Михаил Лыньков - Незабываемые дни Страница 39

— Да хоть вылезть дай, человече, тогда уж и командуй!

А незнакомые люди уже ухватились за кобуру Соколова, вытащили из кабинки карабин, уцепились за планшетку.

— Вот это уж я, может, и не дам вам! Кто тут у вас за командира?

— Без разговоров! Что за люди? — грозно наступал лейтенант.

— Да не кричи ты, горячка! Что мы за люди, тебе не скажем. Веди к своему начальнику.

— Вот как поставим к сосне, то будет тебе и начальство! — все не сдавался разбитной лейтенант, который уже явно сбавил тон и озабоченно тер переносицу, соображая, как бы ему не попасть впросак, не утратить авторитета ни перед этими незнакомыми, но, по всему видно, своими людьми, ни перед своей командой.

— Ну, ладно! — произнес он уж совсем не начальническим тоном. — Вы тут покараульте их… — бросил он своим бойцам. — А мы отведем его.

Взяв с собой четырех человек, лейтенант повел Василия Ивановича вперед по дороге. Откуда-то уже, видно, следили за тем, что происходило на дороге. Станковый пулемет исчез, по обе стороны дороги уже никого не было. Но вот из-за мостика показались три человека, они шли навстречу.

— Что там у тебя, Комаров?

— Веду вот! На двух машинах куда-то кроют! Неизвестные люди…

Трое подошли совсем близко. И вдруг один из них, присмотревшись к человеку, которого вели под конвоем, бросился к нему с распростертыми объятиями:

— Василий Иванович! Родненький! Да каким же ты образом к нам попал?

— Как видишь, под конвоем! Твои орлы?

— Отставить конвой! — рявкнул чуть не сорвавшимся голосом лейтенант и сконфуженно отошел в сторону.

— Мои, мои, отказываться не буду. Да идем же скорее, ты же, верно, за дорогу и ни разу не поел как следует?

— Узнаю характер! Видно, ты и сейчас о еде не забываешь.

— А зачем о ней забывать? Грешен, грешен попрежнему в этом деле. Заложишь это как следует, тогда хоть горы ворочай, никакой худой мысли в голове… Ну, так пойдем, браток, хоть перекусим по поводу такой неожиданной встречи.

— Постой, постой, у меня ж люди там под конвоем. Машины…

— Комаров!

— Да он, товарищ командир, побежал ихних людей привести.

— Ну, ладно! Комаров с полслова понимает. Но и подвел же он меня с этой встречей. Такой конфуз, такой конфуз. Это, видишь, гитлеровцев мы ждали. Думаю, рассердятся за сегодняшние дела, за танки свои, да еще, чего доброго, бросятся нас искать с большой такой обиды. Ну, мы и приготовились, на всякий случай, встретить их как следует, с хлебом-солью!

— Постой, про какие ты это танки толкуешь?

— Да разве ты не видел на дороге?

— Так это твоя работа?

— Моя не моя, а хлопчики мои руки погрели! Да что тут говорить, идем поскорее! Сказать тебе по секрету, коньячок у меня есть отличный, из сегодняшних трофеев. Хлопцы мои машины две растребушили… Ну пошли, поговорим за ужином.

Вскоре Василий Иванович и его спутники очутились на временной партизанской стоянке. Тут не было даже ни землянок, ни обыкновенных лесных шалашей. В густом сосняке стояло несколько распряженных возов. Горел костер, около которого копошилось несколько человек, готовивших ужин. Люди разместились на охапках сена, соломы, застланных подстилками, шинелями.

— Ну так рассказывай, браток, как оно и что там делается у нас, где теперь армия?

— Да я уже давно оттуда, что мне рассказывать!

— А мы, браток, еще раньше, чем ты, своих оставили… Так вот и живем… Чесанем фашиста — и в лес! А новостей в лесу, как тебе известно, немного, на то он и лес темный, — не то с легкой иронией, не то с оттенком печали проговорил хозяин, так радостно встретивший Василия Ивановича. Это был Платон Филиппович Копуша, председатель райисполкома. Фамилия этого человека никак не вязалась с его характером, живым, подвижным. Он и раньше, до войны, никогда не засиживался в районе, почти все время проводил в селах, колхозах, знал наперечет всех сельских работников, их достоинства и недостатки, не давал спуску лежебокам.

Район был из передовых.

Была у Копуши и одна слабость: он любил хорошо поесть, любил и угостить людей. Об этом он не забывал никогда, как бы ни был перегружен делами. И от всей его кряжистой, как из дуба сколоченной фигуры всегда веяло таким здоровьем, такой жизнерадостностью, что самые мрачные, самые скучные люди сразу же заражались его веселостью, его неиссякаемым оптимизмом.

