Вилли Хейлман - Последние бои люфтваффе. 54-я истребительная эскадра на Западном фронте. 1944-1945 Страница 39

Отличная работа, янки, вы спасли нашу жизнь, через долю секунды «Зеленое сердце» нападет на вас, а потом нам на хвост сядут численно превосходящие «Спитфайры».

Я стремительно проанализировал положение.

Облака были слишком далеко. Нам надо бежать.

Мы должны спикировать, но что скрывается там, за толстым слоем облаков?

– Говорит Хейлман. Всем влево. Держимся плотно, крылом к крылу, и уходим на север.

Прежде чем «Спитфайры» успели занять позицию для атаки – теперь я оценивал их численность приблизительно в пятьдесят машин, – двадцать «Фокке-Вульфов», оставляя позади конденсационные следы, после серии максимально крутых разворотов с набором высоты на скорости 570 км/ч спикировали на своих преследователей.

Склонившись в своих кабинах, чтобы лучше прицелиться, мы начали стрелять.

«Фокке-Вульфы» и «Спитфайры», развернувшись навстречу, словно сумасшедшие поливали друг друга свинцом. Мгновенный огонь прекратился. Противники лишь мельком успевали заметить друг друга, когда проносились мимо на скорости, превышающей 1000 км/ч.[232]

– Держитесь, парни. Теперь они постараются задать нам жару.

– Хорошо, шеф. Сегодня вокруг нас, кажется, порхает все союзническое общество по разведению домашней птицы.

Это был саркастический голос Патта, но как радостно было слышать его в такие критические моменты. Он был лучшим лекарством от сковывавшего страха и успокаивал нервы, натянутые до предела.

Широкий, массивный слой облаков быстро приближался. Теперь летим сквозь него!..

Это было совсем непростым делом пролететь сквозь эту угрюмую, молочную пелену, когда самолеты на скорости от 640 до 700 км/ч летели так близко друг к другу.

Последние клочки облаков, и мы прошли через них. Лишь в 900 метрах внизу лежала земля. Облака отбрасывали на нее свои тени подобно гигантским парусникам.

– Не расслабляйтесь. Мы отстаем от вас.

– Кто говорит?

– Это Зибе. За мной все еще держатся трое из них.

– Ты сумасшедший, Курт. Мы немного сбросим скорость, чтобы позволить вам догнать нас, нам предстоит путь на наш бывший аэродром. Это Хезепе.

Что происходит?

Вдали на горизонте кружились самолеты. Два Ме-109, оставляя за собой черные дымные шлейфы, быстро приближались к нам. Зенитная артиллерия открыла заградительный огонь, но затем ее огненные пальцы отклонились влево и внезапно исчезли, словно призрак.

Конечно. Там шла другая «собачья схватка». Ме-109 и «Мустанги». Наши старые бедные «мыльницы» никогда не могли избежать неприятной встречи с ними.

– Говорит Хейлман. Держитесь за мной, парни. Мы должны помочь этим несчастным ублюдкам.

Наши «Фокке-Вульфы» ворвались в схватку словно молния. Нас все еще было больше дюжины. Огонь!

Крутой разворот с набором высоты, переворот через крыло и затем новая атака.

Над аэродромом Хезепе было свыше тридцати «Мустангов». Время от времени, когда наступал благоприятный момент, среди них раздавались взрывы зенитных снарядов. Пилоты «Мустангов», должно быть, испытали шок, к сожалению, томми или янки лишь изредка получали неприятный опыт полетов в условиях настоящей бойни.

Шесть или семь Ме-109 горели на земле вокруг аэродрома. Оставшиеся пять, воспользовавшись внезапной атакой «Фокке-Вульфов», спасались бегством, направляясь на запад на малой высоте.

– Это не очень вежливо с вашей стороны, – пробормотал я, нажав на кнопку передатчика в надежде, что они услышат меня, – бросать нас здесь. Было бы неплохо, если бы вы выполнили свою часть работы.

Никакого ответа не последовало.

Я поймал в прицел уходивший «Мустанг». Он позволил сбить себя, словно был «хромой уткой».[233] Затем я набрал высоту и снова оказался над местом боя. Их боевой порядок был разрушен, и враг предпринимал последние отчаянные усилия. Мастерский высший пилотаж оставлял около земли инверсионные следы – неизбежный признак того, что машины расходовали последние капли своей мощи, когда словно безумные метались в небе, чтобы вырваться из прицела противника или уйти от смертоносного зенитного огня снизу. Небо между Хезепе и Ахмером на высоте до 900 метров представляло собой сумасшедший дом. Истребители кружились и переплетались в вихре подобно гигантским роям ос. Резко вспыхивали красные и желтые дуги трассеров, огненные шары взрывавшихся в воздухе машин отбрасывали свои пылающие, красные тени на облака, проплывавшие наверху.

