Юрий Авдеенко - Этот маленький город Страница 39

Свист, переходящий в сухое громкое шипение, вдруг заполнил пространство между улицей, домом, деревьями. Дмитрий Акимович в долю секунды понял все, понял и ничком свалился в кювет. Не прошло и мгновения, как раскололся и наполнился гарью воздух. Потом грохнул еще взрыв, и еще… Взрывная волна была теплой, даже не теплой, а горячей. Она несла на своих крыльях землю, камни, листья. Они засыпали кювет и человека, лежащего на дне его. Но человек вскочил на ноги… Первое, что он увидел, — это мертвая лошадь на асфальте и мужчина, удрученно глядевший на нее. В мужчине Шпак узнал управляющего трестом благоустройства города. Хотел было спросить, какая нелегкая занесла его сюда в этот час, но увидел свой пикап, опрокинутый и отброшенный метров на пять от места стоянки.

Резанула мысль: «Бомба взорвалась рядом. А вдруг она попала в бомбоубежище?»

Шпак бросился во двор. И сердце забилось радостно, потому что сразу стало ясно: бомбоубежище целое и невредимое.

Густая пыль и необыкновенно черный туман вздымались над госбанком, плыли от дерева к дереву, светлея по краям. Бомба взорвалась во дворе между госбанком и горкомхозом. Шпак поспешил туда.

У двери госбанка, массивной, из доброго старого дуба, его встретил постовой милиционер. Он был настолько черен, что председатель горисполкома вздрогнул от неожиданности.

— Вы испугали меня, — признался Шпак, вглядываясь в знакомое лицо постового. — В Туапсе во время бомбежки в госбанке появился негр. И к тому же вооруженный.

— Товарищ Шпак, — удрученно пожаловался милиционер, — всякое я видел на своем веку хамство и безобразие. Тем более от фашистов… Но заряжать бомбы сажей и бомбить город… Это, простите, ни в какие ворота не лезет…

Нет, немцы не бомбили город бомбами из сажи. Просто здание госбанка стояло ниже двора горкомхоза примерно метра на три. Полутонная бомба, взорвавшись во дворе горкомхоза, срезала мощной волной дымовые трубы на крыше госбанка, затем волна устремилась в дымоходы. Прочистила их, выдув всю сажу через дверки и поддувала печей. Однако и на этом она не успокоилась: вылетая в распахнутые двери и окна, она сорвала замки со всех главных касс банка.

— Да, слушаю. — В телефонной трубке что-то трещало и попискивало, но Шпак узнал голос начальника станции Туапсе Григоренко.

— Дмитрий Акимович! — кричал Григоренко. — Алло! Алло! На станции находится товарный состав, подготовленный для отправки. В результате бомбежки четыре цистерны дали течь.

— С чем цистерны?

— С растительным маслом. Его нужно немедленно слить. Пришлите представителя для приема груза. Алло!

— Жди. Все будет сделано. Подготовь паровоз для подачи цистерн на нефтебазу.

Положив трубку, Шпак отдал нужные распоряжения. На станцию поехали директор Туапторга и заведующая горторготделом исполкома. Потом был телефонный разговор с управляющим нефтебазой Саркисовым.

— Нужно срочно изготовить небольшой резервуар.

— Для какой цели?

— Для приема растительного масла.

— Шутишь, Дмитрий Акимович, откуда в Туапсе растительное масло?

— Не было счастья, да несчастье помогло. Выполняй задание.

— Сколько масла?

— Четыре цистерны.

— О-ля-ля!!

В одиннадцать часов было совещание у секретаря горкома партии Шматова. Подбирали кандидатуры руководителей строительных колонн и политруков. Выслушав мнения членов бюро горкома, решили создать четыре колонны. Каждая колонна делилась на четыре-пять отрядов. Первая колонна предназначалась для работы в приморской части города и носила условное название «Паук». Вторая колонна, самая большая — из шести отрядов, общей численностью около 700 человек, должна была работать в районе Сортировки. Районом оборонительных действий третьей колонны была территория Грознефти. Четвертая предназначалась для центра города. Когда члены бюро горкома стали расходиться, Шматов сказал:

— Задержись на минуту, Дмитрий Акимович. — Вынул из стола несколько зажатых скрепкой листков бумаги, протянул Шпаку: — Прочитай.

Это был подлинник и перевод письма убитого под Туапсе обер-фельдфебеля Георга Шустера, полевая почта № 05601-С. Письмо адресовалось жене Хильде в Дюссельдорф.

