всплеснулись голоса за его спиной.

– Постойте! – Демидов поднял руку. – Спасибо вам, друзья, за преданность Родине. Чую, вы настоящие советские солдаты. Значит, решили – летим. Но перед этим я хочу обратиться еще с одной просьбой. Не ко всем, а к вам, молодым летчикам. Перелетать ночью без опыта в технике пилотирования трудно. Сами знаете. Так что я прошу, – он помедлил и повторил еще раз, – очень прошу: кто в себе сомневается, подойти ко мне. Здесь нет ничего стыдного. Вы же помните – основной закон летчика: не уверен в себе – откажись от полета, не подводи ни себя, ни других.

Он замолчал и опять выжидающе переводил глаза с одного молодого лица на другое. Но, кроме решимости и азартного горения, ничего не увидел командир полка.

– Будут отказы? – спросил он в последний раз. – Нет? Считаю, с этим вопросом покончено. Вы что-нибудь скажете, комиссар?

Румянцев широко развел руками и улыбнулся:

– Зачем? Что я могу прибавить? Они все уже решили сами.

Летчиков разбили на три группы. Демидов, Султан-хан и Василий Боркун сели с ними за карты и быстро проложили маршрут к новому аэродрому. Лететь туда по расчету времени предстояло не более сорока минут. Перелет несколько облегчался тем, что новый аэродром был стационарный, с хорошей бетонированной полосой. Раньше на нем обитали дальние бомбардировщики, но близость линии фронта заставила их оттянуться в тыл. Перелет было решено производить парами. Первым посылать более опытного летчика с включенными аэронавигационными огнями, сзади на удалении – молодого, так, чтобы по огням ведущего он рассчитывал свои действия при взлете и посадке. Кроме того, в конце взлетной полосы, у холма с могилой Хатнянского, будут зажжены две плошки с мазутом для выдерживания направления.

За какие-нибудь полтора часа Демидов, Султан-хан и Боркун попытались преподать летчикам то, на что в программе обучения отводилось несколько дней.

Аэродром в эту ночь жил необычной жизнью. Гудели, выбираясь на ближайший большак, полуторки и ЗИСы, нагруженные штабным имуществом и всевозможной интендантской утварью. Мрачные и молчаливые, покачивались в машинах люди, знавшие, что им предстоит еще один переход на восток. Где-то села в кювет громоздкая старая «санитарка». Она отчаянно буксовала, ее вытаскивали молча и зло, без обычного дружного выкрика «раз, два – взяли». Обвешанный гранатами старшина Лаврухин ходил по аэродрому, готовясь подорвать взлетную полосу, землянки и блиндажи.

А с юго-запада настойчиво и неумолчно приближалась стрельба орудий. Где-то близко с сухим покашливанием ложились тяжелые мины. Техники и механики бесшумно, как привидения, передвигались по летному полю, заканчивали последние приготовления к перелету.

Первым должен был стартовать Демидов вместе с молоденьким, напоминающим галчонка лейтенантом Стариковым. Был этот парнишка носат, зеленоглаз, покрыт мелкой сеткой веселых рыжих веснушек. Оканье сразу выдавало в нем волжанина. Демидов брал его с собой не случайно. По характеристике майора Жернакова, Стариков был самым слабым среди новичков.

– Если уж этот перелетит, – махнул рукой Жернаков, – тогда дело в шляпе. Все благополучно приземлятся.

Сейчас Стариков ходил вокруг своего «яка» и придирчиво допрашивал техника Кокорева о каждой детали. «Высотомер в порядке, прибор скорости в порядке, гидросистема в порядке», – доносилось до Демидова. Видавший виды техник Кокорев был ветераном полка, когда-то обслуживал самого Хатнянского. Придирчивость Старикова начинала его раздражать.

– Вы, как прокурор, товарищ лейтенант, о каждом шплинте спрашиваете. Раз доложил «матчасть к полету готова», значит, все в порядке и есть. Еще ни разу никого не подводил.

– А много подводить нас и не нужно, – проворчал Стариков. – Раз подведете – вот и сыграю в ящик. Дело простое.