Пилоты не могли оценить эту картину, пот заливал глаза, в которых часто темнело от перегрузок, они дрожащими руками сжимали ручки управления, сражаясь за свою жизнь.

У меня не было никакой необходимости отдавать своим людям какие-либо распоряжения. К этому моменту они знали обо всех трудностях, с которыми столкнулись в ходе «собачьей схватки», и время от времени им снова удавалось вытащить свою голову из петли.

Смертоносная карусель постепенно смещалась в северном направлении. Благодаря запасу мощности двигателей с компрессорами наддува «Фокке-Вуль-фы», которых было меньше, имели превосходство над «Мустангами».

– Говорит Хейлман. Я должен отозвать всех вас. Самое время для этого.

Внезапно пикировавший сверху «Мустанг» попал прямо в мой прицел. Очередь. Мимо… «Не бери в голову. У тебя нет времени, чтобы преследовать этого паренька».

– Все следуют за мной. Курс точно на север.

Делая напоследок изящный переворот через крыло, «Фокке-Вульфы» выходили из боя. Естественно, что не все из них уходили невредимыми. Это всегда был очень тревожный момент. Вы избежали неприятностей или же обнаружите кого-нибудь у себя на хвосте? Отставшие неизменно становились жертвами судьбы.

Подстреленные всегда погибали. Сегодня вы, завтра, возможно, я.

Курт Зибе разбился.

Он и Мюллер-Бернекк были сбиты над Оснабрюкком.[234]

Хейни Прагер был мертвенно бледен. Курт был его лучшим другом.

– Я не могу понять, как такое случилось.

– Ради бога, не смотрите на меня так, как будто в этом есть моя вина, – сказал я.

– Хорошо, Хейлман, я слышал, как он докладывал вам по радио, что он отстал от вас.

– Перестаньте, Хейни. Вы, так же как и я, знаете, что, делая разворот на грани сваливания с последующим пикированием, вы всегда отрываетесь от крыспозади себя. Это неотъемлемая часть тактики воздушного боя. Всякий, кто разворачивается слишком поздно и последним выходит из боя, не сможет догнать лидеров, по крайней мере в течение 15 километров.

– Мне жаль, Хейлман. Я действительно не подразумевал этого. Я так сожалею о Курте. Как вы хорошо знаете, он был одним из последних парней, оставшихся со времени боев на фронте вторжения. Единственная вещь, в которой я могу обвинять вас, – это то, что вы не должны были разрешать ему участвовать в этом вылете. Вы же знаете, что сегодня был его четвертый вылет.

– Прагер, помните – мы офицеры, и, пока наши люди летают по четыре раза в день, мы должны делать то же самое, по крайней мере, так должно быть. Кроме того, я действительно не думаю, что он участвовал в «собачьей схватке» над Хезепе. Нас была только дюжина.

– Но он был там. Это всегда лучше в толпе. Он и Мюллер-Бернекк пронеслись мимо, и два… Ох, я не знаю, сколько «Мустангов» заметили и преследовали их на протяжении 25 километров к Квакенбрюкку и догнали их. Я держу пари, что перед тем, как их сбили, они дали чертовски хороший бой. Это, вероятно, был бой око за око.

Тем временем я снял свой летный комбинезон. Он был пропитан потом. Я ощупывал карманы, ища пачку сигарет. Один из механиков дал мне одну.

– Благодарю, Михель. Как дела, помимо этого?

– «Ящики» еще только возвращаются. Во всяком случае, бой должен быть закончен, потому что у них не осталось топлива.

– Так что мы теперь должны подниматься в воздух в то же самое время, что и они,[235] – проворчал Прагер, сердито ударяя своей тростью по летным ботинкам на меховой подкладке.

– Хейни, – предупредил я.

– О, хорошо, я просто смотрю в будущее. В подходящие минуты – но вы должны надеть розовые очки, чтобы тоже увидеть это, – я вижу себя служащим на земле в должности коменданта аэродрома. Но я слишком большой ублюдок, чтобы стать ангелом, иначе старина Прагер ныне бы сменил свою форму на крылья и белую рубашку, чтобы держать свою задницу в тепле.

«Комендант аэродрома» – это был излюбленный предмет для насмешек в кругу летчиков. В некоторых случаях работу комендантов аэродромов выполняли пилоты, отправленные с фронта в тыл, потому что потеряли самообладание и страдали сердечными болями или иными формами нервного перевозбуждения. Согнутый вдвое ревматизмом, он выполнял воображаемую полупетлю с разворотом, сжимая правой рукой воображаемую ручку управления, одновременно подражая звуку пушек «Спитфайра». На малейший звук он резко оглядывался, думая, что кто-то сел ему на хвост.

Циничная форма насмешки среди всеобщего ощущения катастрофы.