Александр Андреев - Берегите солнце Страница 39

Сидеть на одном месте было невмоготу. Я вылез из-за стола.

— Подожди, позавтракаем, — сказал Браслетов. Хозяйка, вынырнув из чулана, известила скороговоркой:

— Сварилась картошка-то. Сейчас подам.

— Потом поем, — сказал я.

Гремячкин, привалившись плечом к изгороди палисадника, глядел вдоль улицы и курил папиросу за папиросой, и морщины на его подвижном лице жили своей беспокойной жизнью, выдавая его волнение. Одна рука у Гремячкина была прижата к животу.

— Так нервничаю, что разболелась язва, черт бы ее побрал. Давно не болела…

Мы прошли до поворота дороги, взглянули в поле. Оно лежало голое и унылое, в осенней тоске. Проселком тащились конные упряжки. Вдалеке буксовала в грязи легковая машина.

Бойцы, настроившиеся на поездку, томились ожиданием, бесцельно бродили меж дворов.

— Скоро должны вернуться, — сказал Гремячкин, взглянув на часы. — Душой чую. — Он заметно повеселел — морщины на щеках расправились — и руку сунул в карман. — Я уже слышу, как они гудят…

Вскоре действительно на улицу выкатился головной грузовик, за ним показался второй, третий, и начальник колонны, страдая от нетерпения, кинулся навстречу им, что-то крича и размахивая руками; колеса грузовика, ударившие по луже, окатили его грязью, и он, отряхивая комбинезон, побежал назад, ко мне.

— Видал? — заговорил он, пританцовывая от возбуждения. — Явились! Целехонькие. Я ведь чего боялся, капитан? Налетов. Налетят, растреплют колонну, и загорать вам… Или пешком идти… — Понизив голос, придвинувшись ко мне, проговорил: — Врал я, будто вам некуда спешить. Утешал, а у самого душа в веревку свивалась от горя: по моей вине произошла задержка. Там такое творится… — Он откинулся, прикрыл глаза, и морщины снова страдальчески задвигались на его лице.

Машины, гудя, распахивая скатами улицу, разворачивались и выстраивались в колонну. Шоферы открывали капоты и осматривали горячие моторы. Сержант в телогрейке, выпрыгнув из кабины головной машины, подбежал к нам.

— Одна машина выбыла из строя, товарищ старший лейтенант. Оба ската лопнули.

— Когда шли обратно или туда?

— Туда.

— Что предприняли?

— Людей рассовали по другим машинам, — сказал сержант. — Шоферу отдали запасное колесо. Обратно ехали — он еще возился… В остальном все в порядке. — Вынул из кармана записку, подал мне. — От старшего лейтенанта.

Пока я читал записку Чигинцева, начальник колонны спросил сержанта:

— Дорога спокойна?

— Пока спокойна. Туда ехали, было еще темно. Возвращались назад прошли три немецких самолета над головой. Довольно низко. Но не тронули…

Чигинцев писал, что добрались благополучно, что там же, в совхозе, расположен командный пункт и штаб Шестой стрелковой дивизии, что Мартынов с разведчиками выслан по маршруту, намеченному ранее, и что с нетерпением ждет нашего прибытия.

— Можно грузиться? — спросил я у начальника колонны.

— Конечно же! Не мешкайте. Каждая минута на счету.

Получив команду, бойцы хлынули к машинам.

10

Колонна грузовиков, свернув в переулок, стала спускаться с горы на пойменную равнину. Я сидел в кабине первой машины, внимательно глядел на дорогу, умощенную булыжником, выбитую скатами грузовиков, гусеницами танков, и машина наша сотрясалась на ухабах. Встречались подводы с ранеными бойцами, по сторонам от дороги виднелись автобусы, орудия, оборудованные для стрельбы прямой наводкой, зенитные установки.

Больше всего я опасался налетов авиации. Небо было обложено облаками, но они, белые и слившиеся воедино, стояли высоко. А немцы наверняка могли просматривать пути, по которым двигались подкрепления к фронту… Мои предчувствия сбылись. Тройка самолетов, совершая «осмотр местности», подъездных путей, летела навстречу колонне. Самолеты стлались совсем низко и могли разглядеть людей в кузовах. Но не выстрелили, не сбросили бомбы — явно присматривались. Сзади послышались частые удары зениток.

Я нажал кнопку сигнала, предупреждая о воздушной тревоге. Сигнал подхватили машина за машиной. Вся колонна стояла на дороге и беспрерывно гудела. Из кузовов, перекидываясь через борта, серыми мешками валились люди. Вскакивали и бросались, перемахивая через кюветы, в лесок, мелькали среди утопающих в лужах жиденьких березок и осин.

Колонна машин, покинутая людьми, замерла на узкой дороге, стиснутой с обеих сторон почернелыми от сырости и общипанными ветром деревьями.

Самолеты, не торопясь, выверив направление, зашли на цель. Со сверлящим душу визгом они падали один за другим на колонну и строчили из пулеметов. Я видел, как пули щелкали о круглый булыжник и высекали мелкие осколки.

Поднявшись, самолеты замкнули над лесом круг и там, вдалеке, вновь выстроились в четкую очередь. Первая бомба упала рядом с дорогой, мощным фонтаном выбросив вверх мокрые комья земли и камней. Взрывная волна ударила по машине, толкнув ее наискось к кювету… Бомба, брошенная со второго самолеты, угодила прямо в кузов следующего грузовика. И мгновенно тяжелый ЗИС, с треском отделившись от булыжного настила, взлетел в воздух и, рассыпая щепки и осколки, рухнул на шоссе, перевернулся и медленно сполз в канаву.

— Ловко сработано, — отметил Чертыханов, поднимаясь с земли и отряхивая колени от налипших мокрых листьев; вздрагивающие от волнения пальцы долго не могли достать из пачки папиросу. — Сейчас опять зайдут… Пока не расколошматят, не отступятся.

И в этот момент произошло невероятное, чего я раньше не видал и едва ли когда увижу еще. Красноармейцы, разбежавшись по лесочку, стояли, хоронясь за стволами деревьев, или лежали, заслоняясь пнями либо бугорками, страдая от бессилия, с лютой злостью и тоской наблюдали, как немецкие летчики бесчинствовали над колонной, беспрепятственно и безнаказанно…

Боец, стоявший неподалеку от нас, невысокий, неказистый с виду, в шинели с завернутыми рукавами — они были длинны ему, — еще при первом заходе самолетов приладил противотанковое ружье на крепкой березовой развилке. Длинный ствол чернел незахватанной вороненой сталью. Опустившись на колени, боец долго водил им, прицеливаясь, он так был поглощен этим, что взрыв машины не отвлек его от дела, от предчувствия удачи.

Третий самолет, скользя вниз и завывая, уже выпустил бомбу — она летела наискосок к дороге — и сам некоторое мгновение продолжал скользить следом за ней. В это время боец выстрелил. Резко откинувшись от толчка, он сказал как бы с недоверием:

— Попал. — В глазах его смешались и ожидание, и изумление, и испуг. Попал! — повторил он убежденно.

Самолет вспыхнул, он успел выйти из пике и, охваченный пламенем, распуская черную траурную ленту копоти, некоторое время еще летел над колонной. Отвалив немного вправо, он, срезая вершины осин, упал на землю. Клубы дыма, черные, как ночь, всплыли над осинником, долго не рассасываясь, лишь разбухая, зловеще обнимали пространство.

Бойцы, позабыв об опасности, перепрыгивая через лужи, бросились к месту падения самолета. Красноармеец, подстреливший самолет, еще не веря самому себе, с блуждающей улыбкой счастья и изумления тихо приставил ружье к березе, одернул шинель и тоже поспешил было туда же, но, отойдя несколько шагов, вернулся, взял ружье, вскинул его на плечо, как грабли или косу, и двинулся через дорогу.

— Посмотрим, товарищ капитан, — сказал Чертыханов, увлекая меня за собой.

Самолет догорал, безобразно искореженный, черный, от него исходил смрад горелого металла, тлевшей одежды. Один летчик сидел в кабине, черный, обугленный, страшный, второй отполз на несколько метров от машины и ткнулся незрячими глазами в пень да так и остался лежать, вытянувшись во весь рост. Меховой комбинезон на нем курился в нескольких местах. Оставшиеся два немецких самолета спиралями поднимались все выше и выше над местом катастрофы и вскоре скрылись из вида совсем.

Ко мне подбежал Браслетов. Он был взбудоражен, нетерпелив.

— Кто подбил самолет? Кто стрелял? Ты знаешь?

— Боец какой-то, — сказал я, отыскивая взглядом бойца-героя. Тот стоял в толпе, опираясь на свое ружье, и, морщась от запаха, от ужасного зрелища мертвых полуобгорелых летчиков, должно быть, уже позабыл о том, что совершил.

— Я об этом напишу в газету, — сказал Браслетов. — Это подвиг, и пускай о нем узнает вся армия, фронт…

Чертыханов протолкался сквозь толпу, схватил красноармейца за рукав и почти силой притащил к нам. Это был коренастый, с крепкими литыми плечами парень, белобровый, с улыбкой, способной словно обнять.

Браслетов схватил его за расстегнутую шинель и чуть встряхнул.

— Как твоя фамилия?

— Лемехов Иван.

— Откуда родом?

— Из-под Сергача. Недалеко от нас река Пьяна протекает…