Одетая ночной темью фигура Демидова внезапно выросла перед ним. Тихо и ласково прозвучал чуть хрипловатый голос:

– Что, лейтенант, сомневаешься? Стариков заученным курсантским движением вытянул руки по швам.

– Нет, товарищ командир. Как-нибудь долечу.

– Мне как-нибудь не надо, – возразил Демидов, – мне хорошо надо. Ты возьми себя в руки, сынок, и все получится. Ну! Мать ведь тебя с войны ждет, а ты сыграть в ящик собираешься. Благополучно должен долететь, понял? Повтори приказание.

– Есть благополучно долететь, товарищ командир, – улыбнулся ободренный лейтенант.

– Вот это лучше, – Демидов потрепал его за мягкий, совсем мальчишеский подбородок, деловито прибавил: – Как только взлетим, скорость все время держи расчетную. И за моими огнями следи. Я тебе через каждые пять минут крен буду делать. Красный огонек будет уходить вниз, зеленый вверх. Это – чтобы ты мои огни со звездами или какими другими огнями не спутал. Ну, желаю удачи.

Так же внезапно, как и появился, Демидов растаял в потемках. Был – и не был. А на сердце у Старикова стало спокойнее, теплее. «Душевный, видать, мужик, – подумал лейтенант, – и «батей» его зовут не зря».

Подбежал запыхавшийся капитан Петельников. И даже у него, всегда сдержанного, педантичного, тревога прозвучала в голосе, когда он приказал:

– Вам запускать мотор, лейтенант Стариков. Ни пуха ни пера! Первым открываешь ночную навигацию. Гордись!

– На новом аэродроме встретимся, товарищ капитан, – бодро отчеканил летчик.

Звездный купол осенней ночи висел над аэродромом. В ожидании сигнальной ракеты на взлет Демидов смотрел ввысь сквозь прозрачный фонарь кабины. В чашечках приборов тускло мерцали стрелки, и одна из них, минутная, очень медленно, как ему казалось, отсчитывала деления. В беспорядочной россыпи звезд глаза отыскали Млечный Путь, Большую Медведицу. Демидов улыбнулся в жесткие усы, вспомнив, что этим несложным астрономическим познаниям он обязан одной веснушчатой тихой сельской учительнице, с которой судьба свела его еще в первые годы Советской власти, когда он, молодой командир погранзаставы, с небольшим конным отрядом гонялся по жарким барханам за бандой басмачей Аслан-бека. «Чудная судьба, – подумал Демидов, – свела, и навсегда».

В черном проеме неба заблестел рогатый месяц, и полосы желтоватого света рассыпались по звездному полю. «Это нам на руку, – отметил Демидов, – хоть какая-то видимость в полете будет». И тотчас же ночной сумрак впереди рассекла красная сигнальная ракета. Демидов включил мотор. Корпус истребителя забился легкой дрожью. Толстыми огрубелыми пальцами подполковник поправил на шее шнур с ларингофонами, передал своему напарнику:

– Второй, второй, напоминаю: взлетаем и садимся с прямой. Я первым, вы за мной. Через семь минут контролируйте себя по земле: внизу – изгиб реки. Через двенадцать минут – станция, через двадцать – город Гжатск, через тридцать – электрическое «Т».

– Вас понял, – коротко отозвался Стариков.

– Ну, двинулись, – произнес Демидов.

Притормаживая, он вырулил на старт. Оглянувшись, увидел за собой черный силуэт другого истребителя и вырывающиеся из-под капота языки пламени. Сдвинув брови, командир полка следил за секундной стрелкой, подгонял ее бег лаконичными отсчетами по радио – до взлета сорок секунд… тридцать… десять… пошли!

Ручка управления и педали послушно отозвались на его движения. Набирая скорость, истребитель устремился вперед, загудел сильнее и оторвался от земли. Стрелка высотомера задвигалась: сто, двести, пятьсот метров. Демидов и его ведомый не видели столпившихся у землянки летчиков, следивших за их взлетом. Когда на высотомере было уже семьсот метров, Демидов не без тревоги запросил: