Евгений Николаев - Снайперские дуэли. Звезды на винтовке Страница 39

— И откуда только она узнала? Я же ей ничего не писал! — удивлялся я.

— Да из газет! Что она там не читает их, что ли? — предположил Иван Карпов. — Ну, пошли, ребята, по местам, собрание окончено. Давайте продолжать свою работу — нужно оправдывать сказанное и обещанное сегодня!

И он первым отправился по траншее к своему взводу. Вслед за ним, гася свои «козьи ножки», разошлись и остальные.

Такая наша работа

Защитники Ленинграда совершили поистине легендарный подвиг. Они показали невиданные образцы стойкости и упорства, высокой сознательности, самоотверженности, патриотизма, бесстрашия в боях во имя счастья и свободы своего народа. Ни в коей мере не умаляя значения в позиционной борьбе артиллерии, танков, авиации и военно-морского флота, сделавших очень много на Ленинградском фронте в первые годы войны, нужно сказать, что главную роль в обороне сыграла все-таки пехота — солдат с винтовкой, грудью своей остановивший противника у стен города.

Осенью 1941 года, в самое тяжелое в обороне Ленинграда время, в войсках Ленинградского фронта родилось снайперское движение. Его инициаторами были армейские коммунисты и комсомольцы. Подхваченное вовремя политработниками и командованием частей и соединений, это движение к началу 1942 года приняло поистине грандиозный размах. Находясь ли в обороне, ведя наступательные или оборонительные бои, советские снайперы с одинаковым успехом били гитлеровских захватчиков.

На каждый наш выстрел противник отвечал ураганным огнем. А у нас в то время каждый снаряд, каждый патрон находились на особом учете: боеприпасов не хватало… И все же, если в первые месяцы войны гитлеровцы ходили на позициях в полный рост, чувствовали себя хозяевами завоеванной земли, то с появлением наших снайперов положение резко изменилось — фашисты были вынуждены не только бегать в обороне, все ниже и ниже пригибаясь к земле, но и буквально ползать но ней. Горела под ногами фашистов наша земля.

«Русские стреляют дьявольски метко, все попадания — в голову, между глаз, в шею. В тихие дни русские снайперы выбивали из моей роты по шесть-десять человек», — показал в то время один из пленных фашистов. Среди вражеских солдат, по рассказам пленных, даже ходили слухи, что под Ленинград будто бы специально прибыла дивизия охотников-сибиряков, которые попадают белке в глаз.

Снайперско-истребительное движение активизировало нашу оборону, спасало воинов от опасной окопной неподвижности, открывало возможность небольшими средствами наносить врагу значительный урон.

Снайпер как штатная единица в армейских частях существовал еще с мирного времени. В войну эти сверхметкие стрелки стали в своих частях инструкторами снайперских школ, работали рядовыми снайперами, первыми открыли счет мести.

Военный совет Ленинградского фронта 28 января 1942 года сообщил в ЦК ВКП(б), что к 20 января 1942 года в рядах снайперов-истребителей насчитывается более 4200 бойцов, командиров и политработников. За двадцать дней января 1942 года снайперы 23, 42 и 55-й армий и Приморской оперативной группы уничтожили более семи тысяч вражеских солдат и офицеров. К 22 февраля 1942 года ряды снайперов-истребителей увеличились до шести тысяч человек.

Мы, снайперы, старались выбирать себе такие огневые позиции, откуда немцы меньше всего ожидали огня. Я, например, часто устраивался в развалинах дома, где-нибудь за печной трубой, и бил через дверцу разбитой голландки. Бил с высокого дерева, с колокольни полуразрушенной церквушки. Порой подбирался совсем близко к немецким траншеям и, маскируясь под куст, неподвижно лежал почти на виду у немцев, делая один-два выстрела только тогда, когда грохотала немецкая или наша артиллерия или шла пулеметно-автоматная перестрелка. Особенно удобно было стрелять из подбитого танка: расположившись в нем, ты был в полной безопасности — и выстрелов твоих не слышно, и можно не бояться вражеских осколков или пуль. Маскировка для снайпера — великое дело!

Нам приходилось работать полный световой день. Ночью, как правило, мы отдыхали. А задолго до рассвета были уже на местах, на своих НП. Стояли в траншее, в заранее оборудованной для ведения огня стрелковой ячейке, или лежа, замаскировавшись в укрытии на нейтральной полосе, мы вели наблюдение за обороной противника, которую знали как свои пять пальцев. Да и могло ли быть иначе? Мельчайшее изменение в рельефе местности, в его очертаниях замечалось мгновенно. Каждая чуть заметная былинка, любой предмет, попадающий в поле зрения, изучались досконально. И обнаружение чего-то нового, порой совсем незначительного в обороне противника моментально настораживало.