Слабость Копуши к еде пробовали использовать некоторые работники. Какой-нибудь председатель колхоза приготовит хороший обед, чтобы немного задобрить неугомонного начальника, — может, он и не взглянет на дырявый хлев, на отощавших коней, — и приглашает:

— Может, перекусите с дороги, Платон Филиппович, пока колхозники соберутся?

— А что там у тебя? — хитро спрашивает Копуша.

— Да жена драников напекла со сметаной. Да колбаски нажарила, только-только кабанчика освежевали.

И вдруг Копуша перебивает его:

— Ты ко мне на кабанчике не подъедешь! Не буду есть твои драники! И колхозников мне не собирай. Я вот сам по хатам пройду, я, браток, сам разузнаю, как люди живут под твоим руководством.

И посмотрит, и расспросит, и посоветует. А потом и к председателю колхоза доберется.

— Нет, браток, нет… Не есть нам с тобой твоих драников! Не пробовать твоей колбасы! — И уже строго:

— Придется тебе, должно быть, попробовать моих драников в районе!

А если человек не по злому умыслу сделал какой-нибудь промах, тогда немного мягче:

— Так и договоримся, браток: только тогда буду у тебя в хате, когда наведешь порядок в своем колхозе. А то у тебя драники и колбасы, а люди вон на косовицу пошли с сухим хлебом. Так и уговоримся: чтобы этого больше не слыхать и не видать!

Скажет, как отрубит, и пошел. Чешет председатель колхоза затылок: вот тебе и драники со сметаной!

Пришла война, не растерялся Копуша. Гитлеровцы явились скоро, начали грабить колхозное добро. Дни и ночи проводил Платон Филиппович с людьми. Что припрятали из добра, что раздали людям на сохранение, чтобы не попало в руки чужаков. Да начали и на фашиста огрызаться, и крепко огрызаться.

— Как же ты это решился на танки пойти? — спросил Василий Иванович.

— Да что же тут хитрого? Он, фашист, пришел сюда непрошенный, да еще тебя за горло хватает. Законное дело — дать ему по башке, чтобы уразумел, что он не туда попал. Выбрали они, видишь, эту дорогу и целыми колоннами двинулись по ней. А району разор: хватают что только ни увидят, тянут с людей все, что только можно… Тут и ночлеги, и постои, и коней им давай, и свиней им давай! Давай и давай! Только давай, другого от них и не услышишь! Ну и решили мы их понемногу отучить. Группа у меня неплохая: и свои хлопцы, коммунисты, комсомольцы, и военные из окружения, вон Комаров еще под Минском ихние танки жег. Вот и выбрали мы местечко — там они, гитлеровцы, попадают, как в мышеловку, ни взад, ни вперед, очень не развернешься. Мы их поджарили малость! А они перепугались не на шутку. Видно, решили, что нас тут неисчислимая сила. А у нас всего-навсего человек тридцать наберется. Конечно, люди еще есть, можно не один отряд организовать. Но не все же одним махом. Вот она и вся наша история. Э-э, а ведь ужин остыть может, давай, давай, хлопцы, шевелись!

До поздней ночи шла у костра товарищеская беседа. И впервые за все время своих странствий Василий Иванович и его спутники хорошо выспались, отдохнули. И у всех было ощущение: твердая и надежная под ногами своя земля, и еще тверже и надежней свои люди, которые не склонились перед фашистом, которых боятся фашисты.

Утром, передав Копуше партийные поручения для других партизанских групп, которые существовали и действовали в районе, и условившись о связи, Василий Иванович со своими людьми двинулся дальше. Пробирались глухими лесными дорогами к месту, где он думал обосноваться и начать свою работу.

12

Эмка с тремя пограничниками мчалась на восток. Она держалась больших фронтовых дорог, порой пристраивалась в хвост какой-нибудь автоколонне, чтобы избежать хлопотливых встреч с контрольными постами… На нее никто не обращал особого внимания — мало ли машин двигалось в те дни на восток. Правда, три пограничника сменили уже свою форму и были в обыкновенном пехотном обмундировании, чтобы не очень бросаться в глаза многочисленным пехотным колоннам, направлявшимся на восток.

Чтобы скорее проехать, они намеревались пробираться глухими полевыми проселками, но вскоре отказались от этого, так как почти на каждом мостике, на каждом въезде в село или городок вооруженные люди из местного населения очень уж придирчиво проверяли документы, то и дело задерживали машину, подозрительно расспрашивали, что за люди, да куда едут, да почему отбились от части. Могли быть всякие недоразумения. На шоссе, где ни на миг не прекращалось движение, было куда более спокойно и безопасно.