«Мы находимся среди дремучих лесов Кавказа. Селений здесь очень мало. Тут идут тяжелые бои. Драться приходится за каждую тропу, буквально за каждый камень. Солдаты, которые были в России в прошлом, говорят, что тогда было много легче, чем теперь. Почти постоянно мы находимся в ближнем бою с противником. То-то будет радость, когда мы выберемся из этих дьявольских горных лесов! Нервы у всех у нас истрепаны, и это понятно. Представь: тишина, а потом вдруг раздается ужасный грохот, из всех лесных закоулков летят камни, вокруг свистят пули. Стрелки невидимы, их скрывает чаща леса. А у нас потери и снова потери. Да, моя милая Хилли, горы хороши в мирное время, но на войне нет ничего хуже гор. В горах мы лишены танков и тяжелого вооружения. Тут пехотинец действует, винтовка и пулемет, и должен всего добиваться сам.

Наши летчики помогают нам, но в этих лесных горах противник укрыт надежно, и летчики ничего не видят.

Ах, дорогая, Хилли, я мечтаю сейчас только о глотке воды. Один глоток, маленький глоток воды, пусть даже грязной, даже зловонной! На этой отверженной богом высоте нас всех изнуряет смертельная жажда.

Внизу, в долине, воды сколько угодно, даже больше чем нужно. Но, увы! Там сидят русские солдаты, озлобленные и упрямые, как черти».

— Ну что? — спросил Шматов.

— Этот уже отвоевался, — ответил Шпак.

— Да. Им тоже несладко, — согласился секретарь горкома. Добавил: — Готовьте проект постановления «О привлечении населения города Туапсе к обязательной трудовой повинности». Непременно укажите: всем руководителям предприятий и учреждений, а также всем гражданам сдать на сборные пункты лопаты, кирки, топоры, ломы, пилы и носилки. Свяжитесь с адмиралом Жуковым, он обещал обеспечить строительные колонны обедами…

Когда Дмитрий Акимович вернулся в горисполком, секретарша шепотом предупредила его:

— Здесь вас военный второй час дожидается.

— Просите, — сказал Шпак и сел за свой письменный стол.

Меньше чем через минуту дверь приоткрылась и в кабинет боком, словно помимо своей воли, даже не скажешь — прошла или протиснулась молодая девушка, по-деревенски повязанная косыночкой, и следом за ней солдат лет тридцати, упитанный, с орденом Ленина на груди.

— Здравия желаю, товарищ председатель, — сказал солдат. — Разрешите представиться — рядовой Иноземцев.

Девушка стояла потупив глаза, ничего не говорила.

— Здравствуйте, товарищ Иноземцев. Слушаю вас.

— Нам бы расписаться надо, — пояснил Иван и почему-то зевнул, возможно от волнения.

— Где расписаться? — не понял Шпак, мысли которого, может быть, помимо воли уже крутились вокруг проекта постановления.

— В книге, наверное, — не очень уверенно ответил Иван.

— В какой? — озабоченно спросил Шпак, подумав, грешным делом: не контуженый ли перед ним орденоносец.

— Пожениться мы хотим, Дмитрий Акимович, — тихо, но твердо сказала Нюра, которая в приемной несколько раз слышала имя и отчество председателя горисполкома.

Шпак облегченно вздохнул и улыбнулся:

— За чем остановка?

— Ваши люди говорят, сегодня нельзя. — Иван мотнул головой, обозначая этим свое великое возмущение. — А мне завтра на фронт.

Шпак встал. Сказал весело:

— Выручим фронтовика! — Потом качнул головой и добавил: — Черт побери! Это же хорошо! Хорошо! Люди в нашем фронтовом городе не только трудятся и сражаются, но и выходят замуж. Молодцы ребята!

Ключ от дома хранился под крыльцом — вернее, под последней ступенькой, которая была прибита только с одной стороны и легко приподнималась с другой. Нюра знала это. Они пришли часов около пяти, когда солнце уже нависло над мысом Кадош, и, пока убирались в комнате, готовили ужин, не заметили, как сгустились сумерки.

— Мать мою зовут Софья Петровна. А ее подругу — тетя Нина. Она с пацаном и дочкой жила в том порушенном доме, возле которого ты меня нашел. Дочка ее Люба — девка шибко красивая; если бы ты ее враз увидел, на меня бы и внимания не обратил…

— Скоро они придут? — нетерпеливо спросил Иван. Он позавтракал рано, и ему уже хотелось есть.

Они ждали до одиннадцати часов, потому что не знали, что в то самое время, когда они пришли из горисполкома, две женщины с тяжелыми сумками в руках шли по Сочинскому шоссе в сторону Пасеки.

В половине двенадцатого Иван потушил свет и лег в постель рядом с Нюрой. Они решили не паниковать и не искать бомбоубежище, если даже всю ночь одна тревога будет сменять другую, если даже бомбить Туапсе будет вся авиация Геринга…