Вот в немецких траншеях появилась какая-то палка. Ни вчера, ни раньше ее там не было. Что бы это значило? Уж не вмонтирована ли в эту сучковатую палку обыкновенная стереотруба и не скрывается ли там фашистский наблюдатель, корректировщик или снайпер?..

Такая ежедневная работа обостряла зрение, слух, развивала сообразительность. Она приучала искусно маскироваться, вовремя разгадывать коварные замыслы врага и, в свою очередь, ловко обманывать его самого, ставить ловушки для фашистских наблюдателей и снайперов.

Результаты своих наблюдений мы ежедневно докладывали командованию, и оно пользовалось нашими сведениями также, как донесениями разведчиков. Мы сообщали о новых, хорошо замаскированных дотах, землянках, огневых точках и наблюдательных пунктах, трассирующими пулями показывали эти цели наблюдателям-артиллеристам. Всего два-три снаряда — и от подозрительного дота ничего не оставалось.

Нет слов, работа снайпера опасная и очень трудная: попробуй пролежать сутки почти без движения под лучами палящего солнца или проливным дождем, в пургу и мороз, да еще, быть может, под прицелом фашистского снайпера. Это очень нелегко. Особенно если вчера ты участвовал в рукопашном бою и не остыл еще от него, не отдохнул, не выспался и к тому же голодный. И все же мы упорно делали свое дело, старались уничтожить как можно больше фашистской нечисти.

До сих пор помню моих учеников — старшего сержанта Петра Деревянко, бойцов Василия Муштакова, Анатолия Виноградова, Соловьева, Ряхина, Дьякова, Зосю Мицкевич и других. Их было около сорока человек, а уничтожили они более шестисот фашистов. А разве я могу забыть наш «интернационал» — снайперов украинца Ивана Добрика, белоруса Василия Шевченко, татарина Загида Рахматуллина, русских ребят Ивана Карпова, Владимира Шубина, Сергея Дмитриева, Валентина Локтева, Николая Качалина, Владимира Дудина, Юрия Семенова, Ивана Васильева, старика учителя Пугина и других однополчан? А наших девушек Марию Митрофанову (ныне Барскову), Марию Назарову, Маргариту Котиковскую и других, которые лежали в засаде со снайперской винтовкой и терпеливо переносили все невзгоды и тяготы войны? У них, как и у нас, не было счастливой юности и была только одна радость — радость увеличивавшегося счета мести.

В конце 1942 года меня перевели в контрразведку, и мой снайперский счет оборвался на цифре «324». Я все-таки сдержал свое слово, данное Андрею Александровичу Жданову и всем присутствовавшим на первом слете снайперов-истребителей в Смольном.

Освободив Ленинград от вражеской блокады, наша дивизия вместе с другими частями Ленинградского фронта устремилась вперед, погнала фашистов и дошла до самого их логова. Вместе со мной весь боевой путь проделала и моя снайперская винтовка, на ствольной накладке которой до сих пор не стерлись нанесенные в годы войны три большие, две средние и четыре маленькие звездочки…

Тридцать пять лет спустя

И вот я на новой работе. Получил офицерское звание старшего лейтенанта и должность оперуполномоченного отдела контрразведки «Смерш».

Работу в новой должности я начал все в той же родной дивизии, в одном из ее полков, где обслуживал сразу два батальона: нашего брата чекиста тогда не хватало. Это был все тот же передний край, те же растерзанные снарядами траншеи, тот же разбитый Урицк перед нами, а в нем фашисты. Все те же изнурительные ежедневные бомбежки, артобстрелы, тот же посвист вражеских пуль над головой.

Моя основная обязанность в полку — помогать своему командованию выполнять боевую задачу, своевременно вылавливать и обезвреживать вражескую агентуру. Для этого я должен был отлично знать каждого бойца и командира в своих двух батальонах.

А потом меня перевели в 96-ю гаубичную артбригаду 23-й артдивизии, которая стояла у Пулковских высот.

В бригаде мне сразу понравилось. Артиллеристы — народ толковый: культурный, грамотный, боевой, много комсомольцев, коммунистов. С таким народом работать было легко и просто.

Через наши огневые позиции на передний край обороны ходили артиллеристы — разведчики бригады. Мне нравился их командир — высоченный, на редкость симпатичный, молодой веселый офицер Сергей Шорников. О нем в бригаде ходили легенды, его знал каждый. Что знал о нем я? Он москвич. Окончил училище. Волевой, храбрый человек, добрейший малый, не зазнайка. Овеянный заслуженной боевой славой, он ничуть не кичился этим.